– Я купила тебе шелковое кимоно, Алекс. Серо-голубое, в тон твоим глазам. – Жду не дождусь его увидеть. Когда возвращаешься домой? – Где-нибудь через неделю, милый. На фабрике собираются выпустить первую партию инструментов, и руководство хочет, чтобы я их осмотрела. – Похоже, дела у тебя идут отлично. – Просто замечательно. А у тебя голос какой-то подавленный. Что-нибудь случилось? – Нет. Наверное, связь плохая. – Это точно, малыш? – Да. Все прекрасно. Я по тебе скучаю, только и всего. – Ты на меня злишься, да? За то, что я торчу тут так долго? – Нет. Честное слово. Это очень важно. И ты должна довести дело до конца. – Ты же понимаешь, я здесь не отдыхаю. Первые два дня меня развлекали, но затем удовольствия закончились и началась работа. С утра до вечера конструкторское бюро и фабрика. И никаких мужчин-гейш, чтобы помочь мне расслабиться вечером! – Бедняжка! – Да уж точно. – Робин рассмеялась. – Однако должна признаться, Япония – просто волшебная страна. Очень четкая, очень размеренная. В следующий раз я непременно возьму тебя с собой. – В следующий раз? – Алекс, мои работы произвели здесь настоящий фурор. Если «Билли Орлинз» пойдет хорошо, японцы обязательно захотят еще. Можно будет приехать весной, когда цветет сакура. Ты будешь в восторге. Здесь просто очаровательные сады – такие же, как у нас, но только гораздо больше. И я видела карпов длиной почти пять футов. Квадратные арбузы, суши-бары такие, ты даже не поверишь. Это просто невероятно, дорогой. – Я уж чувствую. – Алекс, что стряслось? Не молчи! – Я говорю. – Ну же, мне было так одиноко – я сидела в стерильно чистом номере в гостинице, пила чай и смотрела американский телевизионный сериал с японскими субтитрами. И я подумала, что разговор с тобой поможет мне снова почувствовать себя живой. Но мне стало только еще более грустно. – Извини, малыш. Я тебя люблю и очень тобой горжусь. Я стараюсь изо всех сил быть великодушным и задвинуть в сторону свои эгоистичные мысли. Но, как выясняется, я самый обыкновенный себялюбивый женофоб, напуганный твоими успехами и встревоженный тем, что теперь все будет по-другому. – Алекс, на самом деле ничто никогда не изменится. Самое драгоценное в моей жизни – это мы. Разве ты сам не сказал мне как-то, что все то, чем мы занимаемся – карьера, достижения, – это лишь мелочи, сглаживающие края? И главное – это наша взаимная близость, которую мы будем крепить всю нашу жизнь? Я тебе тогда поверила. Искренне поверила. У нее дрогнул голос. Мне страстно захотелось заключить ее в объятия. – Что ты там говорила про квадратные арбузы? – спросил я. Мы дружно рассмеялись, и следующие пять минут стали сущим блаженством международной телефонной связи. Робин пришлось поездить по стране, но теперь она обосновалась в Токио и останется там до возвращения в Штаты. Я записал адрес ее гостиницы и в каком номере она остановилась. На обратном пути Робин собиралась задержаться на день на Гавайях и уже оттуда лететь в Лос-Анджелес. Я в шутку предложил встретить ее в Гонолулу и провести вместе неделю на острове Кауай, но затем мы всерьез обдумали такую возможность. Робин обещала перезвонить, как только окончательно определится с датой отъезда. – Знаешь, что придает мне силы? – хихикнула она. – Воспоминания о той свадьбе, на которой мы были прошлым летом в Санта-Барбаре. – Гостиница «Билтмор», номер триста пятьдесят один? – Я сейчас завожусь при одной только мысли об этом. – Прекрати, или у меня весь день будет болеть промежность. – Очень хорошо. Я тебя не разочарую. – Поверь, я уже сгораю от нетерпения! Мы попрощались, и голос Робин пропал. Я не рассказал ей о том, что замешан в дело Своупов. У нас никогда не было тайн друг от друга, и я не мог избавиться от ощущения, что, умолчав об этом, я совершил предательство. И все же, заверил себя я, я поступил правильно, поскольку это жуткое известие только возложило бы на Робин бремя ненужной тревоги. Пытаясь загладить чувство вины, я долго говорил по телефону с флористом, договариваясь о том, чтобы отправить на противоположный конец земного шара дюжину кораллово-красных роз. Глава 14 Голос, прозвучавший в трубке, был женский, взволнованный и смутно знакомый. – Доктор Делавэр, мне нужна ваша помощь! Я напряг память. Пациентка, лечившаяся у меня несколько лет назад, которая взывает ко мне, терзаемая муками нового кризиса? Если так, то обстоятельство, что я ее не узнал, только усилит беспокойство. Надо будет притворяться до тех пор, пока я не вспомню, кто это. – Чем могу вам помочь? – осторожно спросил я. – Рауль. У него страшные неприятности. Есть! Хелен Холройд. Подогретый эмоциями, ее голос звучал по-другому. – Какие неприятности, Хелен? – Он в тюрьме, в Ла-Висте! – Что? – Я только что разговаривала с ним – ему разрешили один звонок. Голос у него был просто ужасный! Одному богу известно, что с ним сделали! Гений, запертый в камере, словно обыкновенный преступник! О господи, пожалуйста, помогите! Она была на грани срыва, что нисколько меня не удивило. Ледяные люди нередко замораживают себя, чтобы сдерживать вулканический поток противоречивых бурлящих чувств. Если хотите, впадают в эмоциональную спячку. Но стоит разбить лед – и то, что спрятано внутри, выплеснется наружу потоком раскаленной лавы. Хелен всхлипнула, ее дыхание участилось. – Успокойтесь, – сказал я. – Мы во всем разберемся. Но сначала скажите, как все произошло. Ей потребовалась пара минут, чтобы взять себя в руки: – Вчера вечером в лабораторию нагрянула полиция. Раулю сообщили, что родители его пациента убиты. Я при этом присутствовала, работала в противоположном углу лаборатории. Похоже, это известие не произвело на Рауля особого впечатления. Он сидел за компьютером, вводил данные и не оторвался от работы, пока полицейские были там. Просто продолжал стучать по клавишам. Я поняла, что-то не так. Такая безучастность совсем не в его духе. Он должен был бы очень огорчиться. После ухода полиции я попыталась поговорить с ним, но он только цыкнул на меня. И потом ушел, просто вышел из клиники, не сказав никому, куда направляется. – И он поехал в Ла-Висту. – Да! Должно быть, Рауль думал об этом всю ночь и выехал рано утром, потому что в десять часов он уже был там и с кем-то повздорил. С кем точно, не знаю, долго говорить нам не дали, а Рауль был так возбужден, что я ничего не могла понять из его слов. Я перезвонила в Ла-Висту и поговорила с шерифом, но он ответил, что Рауля задержали, чтобы передать полиции Лос-Анджелеса, у которой есть к нему кое-какие вопросы. Больше шериф мне ничего не сообщил, только сказал, что я могу нанять адвоката, и положил трубку. Он вел себя грубо и бестактно, говорил о Рауле так, словно тот преступник, а поскольку я с ним знакома, это и меня делает преступником! – Хелен шмыгнула носом, вспоминая перенесенное унижение. – Все это было… просто в духе Кафки! Я в полной растерянности, не знаю, как помочь Раулю. Я подумала о вас, так как Рауль говорил, что у вас есть связи в полиции. Пожалуйста, скажите, что мне делать? – Пока что ничего. Дайте мне сделать несколько звонков, после чего я вам перезвоню. Откуда вы звоните? – Из лаборатории. – Никуда не уходите. – Я редко куда ухожу отсюда. Майло оказался недоступен, и дежурный отказался сообщить, где он, поэтому я попросил, чтобы меня связали с Делано Харди, который изредка работает в паре с моим другом, и после десятиминутного ожидания меня соединили с ним. Харди – бойкий лысеющий негр, остроумный и вечно улыбающийся. Его мастерское владение винтовкой однажды спасло мне жизнь. – Привет, док! – Привет, Дел. Мне нужно поговорить с Майло. Дежурный отвечал очень уклончиво. Разве Майло не вернулся из Ла-Висты? – Не вернулся, поскольку он туда не ездил. Изменение планов. Мы занимались одним очень горячим делом, и вчера наконец случился прорыв. – Тот тип, который гадит на живот своим жертвам? – Он самый. Мы взяли его тепленьким, и Майло в паре с еще одним нашим парнем все утро разыгрывали хорошего и плохого полицейских. – Поздравляю с успехом. Ты можешь передать Майло, чтобы он перезвонил мне, как только освободится? – Что стряслось? Я рассказал. – Подожди. Я взгляну, когда у него перерыв. Харди вернулся на линию через несколько минут.