Усевшись за старый письменный стол, Хоутен указал мне на потертое кожаное кресло. Сняв шляпу, он швырнул ее на вешалку, сделанную из лосиных рогов. Достав пачку сигарет, шериф угостил меня, а когда я отказался, закурил, откинулся назад и выглянул в окно. Из большого эркера открывался вид на Орандж-авеню, и шериф проводил взглядом громыхающий по ней грузовик с прицепом. Дождавшись, когда грузовик скроется из виду, он заговорил: – Вы психиатр? – Психолог. Зажав сигарету большим и указательным пальцами, Хоутен глубоко затянулся. – И вы здесь как друг доктора Линча, а не в профессиональном качестве. Его тон намекал, что второе было бы более подходящим. – Совершенно верно. – Я через минуту провожу вас к нему. Но хочу вас подготовить. У доктора Линча такой вид, будто он упал в комбайн. Мы не имеем к этому никакого отношения. – Понимаю. Детектив Стёрджис сказал, что он ввязался в драку с членами «Прикосновения», и ему здорово досталось. Губы Хоутена, скрытые усами, изогнулись в усмешке. – Это довольно точно описывает ситуацию. Насколько я понимаю, доктор Линч человек известный, – скептически произнес он. – Он специалист по детским онкологическим заболеваниям с мировым именем. Еще один взгляд в окно. Я обратил внимание на висящий на стене за столом диплом. Шериф получил степень бакалавра криминалистики в одном из колледжей штата. – Рак, – едва слышно произнес он. – У моей жены был рак. Десять лет назад. Он сожрал ее, подобно дикому зверю, а затем убил. Врачи нам ничего не говорили. До самого конца прятались за своим жаргоном. Его усмешка стала страшной. – И тем не менее, – продолжал он, – я не припомню, чтобы кто-либо из них хорошо отзывался о докторе Линче. – Он своеобразный человек, шериф. – Похоже, у него проблемы с тем, чтобы держать себя в руках. Откуда он, из Гватемалы? – С Кубы. – Одно и то же. Латиноамериканский темперамент. – То, как он вел себя здесь, ему не свойственно. Насколько мне известно, у него никогда не было никаких неприятностей с законом. – Знаю, доктор. Мы проверили его по компьютеру. Вот почему я готов проявить снисходительность и ограничиться одним штрафом. У меня на него достаточно, чтобы подержать его за решеткой: незаконное вторжение в частную собственность, хулиганство, антиобщественное поведение, сопротивление сотруднику полиции при исполнении обязанностей. Не говоря про ущерб, который он причинил воротам, протаранив их своей машиной. Но окружной судья доберется сюда не раньше зимы, а значит, его нужно отправлять в Сан-Диего. А это уж чересчур сложно. – Я признателен вам за вашу снисходительность и готов выписать чек в счет оплаты ущерба. Кивнув, шериф отложил сигарету и снял трубку: – Уолт, выпиши доктору Линчу штраф и прикинь ущерб, причиненный воротам… Не нужно, доктор Делавэр зайдет и всё оплатит. – Взгляд в мою сторону. – Примешь от него чек, он производит впечатление человека порядочного. Положив трубку, он повернулся ко мне: – Сумма получится приличная. Этот человек создал множество проблем. – Полагаю, его травмировало известие об убийстве Своупов. – Оно нас всех травмировало, доктор. В нашем городе тысяча девятьсот семь жителей, не считая мигрантов. Все всех знают. Вчера мы приспустили флаг. Когда заболел маленький Вуди, для нас всех это явилось ударом ниже пояса. И вот теперь это… Солнце, переместившись по небу, затопило кабинет светом. Хоутен прищурился. Его глаза исчезли в складках мелких морщин. – Почему-то доктор Линч вбил себе в голову, что дети здесь, в «Пристанище», – неожиданно заявил он. У меня возникло ощущение, что он меня проверяет, и я ответил ему тем же: – А вы считаете, что об этом не может быть и речи? – В самую точку. Эти ребята из «Прикосновения»… они со странностями, но они не преступники. Когда народ прознал, кто выкупил старый монастырь, поднялось много шума. Я должен был взять на себя роль Уайетта Эрпа[32] и выдворить пришельцев из города. – Шериф устало улыбнулся. – Фермеры не всегда понимают детали происходящих процессов, поэтому мне пришлось взять на себя просветительские обязанности. Когда «прикоснувшиеся» приехали в город и перебрались в монастырь, здесь был настоящий цирк. Все глазели на них, разинув рты и тыча пальцами. В тот же самый день я отправился туда и поболтал с мистером Матфеем, преподал ему урок социологии. Сказал, что его ребятам лучше не привлекать к себе внимания, поддерживать местный бизнес, своевременно делать взносы на церковь. Ту же самую стратегию описал Сет Файэкр. – Они в наших краях уже три года, и за все это время не получили даже штрафа за превышение скорости. Народ к ним привык. Я наведываюсь к ним, когда пожелаю, поэтому все знают, что никакое колдовство за этими воротами не зреет. «Прикоснувшиеся» остаются такими же странными, как и в тот день, когда впервые здесь появились. Но и только. Странные, но не преступники. Если бы здесь совершались какие-то правонарушения, я бы об этом знал. – Есть какая-либо вероятность того, что Вуди и Нона здесь, но где-то в другом месте? Закурив новую сигарету, шериф холодно посмотрел на меня: – Эти дети выросли здесь. Играли в полях, гуляли по проселочным дорогам, и с ними не было никаких бед. Одна поездка в ваш большой город – и все изменилось. Маленький город – это как одна семья, доктор. Мы не убиваем друг друга и не похищаем друг у друга детей. Жизненный опыт должен был бы научить Хоутена, что именно семьи являются тем котлом, в котором варится насилие. Но я ничего не сказал. – Я хочу, чтобы вы услышали еще кое-что и передали это доктору Линчу. – Шериф встал и остановился перед окном. – Это один огромный телевизионный экран. И представление называется «Ла-Виста». Порой это мыльная опера, в другие дни это комедия. Время от времени случаются приключения. Но не важно, что показывают, я смотрю это каждый день. – Я вас понимаю. – Я очень на это надеюсь, доктор. – Взяв шляпу, Хоутен водрузил ее на голову. – А теперь давайте посмотрим, как дела у вашего признанного специалиста. * * * Засов в железной двери громким лязгом откликнулся на ключ Хоутена. За дверью тянулись в ряд три камеры. Мне почему-то вспомнились модули ламинарных воздушных потоков. В тюрьме было жарко и душно и воняло немытыми человеческими телами и одиночеством. – Он в самой дальней, – сказал шериф. Я прошел следом за ним по коридору без окон. Рауль сидел на железной скамье, прикрученной к стене, уставившись в пол. Камера была квадратная, семь на семь футов. Обстановка состояла из койки, также прикрученной болтами, накрытой тонким матрасом в грязных пятнах, туалета без крышки и оцинкованного умывальника. Судя по запаху, туалет пребывал не в лучшем состоянии. Хоутен отпер дверь, и мы вошли в камеру. Рауль посмотрел на нас одним глазом. Другой почернел и заплыл. Под левым ухом темнела спекшаяся кровь. Рассеченная губа имела цвет сырой говядины. На белой шелковой сорочке, распахнутой, открывающей дряблую волосатую грудь, не хватало нескольких пуговиц. На грудной клетке виднелась сине-черная ссадина, рукав сорочки, оторванный по шву, болтался на одной нитке. У Рауля отобрали ремень, галстук и шнурки, однако самое сильное впечатление на меня произвел вид его штиблет из крокодиловой кожи, покрытых коростой засохшей грязи. Увидев выражение моего лица, Хоутен сказал: – Мы хотели привести его в порядок, но он начал буянить, поэтому мы оставили все как есть. Рауль пробормотал что-то себе под нос по-испански. Хоутен посмотрел на меня с выражением родителя, столкнувшегося с капризом ребенка. – Доктор Линч, вы свободны, – сказал он. – Доктор Делавэр отвезет вас домой. Свою машину вы можете отвезти в Лос-Анджелес на эвакуаторе за свой счет или оставить, чтобы ее починили здесь. Зэк Пирсолл разбирается в иностранных машинах… – Я никуда не поеду! – отрезал Рауль. – Доктор Линч… – Моя фамилия Мелендес-Линч, и ваши преднамеренные потуги не помнить это нисколько меня не устрашают. Я никуда отсюда не уеду до тех пор, пока не выяснится вся правда. – Доктор, у вас могут быть очень большие неприятности. Я готов ограничиться одним штрафом, чтобы всем упростить жизнь. Понимаю, вам пришлось перенести стресс… – Не смейте обращаться со мной снисходительно, шериф! И прекратите покрывать этих шарлатанов-убийц! – Рауль… – начал было я. – Нет, Алекс, ты ничего не понимаешь. Эти люди – недоумки с затуманенным сознанием. Древо знаний может расти на пороге их дома, а они не удосужатся сорвать его плоды! Хоутен зашевелил челюстями, словно стремясь успокоить себя жвачкой. – Я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой город, – тихо произнес он. – Я никуда не поеду, – упрямо ответил Рауль, вцепившись обеими руками в койку, чтобы продемонстрировать свою непреклонность. – Шериф, – сказал я, – позвольте переговорить с ним наедине. Пожав плечами, Хоутен вышел из камеры и запер меня внутри. Он удалился, и когда за ним закрылась железная дверь, я повернулся к Раулю: