Поглаживая себя, он с властным самодовольством обвел взглядом своих последователей. – Да состоится Прикосновение! – громогласно воскликнул Благородный Матфей. Женщина лет сорока, полненькая, светловолосая, поднялась на ноги и изящной походкой приблизилась к столу. Чернобородый вставил в чашу золотистую соломинку. Наклонившись, женщина приложила нос к соломинке и с силой вдохнула, втягивая порошок в носовые пазухи. Судя по всему, кокаин был высшего качества. Он возымел действие немедленно. Застыв на месте, женщина глупо улыбнулась, хихикнула, затем выполнила какое-то танцевальное па. – Магдалина! – окликнул ее Мэттьюс. Подойдя к своему повелителю, женщина скинула с себя одежду и осталась совершенно голая. Тело у нее было розовое и пухлое, белые ягодицы были покрыты красноватыми пятнами. Опустившись на колени, женщина взяла член Мэттьюса в рот и принялась его ласкать и облизывать, раскачивая своими грудями из стороны в сторону. Стиснув зубы от наслаждения, Мэттьюс покачивался на пятках. Женщина удовлетворяла его на глазах остальных, пока он наконец не отстранил ее и не приказал жестом удалиться. Встав, женщина отошла в левую часть собора и остановилась перед мужчинами, опустив руки, совершенно спокойная. Мэттьюс назвал другое имя: – Лютер! Коротышка, лысый и сутулый, с окладистой седой бородой, встал и разделся. По команде он подошел к столу и получил от великана порцию кокаина в нос. Новые сценические указания Мэттьюса привели коротышку и полную женщину в середину помещения. Опустившись на колени, женщина какое-то время усиленно ласкала коротышку, затем улеглась на спину. Лысый коротышка взобрался на нее, и они истово совокупились. Следующая женщина, которая погрузилась в «снежок», после чего опустилась на колени перед гуру, была высокая, костлявая, судя по виду, латиноамериканка. В пару ей был назначен румяный тучный мужчина в очках, похоже, в прошлой жизни бывший бухгалтером. Член у него оказался на удивление маленьким, и угловатая женщина, казалось, проглотила его целиком, энергично работая, чтобы его возбудить. Вскоре они присоединились к первой паре в горизонтальном танце на полу собора. Третьей женщиной была Далила. Ее тело на удивление оставалось молодым, гибким и упругим. Мэттьюс задержал ее у себя дольше, чем первых двух, затем пригласил еще четырех женщин. Они обхаживали его подобно трутням, обслуживающим пчелу-матку. Наконец он отпустил их и назначил им партнеров. В течение последующих двадцати минут было поглощено кокаина общей стоимостью в целое состояние, и никакого приближающегося перерыва пока что не просматривалось. У меня на глазах люди подходили за второй, третьей дозой, повинуясь приказам Мэттьюса. Как только очередная чаша пустела, великан просто вставлял соломинку в следующую. На матах корчились переплетенные в объятиях тела. Эта сцена, хоть и сексуальная, была начисто лишена чувственности: ничего спонтанного, бездумный ритуал, строго расписанный, основанный на прихотях одного-единственного человека, одержимого манией величия. Один кивок Мэттьюса – и сектанты покорно валились на маты и начинали совокупляться. Изогнутая бровь – и они учащенно дышали и стонали. Я непроизвольно подумал о червях, слепо копошащихся в кусках мяса в теплице Гарланда Своупа. Сектанты дружно взревели. Мэттьюс брызнул семенем. Женщины бросились к нему, чтобы начисто все вылизать. Он лег на спину, насытившийся, однако внимание женщин снова его возбудило, и действо продолжилось. С меня оказалось достаточно. Спустившись с солнечных часов, я бесшумно вернулся к калитке. Часовые приблизились справа, угрюмые, бородатые, ритмично шагающие гуськом друг за другом. Отступив в тень, я дождался, когда они пройдут мимо. Как только часовые завернули за угол, я бегом устремился из внутреннего дворика к скрепленной железными полосами входной двери. Приоткрыв ее, я заглянул в щелочку и убедился в том, что вход не охраняется. Из-за дверей святилища доносилось приглушенное блеяние и ритмичные шлепки плоти о плоть. Слева находился тупик, заканчивающийся кабинетом Благородного Матфея. Я побежал направо, в спешке едва не споткнувшись о пальму в горшке. Белый коридор был пуст. Я почувствовал себя таким же заметным, как таракан на холодильнике. Если меня обнаружат, я труп: я видел тайник с кокаином. Я понятия не имел, как долго продлится оргия в святилище, а также проходит ли маршрут часовых внутри здания. Скорость имела решающее значение. Я осмотрел прачечную, кухню, библиотеку, ища потайные проходы, двойные стены, секретные лестницы. И ничего не нашел. Пользуясь мастер-ключом со связки, которую я забрал у Граффиуса, я бесплодно проверял одно помещение за другим. Где-то на полпути случилась ложная тревога: внезапное движение под одеялом на одной из кроватей. Какое-то щемящее мгновение мне казалось, что мои поиски закончились. Однако тело под одеялом принадлежало взрослому мужчине, толстому и волосатому, лицо его было покрыто пятнами, нос налился краской, мужчина шумно дышал открытым ртом: это был сектант, отлеживающийся с простудой. Пошевелившись в луче света моего фонарика, мужчина громко пукнул и перевернулся на другой бок, бесчувственный к окружающему миру. Я бесшумно вышел. Следующая комната принадлежала Далиле. Она сохранила старые газетные вырезки, спрятав их на дне ящика под грубым хлопчатобумажным нижним бельем. Если не считать этого, ее спальня была такая же голая, как и все остальные. Переходя из комнаты в комнату, я проверил еще с десяток келий и наконец оказался в той, которая, насколько я запомнил, принадлежала Мэттьюсу. Дверь не откликнулась ни на один ключ на связке. Я воспользовался гвоздодером. Длинный засов упорно не желал сдаваться до тех пор, пока дверь не оказалась буквально разбита в щепы. Любой, кто будет проходить мимо, сразу же это заметит. Я скользнул внутрь, чувствуя внутреннее напряжение. Все внутри было как и прежде. Комната абсолютно такая же, как и остальные, за исключением книжного шкафа. Низкий потолок. Холодная. Стены и пол каменные. Господствующее положение занимала жесткая узкая койка, накрытая грубым серым одеялом. Скромное жилище того, кто отказался от плотских наслаждений ради своей души. Аскета. Фальшивого насквозь. Ибо в этом человеке не было ничего духовного. Всего каких-нибудь несколько минут назад у меня на глазах он осквернил церковь, упиваясь собственной властью, холодный, словно Люцифер. Внезапно мне показалось, будто книги в шкафу смотрят на меня. С издевкой. Правильные книги о религии, философии, этике, морали. В одном месте сегодня книги уже разоблачили секреты. Быть может, это произойдет еще раз. Я лихорадочно опустошил полки, изучая каждый том, перелистывая, встряхивая, ища фальшивые переплеты, вырезанные в страницах тайные ниши, написанные на полях шифры. Ничего. Книги были девственно чистые, переплеты целые, страницы незагнутые, необтрепанные. Никто никогда не раскрывал ни один том. Пустой книжный шкаф пошатнулся, сдвинулся на своем основании. Прежде чем он упал, я успел его подхватить. И кое-что заметил. На полу под шкафом просматривался четкий прямоугольник, чуть светлее остальных плит. Опустившись на корточки, я направил сюда луч фонарика, провел пальцем по краям. Шов. Прямо по камню. Я надавил. Плита чуть пошевелилась. Методом проб и ошибок я отыскал нужную точку опоры. Наступив на край прямоугольника, я приподнял плиту и вставил в образовавшуюся щель гвоздодер. Приложил давление. Плита поднялась, и я сдвинул ее в сторону. Отверстие имело в поперечнике около восемнадцати дюймов на фут, четыре фута в глубину. Стенки его были отлиты из цемента. Слишком маленькое для того, чтобы спрятать тело, но более чем достаточное для другой добычи. Я обнаружил двойные пластиковые пакеты, плотно заполненные порошками цвета ванили и шоколада: белоснежный кокаин и коричневатое вещество, в котором я узнал мексиканский героин. Прочная железная коробка, наполненная клейкой темной резиной – сырой опиум. Несколько фунтов гашиша в обернутых фольгой пакетах размером с кусок мыла. А в самом низу одинокий конверт из плотной бумаги. Открыв конверт, я прочитал то, что внутри, и сунул себе за пазуху. Груза теперь у меня было больше, чем в целом железнодорожном составе. Погасив фонарик, я вышел в коридор и посмотрел в обе стороны. Услышал голоса. В конце коридора была дверь на улицу. Я что есть силы устремился к ней и выскочил наружу, с горящими легкими. Сектанты выходили из святилища, по большей части по-прежнему голые. Добравшись незамеченным до основания фонтана, я спрятался под дубами. Вышел Благородный Матфей в окружении женщин. Одна отирала ему лоб. Другая – Мария, некрасивая, почтенная старушка, сидевшая на входе в день моего первого приезда, – растирала ему шею и теребила член. Не обращая внимания на эти ухаживания, Мэттьюс провел свою паству на лужайку и предложил всем сесть. Шестьдесят человек послушно рухнули на землю, словно сдувшиеся меха. Я находился меньше чем в тридцати шагах от них. Мэттьюс поднял взгляд на звезды. Пробормотал что-то невнятное. Закрыл глаза и начал напевать без слов. Остальные присоединились к нему. Пение было грубое и атональное – первобытный вой обуянных страстью язычников. Когда оно достигло крещендо, я бросился к мосту и дальше к воротам. Граффиус лежал в нескольких шагах от того места, где я его оставил, крутясь, как уж на сковороде, пытаясь освободиться. Похоже, дышал он свободно. Я оставил его там, где он лежал. Глава 23 Я не нашел то, что искал. Но дневники Своупа и бумаги, которые я забрал в комнате Мэттьюса, были очень красноречивыми. Мне было что показать. Вне всякого сомнения, мое воровство нарушало все правила добычи улик, однако собранного мной было достаточно для того, чтобы колеса закрутились. Времени уже было за два часа ночи. Я сел за руль «Севиля», заряженный адреналином и заведенный до предела. Завел двигатель и собрался с мыслями: нужно добраться до Оушенсайда и позвонить Майло, а если он все еще в Вашингтоне, то Делу Харди. Потребуется не так уж много времени, чтобы известить власти, и, если повезет, расследование начнется еще до рассвета. Теперь было как никогда важно держаться подальше от Ла-Висты. Свернув на заброшенную проселочную дорогу, я покатил в полной темноте. Проехал мимо дома Своупов, мимо питомника Маймона, мимо сараев и цитрусовых садов и уже добрался до плато, когда с запада вдруг появилась другая машина. Я услышал ее до того, как увидел, – как и у меня, фары у нее были погашены. Лунного света едва хватило, чтобы определить ее марку. «Корвет» последней модели, темный, возможно, черный, прижавшийся хищным носом к земле. Громкий рев форсированного двигателя. Задний спойлер. Сверкающие литые диски. Но только когда я увидел широкие покрышки, я изменил свой план. «Корвет» повернул налево. Проскочив перекресток, я повернул направо и поехал следом, держась на достаточном удалении, чтобы меня не было слышно, и стараясь не потерять из виду низкий черный силуэт. Сидевший за рулем дорогу знал прекрасно и вел машину, словно подросток-лихач, резко отпуская сцепление, входя в повороты на пониженной передаче без торможения, ускоряясь с ревом, свидетельствующим о том, что стрелка тахометра приближается к красной зоне. Асфальт закончился. «Корвет» пожирал грунтовую дорогу словно полноприводный внедорожник. Подвеска моего «Севиля» протестующее дребезжала, но я не отставал. Черная машина сбросила скорость у перегороженного въезда к нефтяным вышкам, резко свернула к плоской горе и поехала вдоль нее. Быстро ускорившись, она помчалась, буквально обнимая ограду, отбрасывая на металлическую сетку разрезанную на ячейки тень. Заброшенные нефтяные поля протянулись на многие мили, безлюдные, словно лунный пейзаж. Земля была испещрена оспинами заполненных жижей кратеров. Из трясины торчали ржавые остовы тракторов и тяжелых грузовиков. Над изуродованной землей поднимались ряды спящих буровых установок, одетых в ажурные башни, создающие обманчивое впечатление городских силуэтов. «Корвет» был передо мной и вдруг исчез. Я затормозил, быстро, но тихо, и медленно пополз вдоль ограды. В одном месте в ней зияла дыра, достаточная, чтобы проехала машина. Стальная сетка была словно выстрижена огромными ножницами. На земле отпечатались следы широких покрышек. Въехав за ограждение, я поставил машину позади ржавого крана, вышел и осмотрелся по сторонам. Покрышки «Корвета» двумя толстыми гусеницами извивались между выгнутых железных стен: бочки из-под нефти, установленные друг на друга в три ряда, образовывали барьер длиной сотню ярдов. В воздухе стоял смрад дегтя и паленой резины. Коридор закончился открытым пустырем. На бетонных блоках стоял снятый с колес старый жилой прицеп. Из единственного зашторенного окна пробивалось пятно света. Дверь была из некрашеной фанеры. В нескольких шагах от прицепа застыла приземистая черная машина. Водительская дверь открылась. Отпрянув назад, я вжался в стену из пустых бочек. Из машины вышел мужчина с четырьмя большими сумками в руках, на пальце связка ключей. Сумки с продуктами он нес так, словно они ничего не весили. Подойдя к двери прицепа, мужчина стукнул один раз, подождал, стукнул быстро три раза, затем еще один раз, и его впустили внутрь. В прицепе он пробыл полчаса, вышел со здоровенным топором в руке, положил его на переднее сиденье «Корвета», а сам сел за руль. После его отъезда я выждал десять минут, затем повторил условный стук. Ответа не последовало, и я постучал еще раз. Дверь открылась. На меня уставились широко раскрытые глаза цвета полуночи. – Вернулся так скоро… Прямой широкий рот застыл в изумлении. Девушка попыталась захлопнуть дверь, но я успел вставить в щель ногу. Девушка надавила, но я оказался сильнее и вошел внутрь. Она отшатнулась от меня. – Вы! Девушка была прекрасна. Ее глаза горели безумным огнем, огненные волосы были забраны в прическу и заколоты. Выбившаяся прядь подчеркивала изгиб длинной шеи. В ушах висели два тонких кольца. Она была в обрезанных джинсах и белой блузке, не доходящей до талии. Плоский живот был покрыт ровным загаром, стройные ноги имели в длину не меньше мили, заканчиваясь босыми ступнями. Ногти на ногах и руках девушка выкрасила в сочно-зеленый цвет. Внутри прицеп был разделен на два помещения. Мы находились в тесной желтой кухоньке, пахнущей плесенью. Содержимое одной сумки уже было выложено на стол. Три другие стояли на полу. Порывшись в сушилке для посуды, девушка схватила нож для хлеба с пластмассовой рукояткой. – Убирайся отсюда, или я тебя зарежу! Клянусь! – Нона, убери нож, – тихо произнес я. – Я не собираюсь делать тебе больно. – Брехня! Ты такой же, как и все остальные. – Она стиснула нож обеими руками. Лезвие с зубцами описало неровную дугу. – Убирайся отсюда! – Я знаю, что тебе пришлось пережить. Выслушай меня. Нона обмякла. Похоже, она была озадачена. Какое-то мгновение мне казалось, что я ее успокоил. Я сделал шаг вперед, однако ее юное лицо исказилось от боли и ярости. Шумно вздохнув, девушка набросилась на меня, взмахнув ножом.