– Лучше не придумаешь! – просиял Мэттьюс. – Перед выборами, когда пограничная охрана начинала особо усердствовать, Хоутен отправлялся в Мексику и сам доставлял нам груз. Нет ничего лучше персонального полицейского эскорта. – Чертовски выгодный расклад, – сказал я. – Такой стóит сохранить любой ценой. На вашем месте я бы посчитал сто пятьдесят тысяч выгодным предложением. Мэттьюс уселся поудобнее. Воспользовавшись возможностью, я распрямил ноги и скрестил их наоборот. Одна нога успела затечь, и мне пришлось осторожно встряхнуть ее, чтобы восстановить кровообращение. – До сих пор я слышал одни только предположения, – спокойно произнес Мэттьюс. – Ничего такого, что можно считать товаром. – Это еще не все. Давайте поговорим о докторе Огюсте Валькруа. Осколок шестидесятых, ярый сторонник свободной морали. Не знаю точно, как вы с ним сошлись, но, вероятно, Валькруа занимался наркотиками в Канаде и был знаком кое с кем из ваших партнеров. Он стал одним из ваших распространителей, взял на себя торговлю в клинике. Какая «крыша» может быть лучше настоящего врача? Как я понимаю, Валькруа мог получать товар двумя путями. Иногда он сам приезжал сюда за ним, притворяясь, будто посещает семинар. Когда же это было неудобно, вы отправляли товар ему в Лос-Анджелес. Вот чем занимались там Граффиус и Далила в тот день, когда они навестили Своупов. Визит вежливости после передачи партии наркоты. Несмотря на подозрения Мелендес-Линча, они не имели никакого отношения к нежеланию Своупов продолжать лечение Вуди и последующему похищению мальчика из клиники. Человек Валькруа был никудышный, но он умел слушать пациентов, заставляя их раскрываться. Эту способность он использовал, чтобы совращать – и исцелять, но крайне редко. У него сложились хорошие отношения с Эммой Своуп – он был единственным, кто видел в ней не пустышку, а сильного человека. Потому что он знал о ней то, что больше не знал никто. Диагноз рака, поставленный ребенку, способен разбить сложившийся уклад семьи, нарушить прежний характер взаимоотношений. Мне неоднократно доводилось видеть такое. Для Своупов стресс оказался сокрушительным: он превратил Гарланда в напыщенного шута и заставил Эмму раскаяться в прошлом. Несомненно, Валькруа застал ее в особенно уязвимый момент. Вне себя от раскаяния, она выложила свою исповедь, потому что он показался ей сострадательным человеком. Любой другой посчитал бы это еще одной грустной историей, сохранив ее в себе. Но для Валькруа информация имела другое значение. Вероятно, он наблюдал за Хоутеном и недоумевал, почему тот с такой готовностью выполняет ваши приказания. И он был начисто лишен морали – конфиденциальность для него ничего не значила. Когда его будущее на врачебном поприще начало выглядеть шатким, Валькруа приехал сюда и выложил то, что ему известно, потребовав больший кусок пирога. Вы притворились, будто уступаете, накачали его наркотиками так, что он забылся сном, после чего приказали одному из ваших верных последователей отвезти его в Уилмингтонские доки, на полпути отсюда до Лос-Анджелеса. Второй поехал следом в другой машине. Они подстроили смертельную катастрофу, проследили, чтобы все прошло гладко, и уехали. Техника достаточно простая: вставить доску в распорку между сиденьем и педалью газа… – Очень близко, – улыбнулся Маттиас. – Мы использовали ветку. Ветку яблони. Чистая органика. Валькруа врезался в стену на шестидесяти милях в час. По словам Барри, после этого он стал похож на омлет с помидорами. – Облизнув усы, Мэттьюс бросил на меня жесткий многозначительный взгляд. – Он быстро сообразил, что к чему, алчная свинья! – Если это должно было меня запугать – тщетные потуги. Сто пятьдесят тысяч. И ни цента меньше. Гуру вздохнул. – Сами по себе сто пятьдесят тысяч – это неприятность, – сказал он. – И терпимая. Но кто сказал, что на этом все прекратится? Я покопался в вашем прошлом, Делавэр. Вы были в своем ремесле одним из лучших, однако в настоящее время работаете лишь от случая к случаю. Несмотря на кажущуюся леность, вы любите жить хорошо. Это меня беспокоит. Ничто не вскармливает алчность так быстро, как значительный разрыв между «хочу» и «имею». Новая машина, пара поездок на дорогие курорты, первый взнос за квартиру в Маммоте – и от ста пятидесяти тысяч ничего не останется. И не успею я опомниться, как вы вернетесь с протянутой рукой. – Я не жадный, Мэттьюс, просто изобретательный. Если бы ваши исследования были доскональными, вы бы узнали, что я сделал кое-какие выгодные вложения, которые до сих пор приносят неплохие деньги. Мне тридцать пять лет, я твердо стою на ногах, я безбедно жил без ваших денег и могу и дальше жить так до бесконечности. Но мне пришлась по душе мысль обобрать мастера обирать других. Единоразовое предприятие. Когда все сто пятьдесят тысяч окажутся у меня в руках, вы больше никогда меня не увидите. Мэттьюс задумался: – Как насчет двухсот тысяч кокаином? – Об этом не может быть и речи. Я никогда не прикасался к этой дряни. Только наличные. Поджав губы, он нахмурился: – А вы крепкий орешек, доктор. У вас есть чутье убийцы – чем я восхищаюсь. Барри ошибался насчет вас. Он сказал, что вы прямая стрела, самоуверенный до тошноты. А на самом деле вы шакал. – Психологом он был отвратительным. Никогда не понимал людей. – Как и вы, судя по всему. Внезапно поднявшись на ноги, Мэттьюс махнул рукой собравшимся на пригорке сектантам. Те дружно встали и двинулись вперед – батальон в белом. Я резко вскочил. – Мэттьюс, вы совершаете ошибку! Я предпринял меры предосторожности как раз на такой случай. Если я к восьми вечера не вернусь в Лос-Анджелес, папки вскроют. Одну за другой… – Ты, козел! – оборвал меня он. – Когда я был адвокатом, я пережевывал таких, как ты, с костями и выплевывал! И запугать мозговедов было проще всего. Я заставил одного надуть в штаны прямо в зале суда. А это был самый настоящий профессор, ничуть не меньше. Твоя дилетантская попытка выкрутить мне руки просто смешна. За считаные минуты я выясню, где находятся все до одной папки. Барри хочет допросить тебя лично. Полагаю, это замечательная мысль – его жажда отмщения не имеет границ. Он мерзкий слизняк и великолепно подходит для этой работы. Это будет очень мучительно, Делавэр. А как только информация окажется у меня в руках, от тебя избавятся. Еще один трагический несчастный случай. Сектанты приближались, угрюмые, похожие на роботов. – Мэттьюс, остановите их! Не зарывайте себя глубже! – Очень мучительно, – повторил Мэттьюс, кивком подзывая своих последователей ближе. Те образовали вокруг нас круг. Непроницаемые лица мужчин и женщин средних лет. Стиснутые губы. Пустые глаза. Пустые души… Мэттьюс повернулся ко мне спиной. – А что, если есть и другие экземпляры? О которых я вам не сказал? – До свидания, доктор, – презрительно бросил он, выходя из круга. Остальные расступились, пропуская его, и тотчас же сомкнулись, как только он прошел. Я разглядел в толпе Граффиуса. Его дряблое тело дрожало от восторженного возбуждения. На нижней губе повисли слюни. Когда мы встретились взглядами, губа презрительно выдвинулась вперед. – Взять его! – приказал он. Шагнув вперед, чернобородый великан схватил меня за руку. Другой здоровяк, грузный, щербатый, схватил меня за другую руку. Граффиус подал знак, и они потащили меня к главному зданию. Два десятка сектантов последовали за нами, распевая погребальную песнь без слов. Граффиус бежал рядом со мной, с издевкой похлопывая меня по лицу. Задыхаясь от злорадства, он рассказал мне о празднике, который собирается устроить в мою честь. – У нас есть новое галлюциногенное средство, Алекс, по сравнению с которым «кислота» покажется детским аспирином. Я вколю тебе его в вену и добавлю вдогонку метамфетамина. Тебе покажется, будто тебя окунули в ад и вытащили обратно. Он мог сказать мне еще многое, однако его словоизлияния оборвал внезапный краткий треск выстрелов, разорвавший тишину симфонией гигантских лягушек. Вторая очередь была длиннее – отрыжка крупнокалиберного автоматического оружия, которую ни с чем не спутаешь. – Это еще что такое, твою мать! – воскликнул Граффиус, и его бакенбарды задрожали, словно волоски, заряженные статическим электричеством. Процессия остановилась. Далее все произошло словно в ускоренном воспроизведении. Небо наполнилось громом. Рев несущих винтов и мигающие огни вспороли сгущающиеся сумерки. Над головой закружили два вертолета. Из одного донесся раскатистый голос, усиленный мегафоном: – Я агент Федерального управления по борьбе с наркотиками Сигель! Выстрелы были предупредительными. Вы окружены. Освободите доктора Делавэра и лягте на землю лицом вниз! Приказ повторился. Снова и снова. Граффиус крикнул что-то бессвязное. Остальные сектанты словно приросли к земле, воздев взоры к небесам, будто первобытные дикари, обнаружившие новое божество. Вертолеты нырнули вниз, взъерошив крону деревьев. Агент Сигель продолжал повторять свое приказание. Сектанты не подчинялись – просто потому, что оцепенели от шока. Один вертолет направил на группу луч мощного прожектора. Свет был ослепительный. Сектанты прикрыли глаза руками, и началось вторжение. Десятки бойцов в бронежилетах, вооруженные автоматическим оружием, хлынули со всех сторон с бесшумной эффективностью рабочих муравьев. Одна группа рейдеров материализовалась из-под моста. Через считаные мгновения вторая появилась из-за главного здания, гоня перед собой унылое стадо скованных наручниками сектантов. Третья нагрянула со стороны поля и взяла штурмом собор. Я попытался высвободиться, но Чернобородый и Щербатый держали крепко, окаменев в кататоническом ступоре. Ткнув в меня пальцем, Граффиус быстро забормотал что-то, словно обезьяна, накачанная амфетаминами. Подбежав ко мне, он замахнулся кулаком. Я лягнул его правой ногой и попал прямехонько в коленную чашечку. Вскрикнув, Граффиус заплясал на одной ноге. Верзилы тупо переглянулись, не зная, как быть. Через мгновение способность принимать решения у них отобрали. Нас окружили со всех сторон. Бойцы из-под моста образовали концентрическую окружность вокруг кольца сектантов. Это было пестрое сборище – сотрудники УБН, полиция штата, шерифы округа и по крайней мере один полицейский из Лос-Анджелеса, которого я узнал, – однако действовали все четко и слаженно. Полицейский-латиноамериканец рявкнул, приказывая всем лечь. На этот раз повиновение последовало мгновенно. Верзилы отпустили мои руки, словно это были оголенные провода. Отступив в сторону, я принялся наблюдать за происходящим. Бойцы заставили сектантов раздвинуть ноги и тщательно обыскали всех, по два человека на каждого задержанного. Тех, кого уже обыскали, заковывали в наручники и отделяли от группы, словно снимая бусинки с нити, зачитывали им права и под дулами автоматов уводили прочь. За исключением Граффиуса, которого утащили волоком, вырывающегося и кричащего, члены «Прикосновения» не оказывали никакого сопротивления. Онемевшие от страха, растерянные, они покорно подчинялись полиции и унылой процессией брели в плен в лучах света кружащихся над головой вертолетов. Массивная дверь в главное здание распахнулась, извергая новый парад пленников и конвоиров. Последним вышел Мэттьюс, в сопровождении целой фаланги полицейских. Он шел как истукан, его губы неистово шевелились. Со стороны это казалось выразительным выступлением в суде, однако гул вертолетов заглушал все звуки. Впрочем, никто все равно его не слушал. Я проводил взглядом уходящего гуру и, когда вокруг наступило спокойствие, снова ощутил жару. Сняв жилет, я отшвырнул его в сторону и расстегивал рубашку, когда ко мне подошел Майло в сопровождении остролицего мужчины с щетиной на лице. На мужчине под бронежилетом были надеты серый костюм, белая сорочка и черный галстук, и в его движениях сквозила военная выправка. Сегодня утром он показался мне неулыбчивым, но досконально надежным. Представитель УБН старший агент Северин Флеминг. – Отличное выступление, Алекс! – Мой друг похлопал меня по спине. – Позвольте вам помочь, доктор, – предложил Флеминг, отстегивая от груди портативный диктофон с радиопередатчиком. – Надеюсь, вам было не слишком неуютно. – Если честно, зуд был страшный. – Сожалею. Должно быть, у вас чувствительная кожа. – Он вообще парень очень чувствительный, Северин. Улыбнувшись, Флеминг сосредоточился на осмотре диктофона. – Похоже, все в порядке, – объявил он, убирая устройство в коробку. – Прием в машине был великолепный – у нас первоклассная запись. Рядом сидела прокурор из Министерства юстиции, и, по ее мнению, поле для деятельности будет обширное. Еще раз хочу вас поблагодарить, доктор. Увидимся, Майло! Пожав нам руки, Флеминг развернулся и ушел, прижимая к груди диктофон, словно новорожденного младенца. – Что ж, – заметил Майло, – в тебе то и дело раскрываются новые таланты. Голливуд скоро постучит к тебе в дверь. – Точно, – согласился я, растирая грудь. – Пусть связываются с моим агентом. Встречаемся в ресторане «Поло». Рассмеявшись, Майло расстегнул бронежилет: – В этой штуковине я чувствовал себя тем парнем с рекламы покрышек «Мишлен». – Вид у тебя был классный.