– Вчера перед сном нашел в интернете издание «Мода парней», – продолжил полковник, – и понял, что выгляжу, как этот… ну… забыл, слово иностранное… В общем, подобрал себе морковь! Надо следить за модой. – Морковь? – заморгал Сеня. – Проголодался? Не позавтракал? – Семен, ты отстал от моды, – сообщил полковник. – Морковь на мне надета. Кузя прищурился: – Не вижу. – Что ты хочешь увидеть? – начал сердиться наш шеф. – Морковь, – честно ответил компьютерный гений. – Где она? Александр Михайлович закатил глаза. – Нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Ну надо же, как крепко в голове полковника засели слова В. И. Ленина, которые во времена моей юности являлись последним аргументом начальника при возникновении спора с подчиненными! Хорошо помню, как я, преподаватель французского языка Дарья Васильева, попыталась не прийти на субботник в институте. Я не хотела потратить свой единственный выходной день на мытье окон, поэтому соврала, что купила детям билеты в театр и начало спектакля в полдень. И вообще, уборка – дело добровольное. Завкафедрой сложила губки куриной попкой, потом оглядела мои брюки, свитерок и медленно произнесла: – Васильева, нельзя жить в обществе и быть свободной от него, как говорил великий Ленин. Что за штаны на вас? – Джинсы, – пискнула я, отдавшая накануне фарцовщику за обновку кучу с трудом сэкономленных денег. – Понятия не имею, где вы нашли жминсы, – загудела начальница, – но более в развратных штанах на работу не являйтесь. В институте служите, обязаны сеять разумное, доброе, вечное, а не шминцы демонстрировать! – Морковь на мне, – повторил тем временем полковник. – Все, что на мне надето – морковь. – Лук! – осенило меня. – То есть образ! Ты перепутал овощи. – Мы собрались для чего? – вскипел Дегтярев. – Обсуждать чужую одежду или по делу работать? Живем в свободной стране, что хочу, то и ношу! Сегодня у меня такая морковь, завтра другая! – Конечно, шеф, – быстро кивнул Сеня. – Просто нам очень понравился твой горох. – Лук, – поправила я. – Да хоть капуста, – хмыкнул Собачкин. – Босс прямо юный мачо, а не… Сеня замолчал. – А не сгнивший банан, – подсказал Кузя. – Давайте начнем. Вот фото с выпускного вечера в школе, где учился Василий. Паренек в первом ряду, у него на шее висит золотая медаль. – Где отрыл фотоснимок? – удивился Дегтярев. – Василий посещал гимназию, которая до сих пор работает, – поделился информацией интернет-сыщик. – Нынче каждое учебное заведение обзавелось сайтом. Похоже, их делает один специалист под копирку. Меню: «Наши педагоги», «Лучшие ученики», «История школы», «Архив». Снимок с Василием в заведении берегут, он на Доске почета висит. – По какой причине такое внимание? – сразу заинтересовался полковник. – Сейчас район, где учился Вася, считается практически центром, но во времена его детства считался глухой окраиной, – объяснил Кузя. – Когда Марин-старший посещал гимназию, вокруг были одни бараки для лимитчиков да несколько кирпичных зданий, построенных пленными немцами. Вдали – деревня Гаврилово. Народ в тех местах жил простой и бедный, мало кому удавалось выбиться в люди. Основная масса детей с трудом получала аттестат за восьмой класс. В девятом-десятом учеников было мало, золотой медалист в округе один – Василий Марин. И на протяжении многих лет второго такого отличника не возникло. Вася до сих пор гордость учебного заведения. – Молодец парень! – восхитился Семен. – Попал в детдом, но не сдался. Награда честная, не куплена, потому что некому ее было приобрести для выпускника-сироты. – Давайте рассмотрим снимок вблизи, – предложил Кузя. – Качество плохое, но кое-что заметить можно. Вывожу на плазму фото Василия Петровича, сделанное на свадьбе Филиппа. Его какой-то журнал не так давно отрыл и опубликовал. Мы повернули головы в сторону экрана. – Сейчас вылетит птичка, – пропел Кузя, – и произойдет исполнение заветного желания каждого пенсионера. Он помолодеет! На наших глазах щеки Василия Петровича потеряли округлость, нос заострился, глаза увеличились, брови потемнели, пропали морщины, уголки губ поднялись… – Примерно так мог выглядеть Вася в день выпускного вечера, – объявил Кузя. – В те годы мужчины носили стрижки бобрик, ежик, бокс, полубокс, полька, молодежная. У Василия на школьном фото полубокс. И я помолодевшему отцу Филиппа ту же соорудил. Смотрим. Овал лица. У медалиста круглый, у нас острый подбородок. Глаза. У школьника они узкие – напоминание о временах татаро-монгольского ига. – А у отца Филиппа они, как у совы, круглые, – подпрыгнула я. – Носы тоже не идентичны, – вставил свое слово Семен. – У того, кто блестяще учился, он широкий, с большими ноздрями. А у папаши нашего клиента – тонкий, острый. Жаль, уши не видны. Короче, на снимках разные люди. – Мы не можем это точно утверждать, – проявил занудность эксперта Леня, – но, вероятно, Сеня прав. Глава одиннадцатая – Добыл список детей, которые учились в одном классе с Василием, – продолжил Кузьмин. – Как тебе это удалось? – удивился полковник. – Да еще так быстро… – Помахал волшебной палочкой, – ответил компьютерный ас. – Ну и подпись под снимком помогла. Фото сильно увеличилось, и я увидела надпись: «10Б. В первом ряду: Аникина Марина, Боков Сергей, Воронова Екатерина, Гулькин Виктор. В середине – золотой медалист Василий Марин. Вася не всегда учился у нас, но всегда был отличником. Молодец, Василий! Мы тобой гордимся!» – Из всех учеников удалось отыскать только Воронову Катю, – тараторил Кузя. – Она пожилая, но говорит разумно. Живет в элитном доме «Ягода-малина». – Странное название для здания, – хихикнул Сеня. – Екатерина Андреевна готова принять нашего человека, с удовольствием вспомнит о своем детстве, – продолжил Кузя. – Не потеряла чувство юмора, на мой вопрос, когда лучше приехать, последовал ответ: «Сегодня до двадцати одного часа я дома, на свидание с женихом отправляюсь завтра». – Забавная бабуля, – засмеялся Дегтярев. – Даша, у тебя хорошо получается общаться с пожилыми. Собирайся. Узнай у Вороновой все, что она помнит про Василия. – Попытаюсь. Давайте адрес, – кивнула я и направилась в туалет. Выйдя минут через десять во двор, я направилась в большой дом за сумкой и увидела Мафи. Та старательно обгрызала нижние ветви одной туи. – Тебе не стыдно? – спросила я. – Нет, – ответила Мафуня. Я растерялась. Знаю, что пагль[1] обладает умом и талантом безостановочно безобразничать. Мафуша ворует со стола все, что на нем лежит, разрывает любовно посаженные Ниной цветы, может удрать из дома и бегать по поселку, талантливо изображая животное, которое вот-вот скончается от голода. Но то, что Мафузла владеет человеческой речью, стало сейчас открытием. – Дорогая, – забормотала я, – будь умницей, оставь туи в покое. Нина их очень любит. Тебе ведь все равно, обо что зубы точить. Слева под навесом складированы дрова, можешь ими полакомиться. Пагль проигнорировала мою речь. Она продолжала методично убивать растение и, не отрываясь от процесса, поинтересовалась: – Эй, ты с кем беседуешь? – С тобой, – ответила я. – И, раз уж ты умеешь разговаривать, не следует говорить людям «эй, ты…». – Пошутили и ладно, – буркнула Мафи, и из-за куста показался полковник. – Ой, – попятилась я, – я думала, это говорит… В ту же секунду я сообразила: сообщать Александру Михайловичу, что я беседовала с собакой, не стоит. – И кто, по-твоему, мог говорить моим голосом? – пробурчал толстяк. – А зачем ты сидел за деревом? – задала я свой вопрос. – Подошел посмотреть, что в траве блестит, наклонился, и тут ты с пустой болтовней. – Ветер сегодня противный, – поежилась я, – не весенний. – Ты поедешь к Вороновой или станешь обсуждать погоду? – вмиг рассердился полковник. – Никаких ураганов не предвидится, тепло на дворе. В ту же секунду подул ветер и сдул с головы толстяка шапку. Я ахнула: – Где твои волосы? Полковник живо поднял вязаный колпачок и нахлобучил его. – Моя прическа – под головным убором. – Я прекрасно видела, что твоя макушка напоминает бильярдный шар.