Трапп хихикнул. Доктор Бичем ждал ответа студента, ожидающе подняв бровь. Тот отчаянно оглядел класс в надежде на помощь. Не получив ее, невезучий парень встал со своего места, отвесил низкий поклон доктору и выскочил из зала. Когда начался второй месяц занятий, в классе – когда-то переполненном студентами, пинавшими и толкавшими друг друга в сражениях за место на партах, – осталась всего дюжина студентов. Бичема, похоже, такое положение вещей вполне устраивало. – Доброе утро, – заявил он, с улыбкой заходя в класс. – Остались самые сливки. Нет никаких сомнений, что кому-то из вас удастся стать отличными врачами. Прикрывшись полями шляпы, Хейзел не стала сдерживать улыбку. Бичем провел очередную лекцию (о составлении сломанных костей и лечении растянутых связок), а когда студенты стали собирать свои записи, поднял руку, прося остаться на местах. – Завтра нас ждет кое-что новое. Прошлым вечером на Грассмаркет-сквер было повешение – какой-то нищенки-убийцы – и нам посчастливилось получить тело. – Студенты взволнованно зашептались. Трапп радостно пихнул соседа в бок. – И, хотя обычно занятие по вскрытию человека я провожу чуть позже, появление свежего мяса не согласуется ни с одним расписанием! Слишком переполненная нетерпением, чтобы спать ночью, на следующее утро Хейзел пришла в класс почти на час раньше и увидела, что он пуст. Кафедру доктора Бичема заменил длинный стол. Хейзел приготовила свое перо и промокашку и принялась ждать. Постепенно начали прибывать другие студенты, и хоть некоторые вежливо ей улыбались, большинство просто не обращало на нее внимания. За десять минут до предполагаемого начала занятия через боковую дверь в класс вошли два ассистента, которые несли нечто объемное, накрытое простыней. Они осторожно опустили его на стол и откинули простыню. Это был он. Труп человека. Женщины, которой могло быть и пятьдесят, и чуть больше тридцати – трудно было сказать. На висках у нее вились седые волосы, лицо с грубыми чертами выглядело одутловатым и вместе с тем безмятежным. Бичем сказал, что она была убийцей, но ничто в ее внешности не наводило на мысль о том, что она могла убить. Она лежала здесь – странная, обнаженная, чужеродная фигура, ждущая вскрытия, словно последнего наказания за свои грехи. С улицы в класс влетел перезвон церковных колоколов, возвещающий о начале нового часа: урок должен был уже начаться. Но Бичем, который каждое утро появлялся еще до прихода Хейзел, так и не появился. Студенты начали беспокойно вертеться на стульях. – Может быть, это проверка, – предположил Гилберт Берджесс, нервный парень с шапкой соломенных кудрей, который все никак не мог запомнить кости руки. – Может, предполагается, что это мы будем делать вскрытие. А док за нами наблюдает откуда-то! Хочет проверить, что мы сделаем! Трапп втянул воздух сквозь зубы. – А может, предполагается, что ты набьешь свои толстые щеки ватой, Берджесс. Берджесс тихо скользнул на свое место. Хейзел откашлялась. – По крайней мере, щеки Берджесса всем видно. А вот есть ли нос под твоими оспинами, Трапп? Ее слова рассмешили даже дружков Траппа, и тому пришлось сильно пихнуть одного из них под ребра. Берджесс подарил Хейзел робкую, благодарную улыбку. – Эй, – рявкнул Трапп на Берджесса, – повезло, что тебя защищает этот смазливый мальчик. Надел пальто с подкладкой и вообразил себя джентльменом, да, Хейзелтон? – Ага, – ответила Хейзел как можно развязнее. – Так и есть. И дамам оно, похоже, нравится. Тут уже рассмеялся Берджесс, причем в полный голос. Трапп отступил, закатив глаза. Казалось, им и в самом деле нужно что-то сделать. Часы отсчитали сначала десять минут, затем пятнадцать. Хейзел совсем было собралась отправиться в канцелярию Анатомического общества в конце квартала и спросить, не задерживается ли доктор Бичем, когда распахнулась задняя дверь. Но за ней оказался вовсе не доктор Бичем. Хейзел узнала этого человека по фигуре, приметному плащу и трости, мерно постукивающей по деревянному полу, еще до того, как увидела повязку, скрывающую один глаз. – Доброе утро, – произнес голос, похожий на шуршание мокрого гравия. Доктор Стрейн прошел в начало класса и встал перед столом с обнаженным телом. Его здоровый глаз остановился на Хейзел. Ее представляли ему как Хейзел. Он знал, кто она. Она попыталась спрятаться за воротником рубашки Джорджа. Затем вознесла быструю молитву любому божеству, готовому слушать, чтобы ее маскировка не была раскрыта. Доктор Стрейн поднял скальпель и вздернул бровь. – Что ж, приступим. 13 – Женская анатомия, – заговорил доктор Стрейн, глядя прямо на Хейзел, – это странный зверь. Эта женщина – повешенная вчера, в одиннадцать часов, на Грассмаркет-сквер, за убийство одного из постояльцев ее гостиницы. На вид она слишком мала и слаба, чтобы совершить что-то подобное. Несколько парней в классе рассмеялись. Но не Хейзел. Доктор Стрейн вытер скальпель о камзол. – Мое имя, – представился он, – доктор Эдмунд Стрейн. Я буду вести анатомическую часть вашего курса, начиная с сегодняшнего занятия. Доктор Бичем, человек известный, с хорошими связями, предпочитает оставлять эту часть курса мне. Как вы могли уже заметить, Бичем не из тех, кто любит пачкать руки. – Стрейн поднял одну руку, изобразив, что надевает перчатку. – К тому же представьте, как нелегко втиснуть занятия со студентами в расписание, если оно забито приглашениями на чай и выдачей автографов. Но неважно. Как я уже сказал, пришло вам время изучать анатомию. Трапп усмехнулся. – Мы и так уже неплохо поизучали анатомию, – сказал он. Доктор Стрейн почти улыбнулся. – Нет, – возразил он. – Вы изучали теорию. Доктор Бичем – великолепный терапевт и одаренный ученый. Но, боюсь, Бичем так и не смог овладеть хирургическим искусством в той же мере, что и я. Да, это искусство, мистер Трапп, понимание, что тело – это в равной степени плоть и сосуд для бессмертной души, умение почувствовать его под ножом… – Здоровый глаз Стрейна затянуло задумчивой дымкой, но тут он тряхнул головой и снова уставился на студентов. – Да, еще, доктор Бичем так привык к уютным гостиным лордов и джентльменов, что не желает портить костюм трупной вонью, – с усмешкой выдал он. – Все это к тому, что дважды в неделю, по вторникам и четвергам, я буду читать вам лекции по анатомии. Доктор Бичем на своих занятиях будет рассказывать о способах лечения и лекарственных средствах. Будьте готовы к тому, что меня не так просто впечатлить, как моего уважаемого коллегу. И уверяю вас, то, что я дам в лекциях, является неотъемлемой частью врачебного экзамена в конце семестра. Поэтому обращаюсь к тем, у кого есть хоть малейшая надежда на успех: будьте очень внимательны. Без дальнейших церемоний доктор Стрейн воткнул скальпель в тело мертвой женщины на столе и сделал разрез от грудины до пупка. В классе всегда чувствовался отчетливый душок: засохшей крови, железа, загадочных жидкостей для консервации, налитых в банки с образцами, которые выстроились вдоль стен. Но после первого же разреза Стрейна в воздух поднялась волна ужасной вони. Нескольких студентов заметно тошнило, но Хейзел удалось сглотнуть желчь, подступившую к горлу. – Вы, там, – позвал Стрейн Гилберта Берджесса, ткнув в его сторону измазанным в крови скальпелем. – Имя. – Гилберт Берджесс, сэр, – ответил тот. Парень определенно позеленел. – Сколько камер в сердце, Гилберт Берджесс? Берджесс вздрогнул. Хейзел была уверена, что, если бы спрашивал Бичем, он бы ответил без запинки. Но что-то в Стрейне – то ли повязка, то ли плащ, то ли сурово сжатый рот – наводило ужас. – Э-э… шесть, сэр? – даже не сказал, а скорее пискнул Берджесс. Стрейн стукнул тростью об пол с такой силой, что тот содрогнулся. – Кто знает? Поднимайте руки, не стесняйтесь. Вы, там. Он указал прямо на Хейзел, которая с удивлением смотрела на собственную руку, без всякого ее участия взметнувшуюся вверх. – Джордж, – тихо сказала она. – Джордж Хейзелтон, сэр. Ответ – четыре, сэр. Правое предсердие, левое предсердие, правый желудочек и левый желудочек. – Верно, – процедил Стрейн сквозь стиснутые зубы. – Что ж, продолжайте, мистер Хейзелтон. Назовите четыре клапана сердца. Хейзел прикрыла глаза и постаралась припомнить схему со страниц «Трактата доктора Бичема». – Аортальный клапан, сэр. Трикуспидальный клапан. Легочный клапан и… и митральный клапан. – Она улыбнулась, чувствуя, как облегчение затапливает тело. – Очень хорошо, мистер Хейзелтон, – спокойно произнес Стрейн, хотя в тоне его слышалась насмешка. – Пожалуйста, встаньте и пройдите в начало класса. Ноги Хейзел повиновались, и она вышла в начало класса и остановилась так близко к Стрейну, что почувствовала идущий от того запах портвейна и чего-то кислого вроде испортившихся лимонов. – Доставайте сердце, мистер Хейзелтон. Хейзел тяжело сглотнула, задержала дыхание и выполнила приказ, стараясь не смотреть на лицо женщины, в чьем теле копалась ее рука. Наконец она вытащила сердце, которое оказалось тяжелее, чем она ожидала, и было покрыто холодной вязкой слизью. – А теперь, – сказал Стрейн, – покажите нам клапаны, которые только что назвали. Хейзел взглянула на сердце, этот незнакомый кусочек плоти черно-фиолетового цвета. Оно имело странную форму, несимметричную, было толще с одной стороны, к тому же половина была закрыта какой-то толстой белесой бляшкой. Все это настолько не походило на аккуратную картинку из учебника Хейзел, что она с уверенностью не могла сказать даже, где тут верхняя часть. – Не могу, сэр, – призналась она наконец. – Вы не можете? – переспросил Стрейн с неприятными нотками в голосе. – Но вы ведь так уверенно называли их с места! – На самом деле оно выглядит совсем по-другому, сэр. – Где желчный пузырь, мистер Хейзелтон? Хейзел вгляделась в мешанину органов перед собой. Красные и пурпурные, раздутые, прижатые друг к другу, все они казались странными и незнакомыми. Вот это желудок, его она узнала… а это толстая кишка. И легкие. А вот более мелкие органы словно потерялись в море гниющей плоти, раздутой от газов разложения. У Хейзел все поплыло перед глазами и дыхание перехватило. – Не могу сказать точно, сэр. – Тогда давайте что-нибудь попроще? Печень. Хейзел заставила себя посмотреть на вскрытый живот трупа, но в том месте, где, по ее мнению, должна была находиться печень, оказалось что-то другое – возможно, тонкая кишка? – и больше ничего даже близко похожего. Она стояла, молча уставившись вниз, пока по классу не прокатилась волна смешков. Внезапно ее накрыло осознанием, что все смотрят на нее. – Я не знаю, – наконец тихо произнесла она. – Садитесь, мистер Хейзелтон.