– Конечно нет, – ответила Хейзел, отводя взгляд. – Хорошо. А он… Как у него дела? – С ним все будет хорошо, – говоря это, Хейзел смотрела на лицо Джека. Неужели он всегда был таким красивым? Всегда ли его губы изгибались, как лук Купидона, так что в ложбинку идеально ложился кончик пальца? Всегда ли его уши были такими нежными, с мягким пушком, закрученные словно ракушки? Всегда ли его волосы были такими густыми и кудрявыми? Его грудь, она видела это даже под повязкой, была широкой, но со впадиной у ключиц. Хейзел захотелось прижаться к ней щекой и остаться так навсегда. – Полагаю, теперь ты сможешь рассказать мне, что, черт возьми, происходит, – сказал Бернард, изо всех сил стараясь удержать дружелюбный тон. Хейзел рассказала все: и о телах, у которых она не обнаружила органов и конечностей, и о том, что увидела, пробравшись в Анатомическое общество. – Они похищали мужчин и женщин с бедных улиц и продавали их тела, кусок за куском. Он использует этот… этот эфириум, чтобы они теряли сознание, пока он оперирует, а у него… у Бичема есть что-то еще, флакон с чем-то, что он использует во время операций, чтобы новые части тела прижились. Я точно не знаю как и не знаю, что это, но Джеку… то есть этому парню и мне едва удалось спастись. – А этот парень?.. – Он – воскрешатель. Похититель тел, который продавал трупы с кладбищ врачам и анатомам для изучения. Я покупала их у него, чтобы готовиться к экзамену. Но он приличный человек, правда. Он работает в Ле Гранд Леоне. Он хороший человек. Бернард кивнул, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица, но при этом не сводя глаз с Хейзел. Он молчал целую минуту, поэтому Хейзел начала сначала. – Бернард, – произнесла она мрачно, – происходит что-то очень серьезное. Действительно серьезное. Не знаю, сколькие умерли и сколькие еще умрут или пострадают по вине доктора Бичема. Мне нужно, чтобы ты отправился к констеблю или к твоему отцу и рассказал обо всем, но сделать это должен именно ты. Тебе они поверят, должны будут поверить. Ты же виконт. – Сын виконта. – Это неважно. Ты знаешь, что это неважно. Я пыталась сама поговорить с констеблем, но он не обратил внимания на мои слова. Но теперь я видела все это собственными глазами, Бернард, я клянусь, это правда. Ты же веришь мне, да? Он поставил барону Уолфорду новый глаз сегодня! В следующий раз, когда ты увидишь барона, у него будет новый глаз! Скажи, что ты веришь мне. – Я верю тебе, Хейзел, – сказал Бернард. – Ведь ты все-таки моя суженая. И мы с тобой должны доверять друг другу. – Он скованно поднялся. – Что ж, тогда я пойду, скоро увидимся. – И сухо поцеловал Хейзел в щеку. – До встречи, любимая. Хейзел не отводила взгляд от Джека. А если бы отвела, то заметила бы яростный огонь, полыхнувший в глазах Бернарда. 35 Прошло два дня, прежде чем Джеку стало настолько лучше, что можно было перевезти его в экипаже в Хоторнден-касл, и еще неделя – заполненная кухаркиной овсянкой и бережными перевязками Хейзел, – прежде чем он смог ходить. Колотая рана затянулась без воспаления, так что на следующий день после того, как Джек смог не спеша прогуляться по замковому саду, не сгибаясь от боли, он сказал Хейзел, что ему нужно вернуться в Ле Гранд Леон. – Просто проверить свои вещи, – пояснил он. У него в щели между досками потолочного настила были припрятаны несколько фунтов, а еще в театре остались две чистые рубашки – пусть Хейзел выстирала и зашила ту, что была на нем, когда его ранили, там на груди остались розовые пятна, а в тонких рубашках умершего брата Хейзел он чувствовал себя неловко. Хейзел согласилась, потому что он пообещал вернуться тем же вечером. – Тебе нужны свежий компресс и перевязка, если хочешь, чтобы все полностью зажило. Последнее, что тебе нужно сейчас, – это воспаление в ране. – Да уж, точно. Он замялся, потом наклонился, словно собираясь поцеловать ее. Но вместо этого быстро заморгал, а затем сжал и разжал кулак. – До свидания, – сказал он и отвернулся, не дав Хейзел ответить. Хейзел из окна следила за тем, как экипаж с Джеком исчезает за поворотом, пока скудная, пожухшая от мороза листва растущих вдоль дороги деревьев не скрыла его из виду. Джек даже не представлял, насколько сложно будет добраться до гнездышка, которое он свил себе на стропилах, попутно пытаясь не дать швам на груди разойтись. Преодолев половину лестницы, он вынужден был остановиться и отдышаться. Он как раз гадал, а стоит ли вообще лезть наверх, когда услышал стук в главную дверь театра. Стучали сильно и настойчиво. Странно, театр был закрыт уже несколько месяцев. Джек заходил через дверь за сценой, с переулка, а у мистера Энтони были все ключи. Не было никого, кто мог бы стучать в двери Ле Гранд Леона по делу. Джек подождал, прислушиваясь к шорохам, наполнявшим старое здание, к скрипу рассохшихся досок, свисту сквозняков, проникающих сквозь щели на потолке, где балки неплотно прилегали друг к другу. Стук повторился, решительный и резкий. И уже не прекращался, поэтому Джек проковылял по пыльному холлу к двери, нащупав в кармане маленький ножик и сжав его рукоятку, так, на всякий случай. – Дженет? Это ты? – окликнул он. Ответа не было. Тогда он открыл дверь, за которой оказались констебль, два стражника и мировой судья. Движимый инстинктом, Джек попытался сбежать. Констебль грубо схватил его, заломив руки за спину. – Эй! – крикнул Джек. – Эй! Что вы делаете? – Ты арестован за убийство Пенелопы Харкнесс, Роберта Пола, Мери МакФадден и Амелии Ярроу. И, без сомнения, многих других. Больной ублюдок. Констебль плюнул Джеку под ноги. – Это какая-то ошибка. Говорю вам, это какая-то ошибка! Один из стражников нашел нож в кармане Джека. Он вытащил его и продемонстрировал мировому судье, а затем сунул в собственный карман, с отвращением покачав головой. – Эй, это мое! Верни назад! Судья прочистил горло и посмотрел на Джека свысока, хоть они и были одного роста. – Нам сказали, что тебя можно найти здесь. Похоже, тебе придется признать, что далеко не все твои дружки из Мясницкого переулка заслуживают доверия. Воры, убийцы, предатели. Боже, помилуй ваши души. – Вы все врете! – воскликнул Джек, извиваясь в руках стражи. – Врете! Это глупая шутка! С чего бы мне убивать кого-то? – Ты продавал тела Анатомическому обществу? У Джека пересохло во рту, а язык словно распух. Судья усмехнулся. – Логично, что такой предприимчивый молодой человек, как ты, решил, так сказать, исключить среднее звено. Не нужно выжидать, когда кого-нибудь похоронят, если можешь убить сам. – Это ложь, – с трудом прошептал Джек. – Я никогда никого не убивал. Да, я продавал тела, но выкапывал их из могил. Судья не обратил внимания на его слова. – Очень продуманно, убивать в разгар римской лихорадки. Немного найдется желающих приблизиться к телу, чтобы выяснить причину смерти. Констебль кивнул. – Он даже ко мне обращался, втянув юную леди в какую-то сложную махинацию, чтобы прикрыть свои делишки. Пытался провернуть то же самое с сыном виконта. – Он фыркнул. – Слава господу и королю, что молодой лорд Алмонт сразу раскусил, кто ты есть на самом деле. Скольких еще ты бы убил, чтобы набить свои карманы? – Найдите Хейзел Синнетт! – попросил Джек. – Найдите ее, хозяйку Хоторнден-касл. Найдите и приведите сюда, она расскажет вам всю правду. Констебль ударил Джека локтем в живот, выбив из него дух. Джек согнулся пополам, но стражники не дали ему упасть. Он почувствовал, как лопнули швы и кровь из едва зажившей раны начала просачиваться сквозь рубашку. – Не смей указывать, что нам делать, ты, душегуб! И даже не пытайся очернить имя тех, кто выше тебя по положению. ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ ЭДИНБУРГА 22 декабря 1817 года СУД НАД ВОСКРЕШАТЕЛЕМ-УБИЙЦЕЙ Вчера суд приступил к разбирательству по делу Джека Эллиса Каррера, обвиняемого в убийствах. Ни одно слушание в последние годы не вызывало такого пристального внимания со стороны населения: в тот момент, когда преступника вели в зал суда, двери здания осадила толпа людей, пытающихся хоть краем глаза увидеть этот, безусловно, исторический процесс. Лорд Маклин в компании еще одного досточтимого лорда сидел на скамье уже за несколько минут до десяти. Каррер, весьма высокий молодой человек, был одет в потрепанный темно-синий сюртук. Ничто в его лице не указывало на особую склонность к жестокости, кроме разве что резко очерченного подбородка и свирепо нахмуренных бровей. В ходе дневного слушания Каррер казался глубоко встревоженным, но не выказал ни малейших следов раскаяния. В качестве свидетеля был приглашен доктор Уильям Бичем III, подтвердивший, что Каррер регулярно околачивался неподалеку от Анатомического общества, выискивая покупателей для своего жуткого товара. Бернард Алмонт из Алмонт-хаус, сын виконта Алмонта, позже подтвердил тот факт, что слышал собственное признание Каррера, которое тот сделал, думая, что умирает от удара ножом, полученного в ходе карточной игры. Каррер незаконно жил в закрытом театре Ле Гранд Леон, где и был задержан стражей. Эдмунду Стейну, доктору из Анатомического общества, тоже было выдвинуто обвинение – в незаконном приобретении трупов.