Я не придала значения этому случаю и вспомнила о нем, только выезжая из клиники после рабочего дня. По дороге шел высокий мужчина в светлых джинсах и голубой рубашке, а в руках у него был букет, похожий на те цветы, что росли у нас на клумбах. Семен Утром он встал опять очень рано, прислушался у двери в спальню – там было тихо, видимо, Аня все еще спала. Семен сделал зарядку, принял душ и сварил кофе, раздумывая попутно, будить девчонку или оставить ее спать. Но она проснулась сама, вышла из комнаты одетая и с собранными в хвост на макушке волосами. – Ты не дашь мне полотенце? Мне бы в душ. – Только быстро, мне до работы еще добираться. – А можно… можно, я тут останусь? – вдруг спросила она, глядя на него снизу вверх глазами кота из мультфильма. – А мать не потеряет? – Нет… она же на работе, да и дежурство у нее сегодня. Рука Семена, державшая вынутое из шкафа в коридоре полотенце, замерла в воздухе: – Какое дежурство? Она же няней работает у кого-то из мэрии. – Но днем-то она все равно работает, разве это не дежурство? Да ей там не до меня, а ключа нет… я домой не попаду, – сбивчиво забормотала Аня, глядя под ноги. – Ты не думай… я не воровка и не наводчица… – А то у меня тут запасники Эрмитажа! – фыркнул Семен, протягивая ей полотенце. – Денег я в квартире не держу, золота-бриллиантов отродясь не имел, так что брать тут нечего, можешь своим дружкам-домушникам так и передать. Аня вспыхнула, подняла голову и уже хотела сказать что-то явно едкое, но осеклась, заметив, что Семен улыбается. Она улыбнулась в ответ и взяла полотенце: – Да уж… вот это я, конечно, пролетела, не на того ставку сделала… так что – можно, я останусь? Семен пожал плечами: – Оставайся. Что в холодильнике найдешь – твое. Я вернусь около пяти. – Спасибо! – прозвучало уже из-за закрытой двери ванной, и Семен про себя усмехнулся – впервые эта странная девчонка не нахамила, а выразила какую-то благодарность. Он забыл предупредить Аню, что входная дверь, запертая снаружи, не открывается изнутри, вспомнил об этом уже отъезжая от дома, но решил, что из-за этого возвращаться не будет – судя по всему, девчонка не планировала куда-то уходить. «Интересно только, зачем про мать наврала? – думал Семен, двигаясь в сторону выезда из города. – То няня, то дежурство какое-то… И ведь не выглядит бродяжкой или просто какой-то маргиналкой, обычная девчонка, домашняя». Потом мысли об Ане вытеснили опасения по поводу сегодняшней операции. Нет, он не боялся встать к столу, не боялся, что с чем-то не справится – подобные операции он проводил достаточное количество раз, чтобы не быть в себе неуверенным, но… Как сказал ему тот же Игорь Авдеев, Драгун всегда наблюдала за операциями стажеров с купола, специально построенного для этих целей, хотя ни одна частная клиника из тех, что знал Семен, подобного не делала. – Ей так удобнее, – объяснил Игорь. – Сверху все видно, а в операционной она бы авторитетом подавляла. – Это ты откуда знаешь? – Сама говорила. Да и не скрывает никогда, что смотрит. Ну, собственно, так и правильно – как еще она может оценить навыки? Я бы тоже так делал. Ты, кстати, в науку не собираешься? – поинтересовался Игорь, когда они шли на обед в кафетерий. – Да вроде нет. А что? – Ничего. Просто здесь это практикуется, можно выбрать направление, Аделина или Матвей всегда помогут. Я вот сейчас работу делаю… – Нет, мне пока неинтересно, – Семен не кривил душой. Его действительно не привлекали никакие поиски новых методов или что-то в этом роде, он хотел в совершенстве владеть тем, что уже придумано до него. – Я хочу практику хорошую набрать, а изобретать что-то пока не готов. – Ну тоже путь, – согласился Игорь. «Мне бы сегодня не облажаться, – думал Семен, сворачивая с загородной трассы к поселку, за которым находилась клиника. – Легче всего срезаться на том, что считаешь простым. Да ну, – оборвал он себя, – что я – безрукий? Скальпель никогда не держал? Нормально все будет». С такими мыслями он и появился в палате клиентки, еще раз осмотрел ее, сделал разметку маркером и пообещал, что все пройдет отлично. – Анестезиолог не приходил еще? – Пока нет, – женщина запахнула халат и села на край кровати. – Семен Борисович, но вы точно обещаете, что все будет хорошо? Я имею в виду, после операции? А то моя подруга уже второй год с врачом судится… «Какая прелесть! Прямо под руку, ну вот что за люди…» – подумал Семен с досадой, но вслух сказал: – Я вам обещаю, что все будет хорошо. – Ой, ну слава богу… а то у Наташки одна грудь выше другой оказалась, ужас просто… а врач от нее бегает, не отвечает ни на звонки, ни на сообщения… Она в суд подала, а что толку… бумаги-то подписала, что претензий не имеет… – А где ваша подруга оперировалась? – Да вроде какой-то хирургический кабинет при салоне красоты… Семен только головой покачал и вышел из палаты. «Вот что находится в черепной коробке у женщин, идущих на операцию в кабинет при салоне? На операцию! Это даже не зуб удалить… А потом бегают по судам. Нет, я врача не оправдываю, это вообще жесть какая-то – работать вне стен клиники, но пациентки-то должны тоже соображать…» Такие мысли не помогали настроиться на предстоящую операцию, Семен разозлился и теперь никак не мог собраться. Бросив взгляд на часы, он вышел на улицу, немного прошелся вдоль здания и вдруг наткнулся на Инну Калмыкову, явно направлявшуюся к шлагбауму. – Доброе утро, Инна Алексеевна, – вспомнив, что не видел ее на обходе, поздоровался Семен. – Ну что – оперируем? – Здравствуйте, Семен Борисович, – оба как-то машинально перешли на официальный тон, хотя вчера договорились общаться запросто. – Извините… так получилось, что у вас сегодня анестезиологом Влад Александровский… простите, пожалуйста… – забормотала Инна, опуская глаза. – Что-то случилось? – Нет-нет, все в порядке! Просто… мне нужно пару выходных взять по семейным обстоятельствам, так получилось… в общем, мне пора, извините еще раз… Семен не успел больше ничего сказать, потому что Калмыкова опрометью кинулась по аллее, ведущей к главному въезду в клинику. Проводив ее растерянным взглядом, Кайзельгауз вдруг почувствовал, что расстроился еще сильнее, чем после разговора с клиенткой. «Да что ж за день-то такой… с самого утра все через пень-колоду!» – раздраженно подумал Семен, садясь на лавку. Надо было срочно взять себя в руки, через сорок минут ему в операционную, это его первая операция здесь – и что же, он сольет все в канаву только потому, что анестезиолог подменилась, а клиентка наговорила ерунды? «Тогда окажется, что отец был прав и я гожусь только стоять рядом с ним вторым номером, – с горечью думал Семен, постукивая себя по колену сжатым кулаком. – Я – только его тень, не больше, потому что сам не способен даже простейшую операцию провести! Ну нет уж! Я не для того… не для того! Я все поставил на эту клинику, все, что у меня было, я не могу проиграть, не могу сдаваться. Иначе то, что я сделал, вообще не имело смысла». Он решительно поднялся, сделал несколько взмахов руками, разминая плечи, и, пару раз для верности еще и присев, чтобы разогнать кровь окончательно, направился к корпусу походкой человека, который настроился на борьбу – даже неважно, с кем именно ему предстояло бороться. В предоперационной Семен почувствовал себя гораздо лучше, словно вид блестящих кранов, белых раковин и запах дезинфицирующих средств придали ему уверенности. Он спокойно мыл руки, по привычке считая количество движений губкой по каждому пальцу, по ладони, по руке до локтя – так учил его отец, смотрел на себя в зеркало над раковиной и гнал прочь мысли о возможном провале. «Что там можно провалить, ну что? Имплант уронить на пол? Я вроде не безрукий. Шов наложить неровно? Так нет – меня еще в институте хвалили за умение накладывать самые деликатные швы. Что со мной не так? Почему я опять стою тут и испытываю неуверенность? Я хирург, в конце концов, я уже не студент, не интерн – я врач. И операцию такую делал не раз и не два. Все, хватит, соберись, папашин сынок!» Воспоминание об отце не добавило положительных эмоций. Ни разу он не похвалил Семена за хорошо проведенную операцию, за наложенные швы, за что-то еще – нет, он всегда находил, к чему придраться и чем уколоть сына после операции прилюдно в ординаторской. Семен порой замечал сочувствующие взгляды коллег, а операционная сестра так прямо говорила, что профессор несправедлив, но кто прислушивается к ее мнению? Уж точно, не Борис Исаевич Кайзельгауз, великий и могучий, заслоняющий сыну весь горизонт и не дающий выйти из своей тени. «Все, Сема, не профукай свой шанс стать не Кайзельгаузом-младшим, а просто Семеном Борисовичем, хирургом-пластиком, знающим свое дело», – пожелал он себе мысленно и, сделав шаг, решительно толкнул боком двери операционной, держа вымытые руки перед собой согнутыми в локтях. Тут же появилась молодая женщина в маске, скрывавшей половину лица, подала перчатки и халат, бросила в протянутые ладони шарик с раствором. Семен выполнял все действия механически, как робот, это давно не вызывало какого-то трепета, как было впервые, когда он оказался в операционной. Сейчас все это было будничным, отработанным, как часть операции. Клиентка уже спала, в изголовье стола сидел Александровский – невысокий, черноглазый, с быстрыми движениями рук, словно на шарнирах. – Можно начинать, Семен Борисович, – сказал он, проверив еще раз состояние клиентки. Семен молча кивнул, встал к столу, чуть склонился вперед, принимая удобную позу, и протянул руку: – Скальпель, пожалуйста. Дальше все пошло как по учебнику, Семен словно читал текст и выполнял все, что написано, работал точно и аккуратно, не замечая никого и ничего вокруг. Он даже не слышал, как переговариваются Александровский и операционная сестра, настолько был погружен в ход операции. Он не отрывал взгляда от операционного поля до тех пор, пока не был наложен последний шов, стерильные повязки и фиксирующий корсет. Только тогда Кайзельгауз сделал шаг назад и глухо сказал: – Благодарю, коллеги. – Поздравляю, Семен Борисович, – весело отозвалась операционная сестра. – Спасибо, – еще раз проговорил Семен и только после этого поднял глаза вверх. Со стеклянного куполообразного потолка операционной прямо на него смотрела Аделина Драгун, еле заметно кивнувшая ему головой.