Я остановилась, взяла Матвея за рукав халата: – Погоди… что происходит? Муж остановился, развернулся ко мне лицом: – Со мной ничего. – А с кем? – Ну видимо, с тобой. – Матвей… ты все еще злишься из-за Калмыковой? – Нет, Деля, она тут ни при чем. А ты могла бы хоть иногда прислушиваться к моему мнению тоже. – Ах, вот как… Тогда покажи мне письмо, в котором Калмыкову обвиняют в халатности, – потребовала я. – Ты ведь так и не удосужился сделать это. Лицо Матвея приобрело красноватый оттенок: – Ты хочешь сказать, что я обвинил Инну без оснований? Что письма нет? – Я разве так сказала? – А прозвучало так! – Матвей развернулся и быстро пошел по переходу в корпус. Слышать подобное от мужа было обидно, если не сказать сильнее. Мне даже в голову не пришло, что Матвей по какой-то причине мог соврать про письмо и попытаться таким образом заставить меня отстранить Инну Калмыкову от работы. Да и вообще – ну что она ему так поперек горла встала, просто непонятно… Обычная женщина, двое детей, взгляд какой-то затравленный, но это и понятно – одна их тянет, мать на пенсии давно, отец умер, муж… Вот опять я наткнулась на то, что совершенно ничего не знаю о муже Калмыковой, и был ли он вообще. Конечно, это не входит в список того, что я обязана узнать, принимая человека на работу, но за два года можно было и поинтересоваться, раз уж семейные проблемы начали выбивать Калмыкову из рабочей колеи. А теперь, похоже, они начали влиять еще и на мою собственную семейную жизнь. Вернувшись в кабинет, я вызвала к себе психолога. Иван пришел минут через десять, как обычно, неся с собой две чашки хорошего свежесваренного кофе, что всегда являлось неотъемлемой частью наших с ним разговоров. – Что-то случилось? – поинтересовался он, устраиваясь на диване. – Да, есть разговор. – Я слушаю. – Иван, я сказала – есть разговор, а не желание выговориться, это ведь разные вещи, правда? – я тоже села на диван, взяла предназначавшуюся мне чашку. – Что вы помните из бесед с Инной Калмыковой? – С анестезиологом, что устроилась два года назад? – мгновенно вспомнил Иван, обладавший отличной памятью. – Ничего такого, что могло бы меня насторожить, раз уж я подписал ей рекомендацию. – То есть обычная женщина без особенных проблем? – Ну если не считать того факта, что к сорока годам она осталась одна с двумя детьми, то абсолютно обычная биография. А почему этот разговор происходит именно сейчас? – Ну вы ведь в курсе происшествия с антибиотиками? – Я сделала глоток и внимательно посмотрела на Ивана, хотя знала, что на его непроницаемом лице не отразится никаких эмоций. – Разумеется, – кивнул он. – Но Калмыкова ко мне не приходила, значит, ее это не слишком обеспокоило. – Это беспокоит Мажарова… – А когда что-то беспокоит Мажарова, вы, соответственно, тоже беспокоитесь, – закончил Иван за меня. – Но я не вижу особенных причин для подобного беспокойства. Ошибки случаются у всех, и наша клиника, увы, тоже от них не застрахована. Но я могу поговорить с Инной Алексеевной и обсудить с ней создавшуюся ситуацию. – Если честно, я думаю, что у нее какие-то внутренние проблемы. Она как-то упоминала о дочери, та студентка нашего мединститута, перешла на второй курс, но учится, как я поняла, еле-еле, без желания, да еще и с такой фамилией приходится нелегко, там до сих пор неорганическую химию Ганченко преподает, а она терпеть не может детей из медицинских династий, – я даже поежилась при воспоминании о Галине Григорьевне и ее брезгливом выражении лица. – Ну я с ней не знаком, учился не здесь. Однако можно ведь навести справки. Возможно, девочке нужна помощь, а просить об этом мать она по разным причинам не хочет или не может. – Вполне допускаю, что вы правы. Но ведь и сама Калмыкова у нас такой помощи не просит, – заметила я. – Аделина Эдуардовна, вы от меня чего хотите? – не меняя выражения лица, поинтересовался психолог. – Не знаю, – призналась я, отставляя чашку. – Мне не хочется думать, что Калмыкова соврала при устройстве на работу и мне, и вам. Дело в том, что Матвею пришло какое-то письмо, в котором говорится об истинных причинах ухода Инны из московской клиники. И это вовсе не собственное желание, если верить написанному… хотя… я этого письма сама не видела, – призналась я, зачем-то понизив голос. – Не думаю, что Матвей Иванович выдумал такое, – твердо произнес Иван, и мне вдруг стало невыразимо стыдно, словно я обвинила мужа в чем-то непристойном. – Нет, я так тоже не думаю… просто… у меня есть повод сомневаться, я же трудовую книжку видела – там все чисто. А Матвей сказал, будто причиной увольнения явилась халатность. Я попросила своего знакомого проверить, но он позвонит только завтра. – Вот я бы и не волновался до звонка, – пожал плечами Иван. – А сегодня бы с мужем помирился на вашем месте. И не носил работу домой, кстати, не первый раз об этом говорю. – А с чего вы… – начала я, но тут же умолкла, вспомнив, что Иващенко отлично уже разбирался даже в оттенках моего голоса, чтобы вычислить такую вещь, как размолвка с Матвеем. Иван не успел ответить «с чего», потому что дверь кабинета открылась и вошел Матвей с каким-то листком в руке. Увидев, что я не одна, он слегка сбавил обороты, как будто выдохнул, и постарался взять себя в руки: – Не помешал? – Конечно нет… – И тут вмешался Иващенко: – А это очень хорошо, Матвей Иванович, что вы зашли. Присаживайтесь, я полагаю, что нам лучше обсудить создавшуюся ситуацию втроем. – Какую ситуацию? – поморщился Матвей. – Сложившуюся вокруг Инны Калмыковой, – невозмутимо ответил Иван, закидывая ногу на ногу. – Я так понял, что вы тоже считаете ее психологическое состояние далеким от нормального? Матвей выглядел совершенно сбитым с толку, и я вдруг поняла, что, увидев Иващенко, муж мой решил, будто я тут жалуюсь на семейную жизнь и разногласия, а теперь не может переключиться на новые обстоятельства. Мне стало смешно, я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться, настолько забавно выглядел мой супруг в растерянном виде. – Кофе будешь? – еле сдерживая смех, спросила я. – Буду, – Матвей наконец смог собраться и взял стул, развернул его спинкой к себе и уселся, сложив руки. – Только покрепче, пожалуйста. Так, значит, вы, Иван Владимирович, тоже заметили, что Калмыкова не в порядке? – Я особенно не приглядывался, но раз так считает Аделина Эдуардовна… – Я считаю, что у нее могут быть семейные проблемы, но утверждать не берусь, – уточнила я, возясь с кофемашиной. – Хотя сегодня мне пришлось дать ей три дня выходных, она приехала утром и попросила об этом сама. Мы договорились, кстати, что она зайдет к вам, Иван Владимирович. – Не заходила, – отозвался психолог. Матвей расправил листок, который все еще держал в руке: – А у меня есть вот что. «Уважаемый доктор Мажаров, считаю своим долгом довести до вашего сведения, что один из докторов, работающих в вашей клинике, скрыл от вас истинную причину своего увольнения с предыдущего места работы. Его уволили за причинение вреда здоровью пациента и возбудили уголовное дело по статье «Халатность», но потом потерпевшие заявление забрали. Надеюсь, вы будете настороже и не позволите данному доктору пятнать репутацию вашей клиники», – прочитал он, и я с удивлением спросила: – И откуда у тебя эта филькина грамота? – Вынул из почтового ящика, когда свою квартиру навещал. – Матвей… ну даже не смешно – это же самая настоящая анонимка в лучших традициях, даже слог такой… классический, со всеми канцелярскими оборотами! Я подошла к мужу, протянула ему чашку кофе и взяла из его руки листок. Текст был набран на компьютере – ну немудрено, и никаких подписей, имен, дат – ничего. – Кто-то сильно не любил нашу Инну, раз решил вот так ей по мелочи нагадить, – усмехнулся Иван. Матвей покраснел и встал, отошел с чашкой к окну, постоял там. Я понимала, что он сейчас чувствует – ослепленный ошибкой Калмыковой, он вспомнил содержание письма, которому до того не придал особого значения, и раздул из этого почти скандал. – Интересно бы узнать, кто именно, – продолжал Иван, покачивая ногой. – Ну вам-то это зачем? – откликнулся Матвей, не оборачиваясь. – Вполне возможно, что человек на этом не остановится, а Инна Алексеевна, похоже, подвержена перепадам настроения, и это, в свою очередь, может сказаться на ее работе, ведь так? – Вы все равно не сможете на это повлиять. – Повлиять – не смогу, конечно, а вот поддержать Калмыкову, если что, смогу. Матвей поставил пустую чашку на стол и направился к двери: – Я пойду, мне пора в институт. Аделина Эдуардовна, вы после работы домой, я надеюсь? – Не надейтесь, Матвей Иванович, в ночной клуб поеду! – фыркнула я, и Матвей улыбнулся на пороге: – Тогда не буди меня, когда вернешься, – и вышел. Иващенко проводил его взглядом и тоже поднялся: – Ну я так понимаю, одной проблемой стало меньше. А с Калмыковой я в ближайшее время сам поговорю. Пусть, действительно, отдохнет несколько дней, раз дома проблемы. – Спасибо, Иван Владимирович. Я уже отвлеклась от разговора с психологом, потому что подошла к окну и увидела там в аллее нового клиента Зайцева. Он бродил туда-сюда и как-то настороженно осматривал кусты, а потом замер возле большой клумбы и долго стоял, глядя на цветы.