— Всё-таки объясни мне. Просто как мужчина. Чем такие, как она, вас берут? Сиюминутная — понятно. Гормоны, самоутверждение, секс есть спорт. Но вы же потом за ними — хвостом, куцым, теряя последние остатки… Тот же Воркуль, кстати! Преподаватель, художник, поклонницы, диссер. И — чтоб так… Он развязывает язык: — Видишь ли, Ева… Откровенно? — Да. Но — заранее! У тебя ведь с ней — тоже? Прекрати. Я всё-таки профи. Женщина тоже. — Даже если да, то что? Погодка. Проводы белых ночей. Элегия. В итоге? Она не без самопоглаживания уверилась: раскрутила дружище Макса на откровения — да, с женским коварством, но как иначе! Он не без лицемерия выдал ту и только ту толику информации, которую намеревался выдать — да, профи, но как иначе! Снова классика жанра. Каждый в уверенности (заблуждении?): победа вчистую. Славно поработали, славно отдохнём. И белые ночи, конечно. — Слушай, Макс! А у Евлогина с этой — ничего такого? — Хм! Во-первых, не моё дело. Во-вторых, не твоё дело. В-третьих — ничего такого. Я бы знал. — Не зна-аю, не зна-аю… Бабу не проведёшь, она сердцем видит. * * * Насколько потерпевший мог стать для неё помехой? В чём? В чём-нибудь? Вряд ли. Хотя… Хотя? Они ведь довольно продолжительно и плодотворно. К обоюдному согласию. Не про секс! Про него тоже. Но не потому. Резюме, дружище, резюме! Расклад? Смотри расклад. Пять лет назад. Он с лягушатниками уже тогда накоротке, влиятельный-влиятельный. Любую студентку мог заслать на годик учёбы в Сорбонну — по обмену: Paris, Paris! Je marche dans tes rue![13] Какая устоит? А она уже тогда не такая. Она была в Париже. Задолго до. Не очаровал Париж, вообще французы, каприз… Ева Меньгиш не была в Париже, не довелось пока. Мало что потеряла, возможно. Спросит при случае: почему, собственно, Париж вас таки не очаровал?! И с подходцем: и чем же вас таки очаровал старый пердун Лев Давидович Воркуль, если вам и Сорбонна была без надобности? Пришла пора — Париж охладел к Воркулю. Просто многовато Воркуля там стало. Есть время привечать, есть время отказывать от дома. И Лев Давидович прозрел: они, лягушатники, латентные (до поры! но вот нате!) ненавистники его доисторической родины! Подите-ка вы прочь! Э… пошёл-ка он прочь! Куда? Странный вопрос! На доисторическую родину! И Дагера — с собой! Никакой он не ваш, лягушатники! Дагер — есть кинжал! На иврите! Он, дагер, наш, не ваш! Внезапно обострившийся патриотизм как последнее прибежище, эта подчёркнутая неразрывность пуповины с народом. Пусть бы. И это пройдёт. Не дождётесь! Не пройдёт! Сейчас только диссер защитить — и тогда с чистой совестью (и степенью!) на свободу. Там, на свободе, он всё скажет, всё! И жена вот кивает! Жена? Лёва! Что за жена вдруг? Именно. Как и всякий неумный мужчина, построил схему дальнейшего преуспеяния. Заранее всё решил за всех. За жену тоже. Не жену пока. Но она не дура, чтобы отказаться! Так у них с ней хорошо сложилось во всём. Да, на первых порах непросто. У человека горе. В Израиле этим не удивишь. Но если вместе, сообща! С его талантом, с её связями-способностями! По крови тоже соответствуют — и он, и она. Как всё совпало! Совсем дурачок? Не совсем. Просто неумный мужчина. (А другие бывают?) Лев Давидович! Выкинь из головы. С тобой было весело. Но теперь даже не смешно. Он и не шутит. Тогда грустно даже. Это что! Цветочки! По-настоящему грустно будет, если она откажет, не оценив своего шанса, и он вынужден будет сказать: тогда делайте, что должно, и будь, что будет! Кому сказать? Неважно. И говорить-то не надо. Там и так знают. Он — единственный сдерживающий фактор. О чём говорить-то? О чём не надо? О том, кто убил Амина Даниялова. О том, кто убил Аквария Ермакова. С ума сошёл?! Да. Ведь говорит ей открытым текстом. Не имеет права говорить открытым текстом, но — говорит. Вот степень откровенности. Так что? Готова? Сейчас и с ним? Обнявшись — и в пропасть? Смешной. А ничего, если потом узнáют, кто убил Льва Давидовича Воркуля? Как-нибудь переживёт. Вот вряд ли. В Израиле такая медицина! М-да, поговорили. * * * Ох, эти конфиденты, возомнившие: мы причастны! мы — мы! Себе только усложняют жизнь. В собственном мнении растут на дрожжах. Уже у них своя игра. Поводок — не поводок, а связующее звено. Кто кем управляет, кто кого использует — амбивалентно (ещё хорошее слово: межеумочно). Интеллект непобедим. С хитрым видом. Сколько ж вас таких было! Ступайте-ка рыть тоннель Бомбей — Лондон. С хитрым видом. За вами проследят. С хитрым видом. Роджеры доморощенные! * * * Кстати! — Если честно, что ты в нём нашла? — Мне с ним весело. … — Вы не знаете, как тяжело жить женщине с моей внешностью. — А вы не знаете, как тяжело жить мужчине с моей внешностью и смотреть на то, как живёт женщина с вашей внешностью. Ну да. «Кто подставил кролика Роджера?» И никакой Лёва не псевдонимец Роджеру Баллену, африканскому классику в жанре documentary fiction. Юрику Росту с Пашей Маркиным и Валерой Плотниковым сие очевидно. Их вежливый отказ — в границах приемлемой деликатности. Всего-навсего Лёва подставленный кроликРоджер! Жёстко? Да. Но ведь мягко было стелено. Нет, ворочаться стал, инициативничать. Сколько ж вас таких было!