Банни покачал головой. — Что ж, если желаешь следить за всеми этими чужеземными видами спорта… — Ха, не начинай опять, а? Ты до сих пор увлечен своей миссионерской деятельностью? Пытаешься обратить нас, язычников Дублина, в святую веру ГАА[41]? — Конечно, — ответил Банни. — Я даже организовал собственный детский хёрлинг-клуб. — Уже слышал. Ты молодец. В разговоре возникла пауза. Оба мужчины тревожно оглядели комнату. — Молодец, — повторил Донал, взглянув на Эмер, сидевшую в углу. — Эмер, милая, ты не могла бы сходить вниз и принести мне бутылочку «Лакозейда»[42]? — Он посмотрел на Банни. — Хочешь чего-нибудь? — Не стоит беспокоиться, большое спасибо. Эмер встала, и в этот момент Банни заметил, что под своим мешковатым кардиганом она выглядит болезненно худой. Девушка тщательно застегнулась, затем улыбнулась застенчиво и, что-то пробормотав, ушла. — Замечательная, — сказал Банни. — Ага, — ответил Донал, не скрывая гордости. — Кое-что мне в жизни удалось. — Это точно. Растить одному двоих детей очень непросто. Однажды, когда они были еще близкими друзьями, Донал рассказал Банни, как он потерял мать Эмер. Она умерла во время родов. Ее предупреждали о риске, но она не хотела ничего слышать. На кладбище в Гласневине[43] жена Донала и ребенок, которого она пыталась родить, теперь лежали вместе. Большинство мужчин бы не оправились после такого. Но Донал Картер не походил на большинство мужчин, и ни одно клише, приписываемое отцам-одиночкам, к нему не относилось. — Да, замечательная девушка, — повторил Донал, после чего в палате повисла еще одна долгая пауза. Мужчины одновременно посмотрели друг на друга. — Итак, как я понимаю, это не светский визит, да? Банни опустил голову. — Боюсь, что нет. Я… хотел поговорить с тобой… откровенно о… — Томми. — Ага. Донал кивнул. — Ты знаешь, что он… Донал нервно поерзал на кровати. — Я не собираюсь давать… — О нет, — перебил Банни. — Это не допрос. Официально меня здесь нет, если можно так сказать. Но… — Банни посмотрел прямо в глаза Доналу, — ты знаешь, кем он стал? — Я знаю, что он хорошо заботится о нашей общине… и обо мне. — Донал обвел рукой вокруг. — На пенсию водителя автобуса не устроишься в отдельную палату, поверь мне. Миссис Грейнджер из дома напротив лежит в палате дальше по коридору: ни одна вдова не сможет позволить себе такого самостоятельно. — Это все хорошо, но, Донал… Ты знаешь, откуда у него деньги? — Он управляет прачечной самообслуживания, а еще у него доли в нескольких компаниях. Было ясно, что Донал и сам не верит в это, даже несмотря на прозвучавший в его голосе вызов. Снова воцарилось неловкое молчание. Оглядевшись, Банни заметил у изножья кровати воскресную газету. Он взял ее и указал на фотографию на первой странице. — Видел? Кто-то ограбил инкассаторский броневик на Набережных. — Я читал, — ответил Донал. — Банк потерял немного денег, в этом нет никакой беды. — Ага, обычное робингудство. Только… если преступники с оружием бегают где попало, в конце концов страдают люди. Невинные люди. Донал ощетинился. — Серьезно? Я не слышал ни о каких жертвах. — У одного из полицейских, сидевших в машине сопровождения, небольшие проблемы с сердцем. Приклеенная к лобовому стеклу граната спокойствию не содействует. Теперь он лежит где-то здесь, недалеко от тебя. — Такая уж нервная работа. — А еще эти налетчики угрожали ребенку одного из охранников в фургоне. Обычный Джо из Рэнелэ[44] увидел через окно пистолет и фотографию своей маленькой дочки. Донал ничего не ответил, только отвернулся. — Образ Робин Гуда прекрасен, но что есть, то есть: люди с оружием забирают что хотят. Другими словами, они только и делают, что грабят. Банни посмотрел на Донала. Он ждал хоть какого-нибудь проблеска осознания, но его не последовало. Банни готов был поставить жизнь на то, что пристрастие Томми к наркотикам станет ужасным сюрпризом для его отца. Против воли он ощутил облегчение: необходимость хранить информацию в секрете значит, что не он станет первым, кто расскажет Доналу. Ведь это, без сомнения, разобьет ему сердце. — Ничего об этом не знаю, — ответил Донал. — Сын не обсуждает со мной свои дела. — Лицо его омрачилось тревогой, и он вновь указал на газету. — Я не хочу сказать, что это его рук дело. Банни отложил газету в сторону. — Донал, мы давно знакомы. Нас многое связывает. — Это правда и… ты знаешь, как я благодарен тебе за то, что… — Давай забудем… — Нет, — перебил Донал. — Ты выломал дверь и побежал в огонь, когда эти твари пытались сжечь моих детей прямо в постелях. Я никогда этого не забуду. Благодаря тебе у меня есть семья. Ты герой. Банни вздохнул. — Никакой я не герой, Донал. Это моя работа. И если придется кого-нибудь арестовать и надолго засадить в тюрьму, это тоже будет моей работой. — Он встал. — Я лишь… просто хотел сказать тебе это лично, потому что мы прошли долгий путь. Они обменялись грустными улыбками. — Оставлю тебя в покое. Желаю удачи со всей этой… Банни посмотрел на медицинские аппараты и не смог подобрать слов. Затем он кивнул и пошел к двери. — Банни? Банни оглянулся на изможденного человека, прикованного к постели. — Он не тот, за кого ты его принимаешь. Банни открыл дверь. — Я бы мог сказать тебе то же самое. Глава тринадцатая — Герберт У. Армстронг, — сказал Гринго. Банни продолжал смотреть в окно машины. Они стояли на улице Кроссан-роуд напротив дома 17, в самом центре квартала Кланавейл, с половины восьмого утра. По обе стороны улицы тянулись почти одинаковые ряды муниципальных таунхаусов, будто специально спроектированных без воображения. Большинство домов были белыми, как яичная скорлупа, за исключением случайных проблесков индивидуальности. Например, дом номер 24 выкрасили в розовый цвет. Можно было представить себе, какие споры вызвало это решение. В домах 3 и 10 кухонную бытовую технику вынесли в придомовые садики, и было невозможно угадать, кто у кого украл идею этого странного архитектурного новшества. Банни снова посмотрел на дом номер 17, попытавшись вспомнить, как это место выглядело в ту роковую ночь. Дом вовсю пылал, когда он вышиб дверь ногой, пробежал сквозь пламя и спас Томми Картера и его сестру Эмер. Все, что он тогда сделал, было его работой. Что он должен чувствовать сейчас? Гордость? На самом деле он ничего не чувствовал. Так было всегда. Все добрые дела, казалось, принадлежали кому-то другому. И только ошибки были по-настоящему его. Донал Картер, будучи Доналом Картером, восстановил дом в точности таким, каким он был до пожара. — Ты меня вообще слушаешь? — спросил Гринго. — Не уверен. — Герберт У. Армстронг, — повторил он. Банни вздохнул.