Настя мысленно усмехнулась, но постаралась сохранить внешнюю серьезность. – Ты уверена, что Антон очень хочет на тебе жениться? Удар пришелся ниже пояса. Насте даже стыдно стало на какие-то несколько секунд. Лицо Лили исказилось одновременно болью и ненавистью. Ну вот, еще одного врага нажила, да не кого-нибудь, не матерого афериста или подлого негодяя, а молоденькую девушку, наивную и неопытную, не испытавшую еще настоящей боли, которую может принести и всегда рано или поздно приносит личная жизнь. Нет, не годится Анастасия Каменская в наставники молодежи, это уж точно! И с восемнадцатилетним племянником не справляется, и с двадцатишестилетней Лилькой не сладила, не смогла найти правильный тон и нужные слова. Обидела девочку. Но если жизненного опыта Лиле Стасовой явно не хватало, то силы духа ей было не занимать. Она медленно вышла из машины, выпрямилась в полный рост и, прежде чем захлопнуть дверцу, громко и отчетливо произнесла: – Да, я в этом уверена. Антон меня любит и хочет на мне жениться. И женится. Я вам обещаю. Повернулась и пошла в сторону подъезда. Настя смотрела ей вслед и насмешливо думала о том, что задание Стасова бездарно провалила. Ну и ладно, не в первый раз. Настроение, конечно, после всего этого не самое лучшее, но зато можно сегодня уже не возвращаться в контору и вместо этого поехать в тир. И получить удовольствие от тренировки. Настя Каменская всегда любила стрелять, но пока она служила, до систематических занятий руки так и не дошли – времени не хватало. Ежегодные зачеты в служебном тире она сдавала блестяще, но ей всегда хотелось большего. Вот теперь, после выхода в отставку, такая возможность появилась. И тиров стало много, и время освободилось. * * * Ольга Виторт ехала в машине к Алле Владимировне Томашкевич, поглядывая на попадающиеся по пути магазины и прикидывая, чем бы еще порадовать актрису. Годилась любая мелочь: пирожное из ее любимой кондитерской, новый выпуск журнала с ее интервью и фотографией на обложке, альбом любимого певца, песнями которого Алла заслушивалась еще в юности. Так хочется доставить Алле хотя бы крошечное удовольствие! Она притормозила возле дорогого сетевого супермаркета, славившегося свежей выпечкой из слоеного теста, быстро купила круассаны с шоколадом, вернулась в машину и положила пакет на пассажирское сиденье, рядом с завернутой в бумагу и перевязанной бечевкой картиной в раме. Ольга сама отдала полотно в багетную мастерскую, сегодня забрала и везет Алле Владимировне. Господи, она так мало может сделать для нее! Она готова сворачивать горы, осушать моря и совершать всевозможные подвиги во имя и в честь этой женщины, этой Великой Актрисы, а вот приходится довольствоваться такими мелочами, как обрамление и транспортировка картин. И дело не в том, что Ольга чего-то не может, а в том, что Алле Томашкевич так мало нужно… Точнее – так мало из того, что Ольге реально по силам. А вот того, что Алле Владимировне действительно нужно, Лара Крофт как раз и не может. И никто не может. Невозможно вернуть актрисе то, что она потеряла. Алла Томашкевич старше Ольги больше чем на двадцать лет, и это дало рано осиротевшей молодой женщине возможность реализовать нерастраченную дочернюю любовь. Ответной любви, материнской, она никогда не дождется… Но разве в этом дело? Ольга хочет только одного: служить своему кумиру, быть ей нужной и полезной, облегчать ей жизнь хоть в чем-то, пусть даже мелком и незначительном. Вот нравятся Алле эти картины – и Ольга с готовностью их покупает, ездит за ними, сдает в мастерскую, вешает на стены. Скоро в просторной квартире народной артистки на стенах не останется свободного места. Но для Аллы эти, на вкус Ольги достаточно однообразные, произведения живописи значат очень много, и значит, Ольга будет их покупать и привозить. Алла каждый раз пытается отдать ей деньги, но она не берет ни в какую. И каждый раз Ольга удивляется: ну неужели непонятно, что ей в радость оказать услугу или сделать подарок? Это же так просто, так очевидно! Впрочем, и сама Ольга Виторт, наверное, многого не понимает. Она уверена, что человек должен иметь «внешние» цели, достижение которых объективно оценивается успехом. И с этих позиций художник, автор картин, должен стремиться к тому, чтобы стать известным, выставляться, получить признание и продавать свои произведения. А тут… Ничего ему не надо, ничего не хочет, картины свои продает совсем недорого, просит только об одном: «Никто не должен знать. Это мое условие». Почему так? * * * Когда Антон вошел в кабинет, Роман Дзюба, чертыхаясь, вытаскивал из принтера очередной листок. – Тоха, давай подключайся, а то я уж заковырялся, – жалобно попросил он. – Я на твой стол складываю все, что нахожу, ты хотя бы просмотри, ладно? Антон понимающе кивнул и взял в руки толстую пачку распечаток. Искать оружие, когда знаешь о нем только то, что из него выстрелили девятимиллиметровым патроном, дело веселое и продуктивное. Указание следователя искать оружие, которое в физическом смысле найти не удалось, означало только одно: тщательно шерстить все доступные базы данных на предмет выявления либо нераскрытых случаев хищения подходящего пистолета, либо таких же нераскрытых преступлений, при совершении которых использовался пистолет указанного типа. Ну и можно себе представить, сколько таких случаев имеется в базах данных при нынешнем-то уровне раскрываемости… Работа тупая, но абсолютно необходимая и, к сожалению, единственно возможная до тех пор, пока эксперты-баллисты не дадут свое заключение. Девятимиллиметровым патроном можно стрелять не только из пистолета Макарова, этот патрон годится для многих видов огнестрельного оружия. И все упоминания о преступлениях с использованием этих разнообразных стволов нужно найти, просмотреть, обдумать и проанализировать, примеряя к имеющимся обстоятельствам убийства тренера Болтенкова. Антон постарался сосредоточиться на информации, которую уже нашел и распечатал Роман, но получалось у него не очень хорошо: не мог он выкинуть из головы дело с участком на Рублевке. С утра он успел встретиться со следователем, который возбудил и после заключения пожаро-технической экспертизы прекратил уголовное дело за отсутствием состава преступления. Пожар возник по причине неисправной проводки. Никто не виноват. Конечно, Антон спросил следователя, рассматривалась ли версия об умышленном убийстве девушки по фамилии Журихина, сгоревшей в доме. – Да ты что? – удивился следователь. – Там конкретно проводка, все чисто, мы сто раз перепроверяли. Ты что, в экспертах сомневаешься? Так экспертизу, между прочим, у вас на Петровке делали, сам знаешь. Да и соседи, которых мы опросили, сказали, что Маклыгины постоянно жаловались на свет, то у них пробки выбьет, то еще что-то, а хозяин ничего починить не умел, такой весь в науке, не от мира сего. А девушка эта, Журихина, вообще никому тут не нужна, она иногородняя, только накануне приехала, никого здесь не знала. Какие у нее могут быть враги? Звучало это убедительно, и никаких оснований сомневаться в добросовестности следствия у Антона не было. Надо выкинуть из головы сгоревший дом на Рублевке и заниматься новым убийством… Дзюба все время посматривал на часы, и в начале девятого виновато произнес: – Тоха, я пойду, ладно? Мне очень надо… Антон рассмеялся, несмотря на усталость. – Знаю я твое «надо»! Небось к своей ювелирной девочке побежишь? О романе Дзюбы с девушкой по имени Дуня, работавшей в одном из московских ломбардов, было давно известно. Антону ужасно не хотелось одному ковыряться с многочисленными распечатками, но он вспомнил о Лизе и промолчал. Личная жизнь требует и времени, и уважения, а без нее все равно не обойдешься. С грустью посмотрев на закрывшуюся за Ромкой дверь, Антон Сташис снова углубился в дебри информации. * * * К дому, где жила Надежда Игоревна Рыженко, Дзюба подошел без пяти девять вечера, вполне разумно посчитав, что если следователь сказала «приходи после восьми», значит, она планирует вернуться с работы в восемь, и надо дать хозяйке дома как минимум час, чтобы переодеться и поужинать. Хорошо, что Ленки не будет… Впрочем, какая ему разница? Лены Рыженко для него вот уже полгода как будто не существует. Она все равно его не замечала. Роман нажал кнопку домофона и вздрогнул от неожиданности, когда из динамика послышался мужской голос, весело произнесший: – Заходи, друг любезный! Уже через секунду Дзюба сообразил, что ему ответил Виталий Кирган, адвокат, без пяти минут жених Надежды Игоревны. Эти «пять минут» длились ровно столько же, сколько сам Роман был знаком с Дуней – с ноября прошлого года, когда Кирган сделал Рыженко предложение. Надежда Игоревна в первый момент согласилась, но потом почему-то передумала и попросила еще год подождать, пообещав через год вернуться к обсуждению возможности заключения брака. Отношения следователя и адвоката оставались по-прежнему близкими, но отчего-то Надежда Игоревна не хотела официальной регистрации брака. Поднимаясь в лифте, Дзюба уже раскаивался в своем поспешном решении попросить совета у Рыженко. Ну чего он припрется к человеку домой, когда у нее любовник, практически гражданский муж? Они хотят побыть вместе, поговорить, да мало ли что еще… А тут он со своими рассказами. С другой стороны, Надежда Игоревна сама предложила приехать к ней вечером. Если бы ей так уж хотелось провести время наедине с Кирганом, она бы назначила другое место встречи или вообще отказала бы оперативнику. Рыженко открыла ему дверь, и на Романа сразу пахнуло шарлоткой с яблоками. Он судорожно сглотнул слюну и покраснел от смущения. – Голодный? – участливо спросила Рыженко. – Сейчас чаю налью, у меня шарлотка как раз испеклась. Иди в комнату. В длинном прямом домашнем платье, с распущенными волосами она очень походила на свою дочь, а в приглушенном свете горевшего в прихожей бра даже незаметно было, что она старше Лены. Виталий Кирган сидел за накрытым к чаю столом и весело улыбался. В дорогом спортивном костюме и в тапочках, он казался гостеприимным хозяином этого дома. «И почему Надежда отказывается регистрировать брак? – мелькнуло в голове у Дзюбы. – Все равно ведь Виталий фактически живет здесь, вон и тапочки свои привез, и костюмчик спортивный имеет, чтобы переодеться. Не понять их, женщин…» – А вот и молодой соперник пожаловал, – громко заявил адвокат, насмешливо глядя на Романа. – Ну, Надежда, ты и шустра! Только с графиком посещений малость промахнулась, пригласила нас обоих на одно время. Но я человек благородный, мешать не стану вашей страстной любви, вы уж оставайтесь, сударь, а я пойду. Чего мне, старому пню, здесь ловить, а, Надежда? – И правда, – Рыженко вошла в комнату, неся большую плоскую тарелку с только что вынутой из духовки шарлоткой. – Чего тебе тут сидеть? Пойди прогуляйся, а мы с Ромчиком чайку пока попьем да о любви поговорим. Ты ведь о любви пришел поговорить, правда, Ромочка? Дзюба смешался. Он знал и следователя, и адвоката уже два с половиной года, но до сих пор не мог привыкнуть к своеобразной манере их общения. Молодому оперативнику все время казалось, что они вот-вот поссорятся. – Ну… – невнятно промычал он, пытаясь сообразить, как лучше ответить, чтобы не напрячь ситуацию еще больше. – Что – «ну»? – вскинула брови Рыженко. – Ты разве не о своей личной жизни хочешь поговорить? А о чем же? Я-то думала, ты насчет девушек хочешь со мной посоветоваться. И снова Дзюба не понял, серьезно она говорит или шутит. – Ты садись, Ромка, садись, – Кирган жестом указал ему на стул, – приличные люди шарлотку стоя не едят. Пока Надежда Игоревна разливала чай, адвокат быстрыми точными движениями острого шеф-ножа разрезал круглую шарлотку на порции. Дзюба с восхищением наблюдал за тем, как ловко Кирган обращается с огромным ножом. – Ловко у вас получается, Виталий Николаевич, – с завистью произнес он. – Когда я пытаюсь что-то отрезать ножом, моя мама всегда говорит, что из того, что я делаю руками, а не на компьютере, можно смело создавать музей уродов и без куска хлеба наша семья никогда не останется: очереди на вход будут, как в Музей мадам Тюссо. Обжигаясь, он быстро сжевал первый кусок и начал рассказывать об обстоятельствах «тренерского» дела, о своих сомнениях в виновности задержанного и о том, что следователь твердо придерживается обвинительного уклона. – Баглаев? – задумчиво переспросила Надежда Игоревна. – Да, я с ним знакома. Он очень упертый и амбициозный, у него репутация человека, который ни разу за все время работы не допустил необоснованных задержаний или обысков, поэтому понятно, что он страшно боится эту репутацию утратить. Он будет землю носом рыть, чтобы доказать, что он прав. Но вполне возможно, что он действительно прав. Какие еще у тебя основания сомневаться, кроме тех, которые ты изложил? – Понимаете, я видел этих людей, которые верят в Ламзина, и спортсменов, и их родителей, – неуверенно проговорил Роман. – И что? – иронично осведомился Кирган. – Ну, видел ты их. Что, есть такая особая порода людей, при взгляде на которых становится очевидно, что они всегда и во всем правы и никогда не ошибаются? – Да нет… ну я не знаю… – Дзюба окончательно растерялся и перевел полный мольбы взгляд на Надежду Игоревну, которая, как ему показалось, слушала его сочувственно и с пониманием. Не то что Кирган с его постоянным сарказмом и неверием никому и ни во что. – Я почему-то вдруг, в один момент взял и поверил. Ведь бывает же такое? Рыженко рассмеялась: – Конечно, бывает. И у меня сто раз бывало. И у Виталия Николаевича тоже. Но для суда это не аргумент. – А что аргумент? – Да ты сам все знаешь, Рома. – Она подлила в его чашку еще чаю. – Ищи. Если найдешь – твоя удача, не найдешь – твой косяк. – Но как же мне искать, когда меня следователь загружает поисками улик, доказывающих виновность Ламзина? И еще кодексом мне в рожу тычет, статьи закона цитирует, дескать, я не имею права заниматься поиском доказательств на стороне защиты, мне государство предписывает заниматься только обвинением. Я ж отчитаться должен, а когда мне… И вообще… Если Надежда Игоревна была серьезной, то с лица Виталия Киргана не сходила усмешка. Казалось, он слушал оперативника и искренне недоумевал: как можно, работая не первый год в уголовном розыске, оставаться таким наивным и романтичным, верящим в торжество справедливости и человеческую доброту и порядочность. – Вот пусть адвокат этим и занимается, – заметил он. – Это не твоя задача, Ромчик. Твоя работа – выполнять поручения следователя и искать того, кто убил. А задача адвоката – доказать невиновность того, кто не убивал. Вот и ищи того, кто реально убил, если не веришь, что это твой Ламзин. А уж адвокат позаботится о том, чтобы невиновного не осудили. Кстати, кто адвокат у Ламзина? – Я не знаю… Ну то есть на момент задержания и первых допросов приглашали кого-то, кто дежурил, наверное… А может, вы возьметесь? – с надеждой спросил Дзюба. И сам себе удивился: почему эта мысль пришла ему в голову только сейчас, а не час тому назад, когда он увидел адвоката. Ведь как хорошо было бы! Виталий Николаевич уже доказал, что прекрасно умеет справляться с защитой тех, кто подозревается и обвиняется необоснованно! Но Кирган только плечами пожал, и снова на его лице появилась ироническая улыбка. – Меня пока никто не приглашал, – ответил он. – Ну Виталий Николаевич, – взмолился Дзюба, – ну пожалуйста, я же знаю, вы сможете, вы тогда с Наташей Аверкиной так помогли! Кирган поднял вверх ладонь в предостерегающем жесте. Лицо его моментально стало серьезным.