– Но у тебя есть свои люди в бригаде, которая будет судить одиночниц, – заметил коварно Ламзин. – И техспец твой приятель, и техконтролер, насколько я знаю, тоже из твоих рук уже кормился. Ты вполне можешь сделать так, чтобы Светкину девочку оценили получше и дали ей место повыше. – И что? С какого перепугу… – начал было посредник и осекся. – Ты думаешь, Света на это пойдет? – А ты попробуй, – тонко улыбнулся Ламзин. – Света свою выгоду всегда очень хорошо понимает. И девочка, которая впервые показывается на международном уровне и попадает в пятерку сильнейших, это тебе не кот начхал. Задача тренера, выводящего спортсмена на лед, – дать ему установку на прокат, подбодрить, успокоить, внушить уверенность. Но и выбить спортсмена из колеи перед выступлением тренер тоже может… – Только имейте в виду: я вам об этом не рассказывал, – снова напомнил Гулин. – Если что – я буду все отрицать. – Конечно-конечно, – с готовностью покивала Настя, отметив про себя, что Гулин не назвал не только имен спортсменов, но и имени тренера, выбранного Ламзиным для своей комбинации. А вот тренера Светлану Ващенко назвал совершенно спокойно. И нельзя считать это случайной оговоркой, ведь фамилию ученицы Ламзина он упомянул уже несколько раз. Странно это все… Итак, Светлана Ващенко со своей ученицей-одиночницей и с парой Болтенкова выехала на соревнования. Михаил Болтенков готовил свою пару очень серьезно, метил на европейский, а то и на мировой пьедестал, поэтому включил в их программу выброс в четыре оборота. Это очень сложный и опасный элемент, который даже взрослым спортсменам не всегда под силу выполнить, но юниоры вообще лучше технически оснащены, чем взрослые, им легче выполнять элементы высшей категории сложности. Следуя указаниям Болтенкова, Светлана Ващенко готовила пару к выполнению этого элемента на соревнованиях, что и было отражено в заявочном протоколе. – Честно говоря, никто из нас не верил, что Миша пойдет на такой риск, – задумчиво предавался воспоминаниям Гулин, – но когда увидели протокол, то поняли, что все серьезно. Если ребята выполнят выброс чисто или хотя бы без существенных погрешностей, то обойти их по баллам будет очень трудно. Конечно, они могут потом навалять все остальное и получить минусы за падения, но практика показывает, что если выступление начинается с удачно выполненного сложного элемента, то у спортсмена появляется кураж, крылья вырастают, и он делает намного меньше ошибок, чем в тех случаях, когда первый же элемент срывается. И – что важно – их попытку выполнить сложнейший элемент увидят и заметят судьи, те самые, которые потом будут судить чемпионаты высшего уровня. Короткую программу ребята Болтенкова откатали очень хорошо, и вот перед произвольной, уже перед самым началом выступления Света велела им не рисковать и не выполнять четверной выброс, сделать только тройной. Но это мы, конечно, только потом узнали, а в тот момент просто видели, как она что-то говорит ребятам очень строго, напористо так, и мальчик слушает и кивает, а девочка прямо как струна натянутая. В общем, понятно было, что сильно нервничает. – Подождите, – перебила его Настя, – а в чем проблема-то? Если тройной выброс выполнить легче, чем четверной, то почему девочка нервничала? Она же, по идее, радоваться должна была. – Вот и видно, что вы спортом никогда не занимались и в соревнованиях не участвовали, – вздохнул Гулин. – Профан вы полный. Придется объяснять вам на пальцах. Самые трудные, требующие наибольших энергозатрат элементы обычно ставятся в самом начале программы, пока у спортсменов еще есть силы. И четверной выброс тоже был запланирован на первые тридцать секунд. За тридцать секунд перестроиться на выполнение другого элемента, пусть даже менее сложного, очень трудно. Это возможно, но, повторяю, трудно, и не каждый спортсмен сумеет это сделать, а тем более такой юный, неопытный. Партнер не рассчитал силу и сделал все так, как делал раньше на тренировках, то есть придал партнерше такую мощь вращения, что она вполне могла выкрутить четыре оборота. А указание-то было: делать тройной. И она постаралась, не стала выкручивать четыре оборота, а после третьего раскрылась для приземления. Но инерция вращения оказалась слишком сильной, и погасить ее девочка не сумела. Нет, она не упала, удержалась на ногах, но ее заметно повело, и она мгновенно потеряла уверенность. Это сразу же передалось партнеру, они стали совершать мелкие ошибки, а на втором выбросе девочка все-таки упала. Причем упала крайне неудачно, получила серьезную травму плеча. Терпела невероятную боль, но программу докатала. Хотя, конечно, все получалось уже через пень-колоду. Ну и оценки судей, соответственно, были кошмарными. Вот так и вышло, что пара Болтенкова получила более низкое место, чем пара тренера-посредника. Посредник свое слово сдержал, воспользовался связями, и спортсменка Светланы Ващенко получила хороший результат. – И опять я не понимаю: как это возможно? – настойчиво спросила Настя. – Механизм не понимаю. Можете объяснить? Гулин снова отвел глаза, и стало понятно, что распространяться на скользкую тему ему не хочется. – Повторяю, мне не нужны имена, – уговаривала его Настя. – Я хочу только понять технологию. И опять пришлось потратить некоторое время на то, чтобы успокоить тренера и убедить его в том, что никаких последствий его откровения иметь не будут. – Судьи ставят только вторую оценку, а первую ставят технический специалист, технический контролер и два помощника, – медленно говорил Гулин, как будто подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. – Технический специалист фиксирует только факт исполнения конкретных элементов в программе. Или, наоборот, неисполнения. Он не оценивает качество. Он констатирует, что элемент был исполнен. Или не был. Например, тройной прыжок с недокрутом в четверть оборота уже не считается тройным, его оценивают как двойной. А если докрутил, но упал на приземлении, то оценивается как «тройной минус один балл». Каждый элемент имеет свой уровень сложности. Вот, к примеру, вращение в зависимости от числа оборотов будет считаться элементом, ну, допустим, второго, третьего и четвертого уровня. Докрутил положенное количество оборотов во вращении в каждой позиции – получи свой третий уровень, не докрутил – засчитают только второй или даже первый, если уж совсем плохо элемент выполнен. Техспец должен констатировать: вот этот элемент четвертого уровня выполнен, этот элемент третьего уровня не выполнен и так далее по всей программе. Технический контролер перепроверяет за ним. Он должен иметь такую же высокую квалификацию или даже выше. Все же люди, все живые, каждый человек может ошибиться и чего-то не увидеть, ведь на льду все происходит очень быстро. Кто-то заметит недокрученные четверть оборота, а кто-то нет. И с техконтролером или техспецом даже проще договориться, чем с судьями, потому что судей-то много. Он захочет – увидит недокрут, к примеру, а не захочет – так и не увидит. Настя помотала головой, пытаясь не утонуть в обрушившейся на нее информации. – Погодите, погодите, вы же сами сказали, что и контролер там, и специалист, то есть их двое, а теперь получается, что нужно договариваться только с одним. – С одним – вполне достаточно, – авторитетно заявил Гулин. – Обычно они оба в связке и потом сами между собой договорятся. – А если нет? Если они не могут договориться? – Бывает, – согласился Гулин. – Это называется «конфликтная связка». Тогда, конечно, всем плохо. Но даже если они договорятся, все равно надо соблюсти видимость приличий, то есть показать демократическую процедуру. Они будут смотреть видеоповторы и делать вид, что о чем-то спорят, что-то рассматривают, допустим, чистым ли был выезд, не было ли касания коньком льда, сколько недокручено… В общем, там все отработано, можете не сомневаться. – Поняла. А дальше как? – А дальше – при техспеце и техконтролере сидят два помощника, которые быстро выводят всю информацию на компьютеры всем судьям. Судьи должны смириться с тем, что сказал специалист, даже если они сами увидели что-то другое. Слово техспеца – закон. Даже если судья увидел, что был недокрут и прыжок должен считаться двойным, а не тройным, он ничего с этим сделать не может. Судьи получают на компьютеры перечень элементов, которые техспец и техконтролер считают выполненными и не выполненными в данной программе. Каждый элемент имеет свою стоимость в баллах. Судья к этой фиксированной стоимости может прибавить баллы или, наоборот, убавить в зависимости от качества исполнения. Например, аксель докрученный, но низкий и выполнен на маленькой скорости – могут снять сколько-то баллов от базовой стоимости прыжка. За хорошее качество можно добавить прилично, и этим сильно увеличить окончательную стоимость элемента. Но это еще не все. Есть еще вторая оценка: судьи оценивают качество скольжения, выражение музыки, интерпретацию музыки, артистизм, одним словом – презентацию программы. Вот здесь судьи реально могут повлиять на итоговый результат, это их епархия. Это та часть судейства, от которой в большой степени зависит, какое место получит спортсмен. Все это называется «компоненты программы», и компонентами можно вытащить даже сильно «попадавшего» фигуриста. – Даже так? – Именно так. – Когда я была ребенком, мама смотрела фигурное катание по телевизору и говорила мне, что если спортсмен упал – это катастрофа, – заметила она недоверчиво. Гулин окинул ее критическим взглядом и покачал головой. – Судя по тому, сколько вам лет, это было очень-очень давно, – довольно неделикатно заявил он. – Теперь все иначе. Ну и что, что он упал? Зато у него такая шикарная дорожка шагов! И за эту дорожку добавят столько, что перекроется «минус один балл» за падение. Ну и ну! Насте Каменской, весьма далекой от внутреннего мира спорта, верилось в такое с трудом. Хотя, впрочем, почему бы нет? Что, тренеры и судьи – не люди? Точно такие же, как и все остальные, с точно такими же желаниями и потребностями. Почему полицейского или чиновника какого-нибудь можно купить, а спортивного судью нельзя? Все продается, все продаются. К сожалению… А теперь можно вернуться к той самой Светлане Ващенко, имя которой Гулин почему-то не побоялся назвать. Надо же, ни одного имени не упомянул, только ее! Но ответ тренера на вопрос, где сейчас Ващенко и чем занимается, расставил все по своим местам. Светлана умерла в прошлом году от тяжелой быстротечной болезни. – А та пара, которой она помешала хорошо выступить? Что с ними стало? – Они сразу после тех соревнований ушли из фигурного катания, девочка долго залечивала травму, но они были еще совсем молодыми, вовремя переориентировались, занялись учебой, закончили институты. Они такие, знаете ли, были упертые и очень трудолюбивые оба, перфекционисты, если за что-то брались, то обязательно доводили до блистательного конца. Говорили, что они в каком-то бизнесе процветают и собираются пожениться. Во всяком случае, ребенок у них уже есть. Не удивлюсь, если через какое-то время мы про них в «Форбсе» прочитаем как про самых богатых людей в российском бизнесе. – Не знаете, почему они до сих пор не женаты, если есть общий ребенок? Впервые с начала беседы Гулин позволил себе расслабиться и даже рассмеяться. – Ну, это у фигуристов вообще такая особенность. Не берусь объяснять почему, но факт. Мальчики, прошедшие парное катание или танцы, вступают в законный брак с большим трудом, предпочитают жить в гражданском браке. Годами живут, детей заводят, а в ЗАГС не идут. У одиночников, кстати, такой особенности нет. Надо же, как интересно! Как много нового Настя Каменская успела узнать всего за полдня работы. И сколько еще сюрпризов преподнесет ей мир фигурного катания? Она действительно ничего не понимала в этом виде спорта, кроме одного: когда смотришь по телевизору – безумно красиво. И вот теперь оказывается, что за этой парадной красотой прячется непролазная грязь. Спортсмены, ушедшие к Болтенкову и проигравшие соревнования, конечно, могли бы затаить злобу на Ламзина и попытаться отомстить, но для этого нужен целый ряд условий. Ведь на лед их выводила Светлана Ващенко, и установку на прокат давала тоже она, поэтому если кого и винить в неудачном прокате, так только ее. Ващенко умерла. Для того чтобы винить Ламзина, надо по меньшей мере узнать о той интриге, которую он сплел. Могли они узнать об этом только сейчас? Могли. И у них появился мотив для мести Ламзину. А Болтенков-то тут при чем? Зачем убивать тренера, который уделял им много внимания, занимался с ними усиленно, готовил к пьедесталу? Ничего плохого Михаил Валентинович им не сделал. Нет, не срастается… Да и интересы у них теперь совсем другие, они вполне преуспели на новом поприще и должны быть довольны жизнью. А то, что Гулин так и не назвал их имен – так это дело поправимое, выяснить имена несложно, потому что есть имя тренера Ващенко, которой поручили опекать спортсменов на тех соревнованиях. Значит, и всю остальную информацию вытащить несложно. Можно, конечно, надавить на Гулина, но зачем? Он и без того нервничает, хотя уверен, что ничего лишнего не сказал. Она сама отлично может все узнать и не трепать нервы человеку, который так боится потерять свое место под солнцем фигурного катания. * * * Поднимаясь в лифте на десятый этаж, где находилась новая, купленная на деньги, вырученные от продажи участка на Рублевке, квартира Маклыгиных, Антон Сташис так и не ответил себе до конца на вопрос: зачем он вообще сюда приехал? Что он хочет узнать? В чем убедиться? В том, что Инна Викторовна Ефимова, убитая два месяца назад, устроила пожар, чтобы заставить их продать участок? Ну, допустим, что это так. И что? Это было два года назад. Антон, прежде чем ехать к Маклыгиным, собрал о них кое-какую информацию и уже знал, что Павел Анатольевич Маклыгин – историк, доктор наук, профессор, а жена его Валентина Яковлевна Маклыгина – заведующая научной библиотекой в том же институте, где профессорствует муж. Оба спокойные, погруженные в свою работу люди, пользующиеся огромным уважением коллег, необыкновенно добрые, готовые снять с себя последнюю рубашку для блага не только ближнего, но и малознакомого человека. Немного не от мира сего. Можно ли предположить, что такие вот люди будут в течение двух лет вынашивать планы страшной мести, а потом и осуществят их? Наверное, можно… Все бывает в этой жизни. – Вы нас ради бога извините, – сокрушенно повторяла Валентина Яковлевна Маклыгина, неловко лавируя между расставленными всюду коробками и узлами. Антону пришлось внимательно смотреть под ноги и одновременно по сторонам, чтобы не наткнуться на неразобранные вещи. – Вот переехали уже несколько месяцев назад, а порядок все никак не наведем. Я уж и отпуск взяла специально, чтобы разборку этих завалов закончить, а все равно руки не доходят. Павла Анатольевича Антон обнаружил сидящим возле подоконника, на котором стопками возвышались книги и стоял ноутбук. Шнур, проделывая извилистый и сложный путь, тянулся от удлинителя почти через всю комнату к розетке, скрытой от глаз огромной открытой коробкой с книгами. Посреди комнаты находился импровизированный стол – снятая с петель дверь, лежащая на еще одной большой коробке. – Мы и едим здесь, – смущенно пояснила Валентина Яковлевна, указывая на сооружение. – Кухня вся забита барахлом. Вид, конечно… Еще раз прошу прощения. Антон заверил ее, что извиняться перед ним не нужно, а сам с усмешкой подумал: «Ну и чем таким она может заниматься целыми днями, чтобы руки не дошли вещи разобрать?» Маклыгина словно прочитала его мысли. – Знаете, у меня болезнь девятнадцатого века, это я ее так называю. Как только вижу книгу – обязательно должна ее открыть, а уж если открыла – начинаю читать и про все забываю. Вот все эти коробки, – она сделала широкое движение рукой, словно пытаясь охватить все, что находилось в комнате, – с книгами. Каждый день я даю себе слово, что не открою ни одну, пока не разберу все, но ничего не получается. Так и сидим с Павлом целыми днями, оба с книгами в руках. Профессор Маклыгин оторвался от работы, добрался, перешагивая длинными ногами через коробки, до Антона и протянул ему руку. Ладонь его была жесткой и сухой. – Очень приятно, проходите, – низкий голос звучал приветливо, но взгляд казался рассеянным. «Точно, не от мира сего», – мелькнуло в голове у Антона. – Вы, наверное, насчет Ефимовой пришли? – спросил профессор. – Мы в интернете видели информацию о ее смерти. Но, по-моему, это было давно… – Паша, ну дай же человеку сесть куда-нибудь! – всплеснула руками Валентина Яковлевна. – Вот, выбирайте любую коробку, или, может, я вам табуретку из другой комнаты принесу? Вы не думайте, у нас стулья есть, но они все завалены одеждой. Знаете, достаем, надеваем, носим, потом бросаем на стул, достаем что-то другое и снова туда же бросаем… А нас ведь четверо, еще дочка и ее муж с нами живут, и все мы работаем, так что никак у нас не получается… Плохая я хозяйка, это верно, вы уж не обессудьте. От табуретки Антон отказался и присел на крепкую с виду нераспакованную, заклеенную скотчем коробку, доверху набитую чем-то твердым. Наверное, книгами. На вопрос о пожаре Маклыгины ответили дружно и без видимых колебаний. Проводка уже давно была никуда не годной, постоянно выбивало пробки, несколько раз что-то искрило. До починки руки, опять же, не доходили. Свет горит, плитка работает, чайник греется – и ладно! Они люди неприхотливые. Погибшую во время пожара девушку ни Павел Анатольевич, ни Валентина Яковлевна никогда не знали и в глаза не видели. Их дочь вышла замуж за хорошего парня из маленького провинциального города. И вот как-то в начале лета 2011 года зятю позвонил его друг детства и спросил совета насчет младшей сестры: та закончила школу с медалью и хочет поступать в институт в Москве, нельзя ли выяснить, дадут ли место в общаге, а то у них в Москве никого нет. Зять пообещал узнать, рассказал о звонке тестю с тещей, и те сами предложили: пусть девочка живет у них на даче, в Раздорах, ничего страшного, если они не поездят туда в течение месяца, они бы и в квартиру ее взяли, хотя она была совсем маленькая, но дело не в том, что им тесно, а в том, что девочке нужно заниматься, а место ей могли бы выделить только на кухне. Какие уж тут занятия? И спать, высыпаться нужно, а как выспишься на кухне на раскладушке? Зять обрадовался, благодарил горячо, отзвонился товарищу, сказал, что никакой общаги не нужно, там все равно условий для занятий нет, один бардак и разврат, а также живущие за наличные гастарбайтеры, девушка будет жить у них на даче. Когда подошло время – съездил на вокзал, встретил ее, отвез в Раздоры. В первую же ночь она и погибла. Маклыгины ее даже не видели. Вот, значит, как… А Борис Ильич, бывший сосед Маклыгиных по даче, уверял, что девушка была какой-то их дальней родственницей. Вряд ли он лгал умышленно, скорее всего, просто не знал подробностей. Значит, зять встретил, отвез приехавшую гостью в Раздоры… Интересно. Может быть, этот самый зять не такой уж хороший парень, как о нем думают родители его жены? Изнасиловал девушку и убил. Потом, чтобы скрыть преступление, устроил пожар, знал, что проводка плохая, и сделал что-то вполне невинное, но гарантированно ведущее к возгоранию, и потом никакая экспертиза ничего не найдет. – Добрый парень ваш зять, – заметил Антон. – Сегодня редко кто станет колотиться, чтобы помочь землячке. – Что вы, что вы, – замахала руками Валентина Яковлевна, – наш Юрка чудесный человек, добрейший, Катюшу нашу любит, к нам с уважением относится. И правда редкий человек. – Чем он занимается? – Шофер-дальнобойщик, – ответил Павел Анатольевич. – Часто в отъезде бывает? – Ну конечно, – рассеянно кивнул профессор. – Работа такая.