Часть 2 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Когда пурга наконец улеглась, солдаты наняли нескольких гражданских из агентства[9] Пайн-Ридж, чтобы те вырыли общую могилу, куда вповалку побросали тела убитых. Падая, трупы издавали треск ломающихся веток.
Пока могильщики по случаю прочесывали опустевшее становище, подбирая мертвецов, солдаты рыскали в поисках «сувениров», которые надеялись сбыть за приличную цену. Никто не сомневался, что бойня у ручья Вундед-Ни станет последним эпизодом индейских войн, которые войдут в историю, а значит, музеи откроют охоту за предметами, даже самыми ничтожными, которые, так или иначе, имели отношение к этому сражению.
Самыми ценными реликвиями, несомненно, станут «рубахи духов», сшитые из светлой замши или сурового полотна, отделанные бахромой, кисточками кроличьего меха и фазаньими перьями. Сиу верили, что эти рубахи делали их неуязвимыми для американских пуль. В том виде, в каком их нашли после битвы – продырявленными, изодранными в клочья, заскорузлыми от свернувшейся крови, – они могли служить доказательством того, насколько суеверны, невежественны и безнадежно наивны были индейцы.
– Вам нечего бояться, – говорил Большая Нога своим воинам, – наденьте рубахи, в которых вы исполняете Пляску Духа, и стрельба солдат не причинит вам вреда.
Заснеженная прерия так обширна, что американские пули пролетят над ней, не задевая сиу, – разве летящая птица убила хоть одного охотника лакота? Сила священных рубах такова, что она заставит бомбы изменить траекторию полета, хотя те и представляют для воинов наибольшую опасность.
– Вот так, – прибавил старый вождь, подбросив вверх горсть пыли, – в точности как эта земля.
И пыль исчезла, унесенная ветром, абсолютно безобидная.
Своей уверенностью Большая Нога был обязан одному чародею по имени Вовока из племени северных пайютов, который славился умением исцелять недуги и вызывать дожди у подножия горных хребтов головокружительной высоты.
Приемный сын белого фермера, который перекрестил его в Джека и приобщил к христианству, Вовока прочел Библию. И пришел к выводу: раз белые осмелились убить Сына Бога, ничто не могло помешать им истребить индейцев, которых они считали кем-то вроде животных.
В первый день Луны-Когда-Холод-Приходит-в-Типи произошло солнечное затмение, и Вовока вошел в транс. Пока мрачная серая тень окутывала поля и скотный двор его приемного отца, Вовоку посетило видение: с небес спустился Христос, чтобы уничтожить бледнолицых, некогда его распявших.
Ошибки быть не могло – конечно же, ему явился сам Христос, с ранами на ладонях, стопах и в правом боку, весь в крови, так что его кожа стала красной ото лба до пят: прежний Христос бледнолицых теперь походил на Вовоку и всех индейцев сиу.
Немногим позже (это было между Луной-Когда-Созревают-Вишни и Луной-Когда-Чернеют-Вишни[10], то есть в разгар лета) полтора десятка племен послали своих представителей на встречу с Мессией. По истечении двух дней на третий Преследующий Журавль сообщил, что ему и общине из племени кроу[11], разбившей лагерь у водопада, явился Христос. Возникший из ниоткуда Богочеловек объявил себя Спасителем Краснокожих: он вернет индейцам прежнюю счастливую жизнь, заставив белых людей отдать им все, что они у них отобрали.
Преследующий Журавль показал письмо, которое доверил ему Вовока.
Дул сильный ветер, и внутри типи все покрылось пылью, но едва Преследующий Журавль начал читать, ветер тотчас стих.
Вернувшись домой, танцуйте без передышки пять дней и четыре ночи, а потом, омывшись на рассвете в реке, разойдитесь по своим типи.
В этом году выпадет много снега, а осенью прольет такой сильный дождь, какого я прежде никогда вам не посылал.
Не говорите об этом бледнолицым. Иисус сейчас на Земле. Он появится в виде ураганного облака. Все ваши умершие оживут – я не знаю, когда они придут сюда, может, этой осенью или будущей весной.
Не отказывайтесь работать на бледнолицых и не ссорьтесь с ними до тех пор, пока не покинете их. В тот час задрожит Земля (этим ознаменуется начало Нового мира), но не бойтесь: с вами не случится ничего плохого.
Танцуйте так каждые шесть недель. Завершайте пляску праздником, и пусть никто не останется голодным. А потом очиститесь в водах реки. Я все сказал. Время от времени я буду давать вам добрые советы. Никогда не грешите против истины[12].
Священный танец, а это и была Пляска Духа, должен был не просто вернуть к жизни мертвецов и бизонов, истребленных на равнинах Северо-Запада, но и полностью восстановить уклад жизни индейских племен, каким он был до нашествия белых людей.
И для дождя было самое время – в Дакоте свирепствовала засуха.
Целый год сиу исполняли Пляску Духа – с Луны-Когда-Линяют-Пони вплоть до Луны-Когда-Нагуливают-Жир[13], строго придерживаясь правил, предписанных Вовокой от имени Христа.
И действительно, небеса разверзлись. Дожди полили с таким неистовством, ударяя в иссохшую землю с победным барабанным боем, что она вскоре превратилась в коричневое, дышащее паром месиво.
Большой Гром, Желтая Грудь, Плоское Железо, Сломанная Рука, Конь Облака, Желтый Нож, Олений Рог, Оглядывающийся Назад[14], Бьющий в Барабан, Пинающий Медведь – все эти отважные воины без тени сомнения, опустившись на колени, омыли лица в этой жидкой грязи.
Ливень полностью подтвердил правоту Вовоки: за чудо-дождем стоял Христос. А значит, Пляска Духа была действенным ритуалом: скоро индейцы вернут свои охотничьи угодья, а их предки возвратятся из царства смерти – и двинутся навстречу живым соплеменникам под эгидой Мессии. По общему мнению, это должно было произойти грядущей весной, при условии, конечно, что племена продолжат Пляску Духа до тех пор, пока земля полностью не очистится от бледнолицых.
И сиу танцевали в золотисто-ярком осеннем свете Луны-Окрашенных-Листьев[15] и пели гортанными голосами посвященных, извлекающих из потаенных недр земли семена Нового мира.
Но именно потому, что наступление Нового мира предполагало разрушение мира существующего, Пляска Духа вызвала ужас у бледнолицых, чья паника достигла наивысшей точки, когда один из самых влиятельных и отважных индейских вождей – Сидящий Бык – провозгласил себя убежденным приверженцем этого культа.
Бюро по делам индейцев в Вашингтоне вынесло вердикт: повсеместно запретить церемонию Пляски Духа. Тем временем американская армия готовилась к подавлению бунтарского движения, которое она считала чрезвычайно опасным. Сидящий Бык получил в голову пулю[16], причем выпущенную его соплеменником, служившим в индейской федеральной полиции.
Ровно через две недели после этого убийства произошло событие, вошедшее в историю как «Бойня на ручье Вундед-Ни».
3
Стащив с мертвых индейцев их оказавшиеся бесполезными «рубахи духов», солдаты вдобавок сняли несколько скальпов – сильный мороз во многом облегчил им работу.
Джейсон Фланнери присоединился к мародерам и стал фотографировать окоченевшие тела, толком не зная, как в дальнейшем распорядится этими снимками. Но, даже не возлагая на свои труды больших надежд, ему почему-то казалось, что он обязательно должен это сделать. Наверняка несколько местных газет из Рапид-Сити, Пирра или Спирфиша[17] захотят купить у него один-два увеличенных снимка индейцев, скорчившихся в виде черных холмиков на снегу; помещенные на первой полосе фотографии послужат доказательством того, что репортеры этих газет побывали на месте схватки. И конечно, их поместят в обрамлении цветных литографий, свидетельствующих о героизме солдат Седьмого кавалерийского полка.
Уезжая в Америку, Джейсон собирался сделать серию портретов старух лакота, чтобы проиллюстрировать труд, над которым он работал уже больше шести лет. По его мнению, ни у кого больше в старости не было настолько выразительных лиц – изрезанных морщинами, помятых и изношенных. Целью его книги было установить визуальное соответствие между старческими морщинами и дерматоглификой знаменитых преступников, таких, например, как Констанция Кент, убийца, выкравшая из особняка Роуд-Хилл-Хаус четырехлетнего ребенка, которого она зарезала с особой жестокостью, бросив затем труп в отхожее место[18].
Сравнительное исследование Джейсона – на одной странице были приведены отпечатки пальцев, на другой – изборожденные морщинами лица – для широкой публики представляло лишь ограниченный интерес, и автору пока не удалось убедить издателя. Это вынудило Фланнери предпринять путешествие за свой счет, равно как приобрести на собственные средства дорожную фотокамеру с корпусом красного дерева, центральным затвором «Деко» и красной кожаной «гармошкой».
Книга, если, конечно, ей посчастливилось бы когда-нибудь увидеть свет, имела название – «Вездесущность смерти».
После того как братскую могилу засыпали, Джейсон Фланнери отвинтил бронзовую «бабочку», с помощью которой камера крепилась на треноге, и убрал ее в футляр, взвалив штатив на плечо, хотя солдаты в неверном свете пурги могли принять его за спасшегося и непокоренного индейца лакота.
Фланнери направился к церкви Святого Креста, где собралось множество трясущихся людей, и никто не знал, отчего они дрожат – от ужаса недавней бойни или стужи.
Преподобный отец Кук велел сдвинуть скамьи, чтобы освободить место для размещения раненых, алтарь же и фисгармонию придвинули к стене.
Тем временем повозки продолжали доставлять пострадавших, и смолистый аромат рождественских венков и гирлянд все больше терялся в запахе нечистот и крови.
Никому и в голову не пришло снять висевшее над амвоном полотнище – как раз над головами раненых – с надписью: «Мир на Земле для людей доброй воли».
Джейсон отыскал глазами двух маленьких девочек, находившихся в церкви. Ту, что постарше, звали Эхои. Второй малышке, которую тоже нашли под мертвым телом матери, исполнилось всего несколько месяцев. Выжившие лакота, как оказалось, не знали ее имени. И власти, которых представляли доктор Истмен, мисс Гудейл, учительница в коричневом платье, с которой Шумани встретилась возле поилки, и два служителя церкви, епископ Уильям Хобарт Хар и преподобный отец Кук, записали младшую девочку под индейским именем Зинткала Нуни, и в официальных документах она стала именоваться Потерянной Птицей.
Будь у Джейсона выбор, он предпочел бы взять Потерянную Птицу, которая лишь тоненько попискивала, однако мисс Гудейл, не поинтересовавшись его мнением, вложила ему в руки вопившую и дурно пахнувшую Эхои.
Джейсон поинтересовался, как ему следует поступить с ребенком.
Надо сказать, ему не впервые вверяли судьбу живого существа. Поскольку он был владельцем йоркширского поместья (пусть небольшого, но все же поместья), в его ведении были гуси, осел, три охотничьи собаки, с десяток кошек и немало растений, за которыми приходилось ухаживать, чтобы они смогли выжить в зимнюю стужу. Среди растений, подлежавших его опеке, была, например, агава мексиканского происхождения, которой потребовались годы, чтобы выпустить гигантский цветонос десяти метров высотой, и которая, израсходовав на это все силы, сразу пришла в упадок, что скорее напоминало жертвенность человеческого существа, чем процесс увядания растения.
Доктор Истмен сказал, что Джейсон волен поступить с Эхои как ему вздумается.
– Почти все матери-индеанки убиты, а выжившие слишком поглощены своим горем, чтобы заниматься девочкой, которая для них ровным счетом ничего не значит. Более того, в душе они всегда будут сетовать, что она жива, а их дети умерли.
Врач добавил, что он пытался подкладывать Эхои раненым индеанкам, нашедшим приют в церкви, однако те с ненавистью ее отвергали, как порой овцы отбрасывают прочь осиротевшего ягненка.
– Вы ведь поедете в Англию через Нью-Йорк, не так ли? Значит, вам не составит труда, как только вы прибудете в город, определить ее в приют – эти заведения теперь растут как грибы после дождя, собирая детей иммигрантов, которых родители бросают, едва ступят на землю Америки.
– А если я не соглашусь?
– Отдать в приют?
– Везти девочку в Нью-Йорк. Знаете, это будет непросто – расходы, косые взгляды окружающих…
– Ладно, тогда оставьте. Возможно, ее возьмет кто-нибудь из солдат. Из таких девчушек вырастают отличные служанки. Несколько апатичные, правда, но работящие.
Джейсон Фланнери тут же вспомнил, что у него самого не было служанки. Экономка бы не помешала, но только, избави бог, не какая-нибудь бесплотная тень в черном платье и белом переднике, с утра до вечера снующая по дому, которой для счастья довольно любого пустяка – пирожного, глотка вишневки, мимолетной ласки, ленточки, с которой сам черт не знает что делать, отвечающей на все, что ни скажешь, реверансом. Подлейте мне чаю – реверанс, отнесите утку на кухню – реверанс, вы же видите, Молли, она почти сырая – реверанс, да ступай ты повесься, Молли, жалкая идиотка! – реверанс.
Он рассказал доктору поучительную историю об одной из таких девушек, которой хозяин велел «пойти и удавиться»: через три часа ее обнаружили на чердаке – покорную, мертвую, болтавшуюся в петле над корзиной с дозревавшими яблоками.
– Может, и правда сделать из нее служанку?
– Почему бы и нет, если запастись терпением…
Джейсон подумал, что в свое время ему хватило терпения, чтобы дождаться цветения агавы.
И все же Фланнери принял решение взять ребенка с собой. Он отделит ее от остальных спасшихся детей, и Эхои не войдет в число выживших в этой бойне. Тут девочка снова заверещала, и Джейсон взмолился, чтобы она поскорее смолкла.
Эхои было на тот момент года три-четыре. Сколько точно, Джейсон не знал и так и не узнал. Когда он впервые взял ее на руки (в тот самый день, то есть 29 декабря 1890 года), он думал совсем о другом, и ему не пришло в голову поинтересоваться ее возрастом; впрочем, он не говорил на языке лакота, а она не понимала по-английски.
В тот день, смыв заскорузлые остатки рвоты с круглого личика девочки, покрывавшие его, словно толстый слой «штукатурки», которой умащивают лица старые актрисы (именно актрисы на излете карьеры составляли лучшую клиентуру Джейсона: благодаря им он смог оплатить путешествие и все, что требовалось для его трудов, в частности, для «Вездесущности смерти»), он собирался было положить ребенка на солому, которую доктор Истмен и преподобный отец Чарлз Кук прямо на полу постелили для раненых, которым не хватило места на скамьях, однако малышка крепко вцепилась в него, впившись зубами в ворот куртки, а заодно и в шею. Он попробовал высвободиться, но едва коснулся сжатого кулачка ребенка, как Эхои завопила, да так пронзительно, что Джейсону показалось, будто ему в барабанные перепонки ввинтились холодные стальные буравчики.
Он оглядел лежавших на соломе женщин лакота в надежде, что одна из них решится взять на себя заботу о девочке. Если Эхои и не была их ребенком, то уж точно принадлежала к их соплеменникам – достаточно было посмотреть на ее лунообразную мордашку, медно-желтую кожу, глаза-щелочки и черные волосы, густые и блестящие.
Но Эхои никого не заинтересовала.