Оставшись наедине с Гаем, он сказал, что придется вызывать полицию. — Полицию? — Загорелое лицо Гая сильно побледнело. — Зачем? При чем тут полиция? — Скорее всего, ни при чем, но сообщить им все равно нужно. Пока что я не могу дать заключение. Если он умер от электрического удара, как это произошло? — Но полиция! — воскликнул Гай. — Это отвратительно. Доктор Мэдоус, не могли бы вы все-таки… — Нет, — твердо ответил доктор. — Не мог бы. Извините, Гай, но так положено. — А нельзя ли немного повременить? Осмотрите его еще раз. Ведь вы даже не обследовали его толком. — Я просто не хотел сдвигать его с места. Соберитесь, Гай. Знаете что? У меня в Департаменте уголовного розыска есть знакомый, Аллейн. Он настоящий джентльмен и все такое. Он, конечно, будет проклинать меня за то, что я его вызвал, но если он в Лондоне, то обязательно приедет. Я думаю, вам с ним будет проще. Возвращайтесь к матери, а я пока позвоню Аллейну. Вот как случилось, что главный инспектор уголовной полиции Родерик Аллейн день Рождества провел за работой. Впрочем, он все равно дежурил в этот день, и, как он объяснил доктору Мэдоусу, ему так или иначе пришлось бы наведаться к несчастным Тонксам. Прибыв на место происшествия, он, как всегда, держался с отстраненной учтивостью. С ним был высокий и плотный офицер, инспектор Фокс, а также врач из полицейского отделения. Доктор Мэдоус провел их в кабинет. Аллейн посмотрел на жуткую неподвижную фигуру в кресле, которая когда-то была Септимусом. — Его нашли в таком виде? — Нет. Насколько я понимаю, он сидел, уткнувшись головой в радио и положив руки на выступ внизу. Должно быть, он завалился вперед, но радио и ручки кресла поддержали его. — Кто его передвинул? — Чейз, дворецкий. Он сказал, что хотел только поднять его руку. Тело сильно окоченело, это rigor.[21] Аллейн просунул руку под затвердевший затылок Септимуса и подтолкнул его. Тело перевалилось вперед, приняв первоначальное положение. — Так он сидел, Кертис, — сказал Аллейн полицейскому врачу и повернулся к Фоксу. — Фокс, приведите, пожалуйста, фотографа. Фотограф сделал четыре снимка и ушел. Аллейн отметил мелом положение рук и ног умершего, сделал подробный план комнаты и повернулся к докторам. — Считаете, что его убил электрический удар? — Похоже на то, — ответил Кертис. — Несомненно, это произошло до полуночи. — Разумеется. Но посмотрите на его руки. На пальцах ожоги. Большой, указательный и средний пальцы сведены как раз на расстояние, равное ширине ручек радио. Он настраивал свою шарманку. — Черт подери! — воскликнул до сих пор молчавший инспектор Фокс. — Вы хотите сказать, что он получил смертельный удар от радио? — спросил доктор Мэдоус. — Не знаю. Я всего лишь сделал вывод, что его руки лежали на ручках, когда он умер. — Когда вошла горничная, оно все еще работало. Его выключил Чейз и, кстати, удара не получил. — Ваша очередь, напарник, — обратился Аллейн к Фоксу, и тот подошел к выключателю на стене. — Осторожнее, — сказал Аллейн. — Ничего, у меня туфли на резиновой подошве, — ответил Фокс и щелкнул выключателем. Радио загудело, набрало звук, и комната наполнилась звуками веселой песни: «Рождество, Рождество…». Фокс его выключил и вытащил вилку из розетки. — Хочу заглянуть внутрь этого аппарата, — сообщил он. — Заглянете, друг мой, заглянете, — сказал Аллейн. — Только для начала, пожалуй, следует убрать тело. Вы можете помочь, Мэдоус? Фокс, будьте добры, сходите за Бэйли. Он в машине. Кертис, Хислоп и Мэдоус с трудом подняли страшное скрюченное тело и отнесли Септимуса Тонкса вниз, в свободную комнату. Когда, вытирая пот со лба, вернулся доктор Мэдоус, сержант Бэйли, специалист по отпечаткам пальцев, изучал радиоприемник. — Что вы делаете? — спросил доктор Мэдоус. — Хотите узнать, не копался ли он во внутренностях этого радио? — Он, — ответил Аллейн, — или… кто-нибудь другой. Доктор Мэдоус посмотрел на инспектора. — Значит, вы согласны со мной. Вы подозреваете, что… — Подозреваю? Я вообще не склонен к подозрениям. Я просто стараюсь ничего не упустить. Ну, что у вас, Бэйли? — На ручке кресла четкий отпечаток. Но это наверняка отпечаток покойного. — Несомненно. Позже проверим. А что радио? Фокс, который был в перчатках, снял ручку громкости. — Похоже, все в порядке, — ответил Бэйли. — Прекрасный аппарат. Просто замечательный. — Он посветил фонариком на заднюю стенку приемника, открутил пару винтиков и стал изучать электрическую начинку. — Зачем нужно это маленькое отверстие? — вдруг произнес Аллейн. — Какое отверстие, сэр? — спросил Фокс. — На передней панели над ручкой просверлено отверстие. Диаметр — примерно одна восьмая дюйма. Краешек ручки прикрывает его. Немудрено, что мы его не заметили сразу. Бэйли, посветите изнутри. Видите? Фокс нагнулся к аппарату и басовито заворчал. Тонкий лучик света пробился сквозь переднюю панель радио. — Странно, сэр, — произнес Бэйли. — Не понимаю, зачем это могло понадобиться. Аллейн снял ручку настройки. — Здесь еще одно, — пробормотал он. — Да. Аккуратные маленькие дырочки. Недавно просверленные. Довольно необычно для радио, надо полагать? — Вот именно, сэр. Очень необычно, — отозвался Фокс. — Мэдоус, я хочу, чтобы вы ушли, — сказал Аллейн. — Какого черта? — возмутился доктор Мэдоус. — Что это значит? Почему я должен уходить? — Ваше место рядом со скорбящими родственниками. Вы же врач, вспомните, как должен вести себя врач, когда в доме труп. — Я их уже успокоил. Что вы задумали? — Хорошо, — смирился Аллейн. — Можете ненадолго задержаться. Кто сейчас под подозрением? Расскажите мне об этих Тонксах. Кто они? Чем занимаются? Каким человеком был Септимус? — Если угодно знать, он был чертовски неприятным человеком. — Расскажите о нем. Доктор Мэдоус сел и закурил сигарету. — Этот человек сам всего добился в жизни, — начал он. — У него был необычайно твердый характер, и… он скорее был груб, чем вульгарен. — Как, к примеру, доктор Джонсон? — Вовсе нет. И не перебивайте меня. Я знаком с ним двадцать пять лет. Его жена, Изабелла Форстон, жила по соседству с нами в Дорсете. Я принимал у нее роды и, можно сказать, привел их детей в эту юдоль слез. И это не шутка, это горькая правда. Семья эта очень необычная. Последние десять лет Изабелла находилась в том состоянии, которое вызывает бурный восторг у разного рода психологов и прочих умников. Но я всего лишь отставший от жизни терапевт, поэтому скажу просто: она находится в последней стадии истерического невроза, до которого ее довел страх перед мужем. — Не понимаю, зачем просверлили эти дырки, — пробормотал Фокс и покосился на Бэйли. — Продолжайте, Мэдоус, — сказал Аллейн. — Полтора года назад я говорил об этом с Сепом. Я сказал ему тогда, что проблема заключается в ее мозге. Он взглянул на меня с улыбочкой и сказал: «Я удивлен, что у моей жены вообще есть мозг…» Но послушайте, Аллейн, я не могу такое рассказывать о своих пациентах. Черт, и о чем только я думаю?! — Вам прекрасно известно: то, что вы расскажете мне, не узнает больше никто, если только… — Если только что? — Если только в этом не будет необходимости. Прошу вас, продолжайте. Но доктор Мэдоус поспешил спрятаться за профессиональным тактом. Он лишь добавил, что у мистера Тонкса было повышенное давление и слабое сердце, что Гай работал вместе с отцом, что Артур хотел стать художником, но ему велели изучать юриспруденцию, и что Филлипа хотела выступать на сцене, но ей велели забыть об этой бредовой идее. — Выходит, он запугивал детей, — заметил Аллейн. — Разбирайтесь сами. Я ухожу. — Доктор Мэдоус дошел до двери и даже взялся за ручку, но потом вернулся. — Послушайте, — сказал он, — я вам вот что скажу. Вчера вечером здесь произошла ссора. Я попросил Хислопа — он толковый парень — дать мне знать, если случится что-нибудь такое, из-за чего миссис Тонкс может расстроиться. Расстроиться действительно сильно, понимаете… Я и этого не должен бы говорить, но я имею в виду, если бы он стал распускать руки. Мне ведь известно, что Изабелла и дети от него всякого натерпелись. Он сильно пил. Прошлым вечером Хислоп позвонил мне в двадцать минут одиннадцатого и сказал, что тут произошла жуткая ссора. Сеп наорал на Фипс… Филлипу, ее все так называют… в ее комнате. Еще он сказал, что Изабелла — миссис Тонкс — уже спала. У меня вчера был тяжелый день, и мне не хотелось выходить из дому, поэтому я попросил его перезвонить мне через полчаса, если он не утихомирится. Я посоветовал ему не вмешиваться, оставаться в своей комнате — она находится рядом с комнатой Фипс — и убедиться, что с ней все в порядке, когда Сеп оттуда уберется. Хислоп тоже имел отношение к этой ссоре, но я не скажу, какое именно. Из слуг тогда дома никого не было. Я сказал, что если через полчаса он мне не перезвонит, я сам ему позвоню, и если мне никто не ответит, это будет означать, что у них все в порядке. Я им позвонил, но ответа не получил, поэтому и лег спать. На этом все. Я ухожу. Кертис знает, где меня найти. Я полагаю, что еще понадоблюсь вам для следствия. До свидания. Когда он ушел, Аллейн принялся тщательно осматривать комнату. Фокс и Бэйли все еще возились с приемником. — Не понимаю, как этот господин умудрился получить удар от аппарата, — недовольно проворчал Фокс. — С ручками все в порядке. Все так, как и должно быть. Вот взгляните, сэр. Он щелкнул выключателем на стене и покрутил ручку настройки. Какое-то время не было слышно ничего, кроме шипения, а потом радио вдруг объявило: «…на этом мы завершаем наш рождественский концерт». — Хорошо звучит, — одобрительно произнес Фокс.