– Почему тебя это так бесило? – спросил Андерс. – Почему? Да потому что это несправедливо, сам понимаешь. Человек не виноват в том, где он родился. – А много было денег? – Десятка или что-то типа того, – ответила Чарли. – Ты чего? – продолжала она, когда Андерс расхохотался. – Чего в этом такого забавного, черт подери? – Да нет, ничего, но – десятка? По-моему, из-за этого не стоит так возмущаться. – Тут дело не в сумме, а в… принципе. – Извини, что я рассмеялся, но я подумал, что речь идет о большой сумме, – Андерс снова посмотрел на воду. – Ты что, правда здесь купалась? – Да. Чарли подумала о том, как в детстве, бывало, все лето плавала в этой реке. Доплывала до Вермланда, возвращалась в Вестергетланд, снова в Вермланд, а потом плыла дальше, где река широко разливалась, впадая в озеро Скагерн – неподалеку от домика, где она жила. Когда я умру, говаривала Бетти, развей мой прах над Скагерном. Я всегда мечтала, чтобы мой прах развеяли над морем. Подумать только – свободно плыть по течению, далеко-далеко. В такие минуты Чарли обычно напоминала Бетти о том, что Скагерн – всего лишь озеро, и все кончается возле заслонок дамбы или очистных сооружений, никуда его воды ее не понесут. Но когда-нибудь я все равно доберусь до моря, возражала Бетти, потому что рано или поздно все попадает в море! – Никогда бы не решился здесь купаться, – проговорил Андерс. – Почему? – Есть в этой черной воде что-то такое… неприятное. – Это не вода черная, – ответила Чарли. – Она кажется черной из-за глубины. – Тогда эта река, должно быть, жутко глубокая. – В народе говорят, что она бездонная. Андерс рассмеялся и сказал, что это типично для таких забытых богом мест – там люди верят во всякое. Словно путешествуешь назад во времени. На что Чарли ответила, что – странное дело – он, который никогда никуда не ездит дальше Стокгольмских шхер, так много знает о забытых богом местах. – Но ты ведь сама сказала – народ верит, что она бездонная. – Да какая разница! – пожала плечами Чарли. На самом деле она никогда не верила, что река бездонная, – ни она, ни Сюзанна. Где-то всегда есть дно. Они имели обыкновение купаться в том месте, которое называлось омутом: говорили, что там подводные течения так сильны, что могут утянуть тебя на дно, даже когда заслонки дамбы закрыты. Только после того несчастного случая озеро стало пугать ее. С того дня она ни разу больше не купалась в Скагерне. – А есть тут гидроэлектростанция? – спросил Андерс. – Раз тут сильное течение? – Да, гидростанция есть. Чарли вспомнила об опасном месте под склоном. Детям запрещалось там находиться, потому что в любой момент могли открыться заслонки дамбы, и тогда вода устремилась бы вперед, сметая все на своем пути и кидая на острые камни. Иногда, лежа на склоне, Чарли почти желала, чтобы это произошло. 8 Центр Гюльспонга выглядел как город-призрак. Закрытые магазины, разбитые витрины, развевающиеся на ветру объявления с фотографией Анабеллы на каждом фонарном столбе. Если бы не толпа людей в желтых жилетах перед продуктовым магазином, можно было бы подумать, что поселок совсем заброшен. Скамейка у магазина стояла на прежнем месте, на ней сидело несколько потрепанных фигур с банками пива. Возможно, те же самые, что сидели там когда-то давно и кричали вслед Бетти каждый раз, когда она проходила мимо: – Поцелуй меня, красотка Бетти! – Заткнись, – отвечала обычно Бетти. – Не смей орать мне вслед, когда со мной ребенок. – Твоя дочь, – сказал однажды один из них, – твоя дочь все больше становится похожа на свою мать. В тот раз Бетти выпустила руку Чарли и подошла к скамейке. Подойдя вплотную к тому мужчине, который высказался по поводу сходства, она прошипела ему в лицо, чтобы он держался подальше от ее дочери. – Советую тебе держаться подальше от моей дочери. – Ты чего, Бетти? Я ведь просто сказал, что… – Держись от нее подальше, понял? Сейчас Чарли предпочла бы быть в машине одна. Во всех мечтах о возвращении сюда она всегда была одна. Ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Снова видеть все это – обшарпанные фасады домов, продуктовый магазин, киоск, кондитерскую, которая уже не работает. Для постороннего это, возможно, всего лишь депрессивная улочка в депрессивном поселке, но для нее… В носу защипало. Закрыв глаза, Чарли сделала глубокий вдох. Она сказала себе: надо сделать вид, что это какой-то чужой поселок, что водная гладь и улицы ей незнакомы, что она здесь впервые. Возможно ли это? В голове упрямо крутилась затертая поговорка. Девушка может уехать из деревни, но деревня из девушки – никогда. – Они быстро собрались, – сказал Андерс, кивая в сторону желтых жилетов. – Это хорошо, – ответила Чарли. – Всякая помощь сейчас бесценна. Но когда речь идет о красивой семнадцатилетней шведской девушки, отбоя не будет от желающих ее искать. Она бросила взгляд на площадь, где журналисты с блокнотами беседовали с плачущими «друзьями». Ей было прекрасно известно, какие в результате получались психологические портреты. Пропавшие люди всегда милые, сговорчивые и замечательные. И – нет, у них не было никаких врагов, их все обожали. – Это что еще за чертовщина? – спросил Андерс, когда они миновали старую плавильню, торчавшую прямо посреди центра. – Это Геа. – Геа? – Плавильня. – Она до сих пор работает? – А что, похоже на то? – проговорила Чарли, оглядывая фасад, покрытый ржавыми металлическими листами, и высокие трубы. – Похоже черт знает на что. Как можно было оставить такое уродство, к тому же в самом центре? Если она даже не функционирует? Посмотрев на здание, Чарли впервые заметила, что оно и впрямь уродливое. В детстве она никогда об этом не задумывалась. Оно просто всегда стояло на этом месте. – Похоже, ее теперь используют для чего-то другого, – сказала она. На одной табличке красовалась надпись «Стрелковый клуб», на другой – «Библиотека». Плавильня. Когда-то здесь работала Бетти. Она ненавидела плавильню. Почему? Потому что там жарко, как в аду, а работа такая монотонная, что и самый здоровый человек просто свихнулся бы. Не было на свете другого места, которое она ненавидела бы так сильно, как плавильню. А когда Чарли спросила, зачем же она пошла туда, Бетти рассмеялась в ответ и сказала, что у нее не было особого выбора. Потом, когда «Геа» закрылась, Бетти устроилась на фанерную фабрику. Как она была счастлива! Попробовать себя в новом деле, избежать жара – глядишь, и ресницы заново отрастут! Она была уверена, что ей понравится на новом месте. Но уже после первого рабочего дня она стала жаловаться. Какая жара! – сказала она. На этой проклятой фанерной фабрике такая же жара, как и на старой плавильне, и к тому же она исцарапала себе все руки. Плавильня отняла у нее мозги, а теперь трижды проклятая фабрика отнимет у нее и тело. Неужели этому никогда не будет конца? – Если ты из этих мест, – сказал Андерс, – то, возможно, знаешь, где находится гостиница? – Здесь нет гостиницы, – ответила Чарли. – Во всяком случае, не было, когда я жила тут. – Но Чалле сказал… – Есть мотель, – продолжала Чарли, указывая на желтое здание дальше по улице. – А в чем разница между гостиницей и мотелем? – Думаю, ты скоро сам поймешь. Сворачивай туда! Они посмотрели на большое желтое здание с коричневыми углами. Западный фасад украшала лестница, окрашенная под дерево. Она начиналась у окна на верхнем этаже и спускалась до земли. – Красивая пожарная лестница, – прокомментировал Андерс. – Я исхожу из того, что это именно пожарная лестница. Очень органично смотрится. – Свою функцию она выполняет, – ответила Чарли. – В данном случае, вероятно, функциональность важнее эстетики. – Кто сказал, что нельзя соединить и то, и другое? – Возможно, денег не хватило. Уж не знаю. – Ты всегда демонстрируешь свою самую лучшую сторону, когда ты с похмелья. Припарковав машину у мотеля, Андерс заглушил мотор. – Что это так воняет? – спросил он, выйдя из машины.