– Да так, – он махнул рукой. – Крутые завязки? – Боле-мене. Такими нервно-сосредоточенными, как приятели Малыша, молодые люди становятся, когда готовятся попрать Уголовный кодекс. – Малыш, я тебя не узнаю. Еще недавно ты от криминала шарахался как черт от ладана. – Теперь не шарахаюсь. Мина у него на лице была кислая. Похоже, ему не нравятся новые приятели. Не нравится то, чем предстоит заняться. Ох, пропадет парень. – Мой тебе совет, Малыш. Плюнь на все. Возвращайся домой. Найди какую-нибудь работу. Живи как люди. – Да кому мы нужны? Кому нужны люди?.. – Понятно. Ты где живешь? – На съемной квартире. – Надо бы повидаться, переговорить в спокойной обстановке. Чего напрягся? Ты мне нравишься, несмотря на свою дурость. Глядишь, помогу морально и материально. Годится? – Да. – Давай телефон. Малыш продиктовал номер. – Увидимся, – я хлопнул его дружески по плечу и направился к метро, ощущая спиной изучающие взгляды приятелей Малыша. Чутье мое не подвело. Эта встреча имела далекие последствия… Часть вторая. Игры после смерти Два тучных колбасника скучали в расслабленных позах на мягких сиденьях синего «БМВ». Клаус Бар – тертый полицейский калач далеко не первой свежести – неторопливо посасывал из банки пиво. Его коллега Рихард Вайс – на десять лет помоложе и на десять кило похудее – зевал, положив широкие мясистые ладони на рулевое колесо. Они весьма напоминали людей, которые все в этой жизни видели, которых ничем не удивишь и которым ничего не интересно. Самый пристальный взор не обнаружил бы в них следа энтузиазма, хотя бы слабого отблеска благородного горения на работе. Какой энтузиазм к концу нудной смены? – Без четверти четыре, – произнес Рихард и в очередной раз сладко и заразительно зевнул. Через четверть часа появится смена. Рихард знал это наверняка. Иного быть не может. Незыблемый немецкий порядок. Рабочее время – это святое. Начало и конец рабочего дня расписаны по минутам. Кто возьмет на себя наглость заставить работать полицейского сверх положенного? Конечно, в жизни сотрудника криминальной полиции случается всякое. Ловить преступников – это не печь булки в пекарне, как на протяжении тридцати лет делает отец Рихарда. Преступники порой безответственно преподносят неожиданные сюрпризы, чем наносят урон знаменитому немецкому порядку. И тогда начальник подразделения просит своих подчиненных поработать сверхурочно. Можно отказаться, но не принято. Тем более сверхурочные неплохо оплачиваются. А Рихарду, выплачивающему кредит за новую машину и имеющему такую любовницу, как Кристина, лишние деньги совсем не помешают. Так что, может быть, сверхурочные пришлись бы очень кстати. Но сегодня их не ожидается. Ласковое солнце щедро дарило свое тепло пригородам Мюнхена, его лучи изумрудно плескались на ухоженных лужайках, ломались на красных черепицах аккуратных, как игрушечный конструктор, домиков, текли по мытому жидким мылом серому асфальту. У обочины притормозил длинный междугородный автобус, заслоняя сектор наблюдения. – Гром и молния, – лениво произнес Клаус и отхлебнул из банки. – Сейчас отъедет, – отмахнулся Рихард. Автобус выпустил из своего чрева двух девчушек в обтрепанных шортах, ярких майках и с рюкзаками за спиной. Наверное, студентки. Путешествуют беззаботно по всей Европе и радуются жизни. Автобус с негромким интеллигентным фырканьем стал набирать скорость, открывая обзор. Рихард еще раз с надеждой кинул взгляд на часы, будто рассчитывая, что прошло не две минуты, а все пятнадцать. Приехать домой, смыть с себя под душем грязь и усталую тупость бесполезного рабочего дня, встретиться с Кристиной в давно облюбованном ими небольшом ресторанчике, а потом… Эх, для того, что будет потом, Кристина специально создана – талант. Рихард сладко потянулся. Побыстрее бы сняться отсюда. Надоело. Впрочем, грех жаловаться. Объект попался на редкость спокойный. Сидит тихо, как мышка, в снятом им на прошлой неделе доме… Вдруг закралась шальная мысль – а может, нет его давно там. Может, как-то исчез. Рихард взял сильный цейсовский бинокль. В окне дома мелькнул знакомый силуэт. Там дружище. Куда ему деться? Так обложили со всех сторон – не вздохнешь. Несколько групп наблюдения, да еще технические средства… Интересно, может ли он предположить, что вокруг него сжалось кольцо и судьба его уже фактически решена? – Что наши боссы тянут? – еще раз зевнув, осведомился Рихард. – Сразу надо было арестовывать. Какие трудности? – А нам что? – Клаус взболтнул банку и убедился, что там осталось не менее трети содержимого. – Не нам его арестовывать. Это для спецгруппы задание. Знаешь, сколько на этом парне трупов? – И сколько? – Семь!.. Кроме того, дело дипломатическое. Пока высокие особы договорятся, мы тут в землю врастем. – Семь трупов, – покачал головой Рихард. – Ох уж эти славяне. Хуже негров и арабов. Грабят и убивают у нас, как у себя дома. – Э, ты просто не знаешь, что они творят у себя дома. – Спокойнее было при Берлинской стене. Все знали, где они, где мы. Не пересекались. – Рихард, ты легкомыслен. Пусть лучше они у нас грабят и убивают друг друга – переживем. Хуже, если бы они продолжали нам грозить ядерной дубинкой или томами Маркса. – Не скажи. Они у нас убивают не только друг друга, но и немцев. Кто считал, сколько они крадут у нас машин? У нас когда-нибудь крали столько машин? А кто грабит по пять автозаправок за ночь? Русские. У нас когда-нибудь грабили автозаправки? – Редко. – И это сегодня. Что будет завтра, когда у них кончатся продукты, которые мы им дарили, и орды голодных варваров ринутся сюда с автоматами Калашникова и каменными топорами? – Ох, философ… Пальцы Клауса смяли банку пива, изломанный металл впился в кожу, но боли не ощущалось. На его глазах одноэтажный немецкий игрушечный домик корежился, из него с оглушительным грохотом выплеснулось рыжее пламя… Одну стену дома снесло. Вылетели ворота гаража. Киллер, похоже, не знал, что такое дефицит взрывчатых веществ, и начинил ими «Рено» выпуска девяносто шестого года щедро, от всей души. От человека в салоне не осталось почти ничего, если не принимать во внимание обугленные, обгорелые лоскуты. Правда, при тщательном осмотре специалисты полицейской бригады нашли то, что им было нужно, – оплавленное деформированное золотое кольцо с крупным бриллиантом и тремя изумрудиками и раздробленную челюсть. При изучении материалов и медицинской карты было точно установлено, что останки трупа перед взрывом были не кем иным, как разыскиваемым за семь убийств русскими и немецкими правоохранительными органами гражданином России Сергеем Кельмом. * * * Стрелки отмеряют круг за кругом, минуты складываются в часы, часы в дни, месяцы. И, кажется, не будет ожиданию ни конца ни края. Сперва ты торопишь время, грешишь, призывая его течь быстрее, готов заключить договор с чертом и подарить ему эти, как кажется, никчемные, ненужные месяцы и годы. Потом становится все равно. Осознаешь, что путь по пустыне длинен, и, если хочешь выжить, нужно пройти его до конца, как бы тяжело и тоскливо ни было. Привыкаешь. Время проходит мимо тебя, равнодушного, растворившегося в повседневных мелочах и заботах, в стремлении устроиться хоть немного лучше даже в Чистилище. Но близится час. И снова пробуждаются былые чувства и устремления. Снова считаешь проходящие дни. Опять торопишь резиновые, тянущиеся минуты… Кажется, что в долгожданный миг серый мир незамедлительно изменится, заискрится всеми цветами радуги. Но все происходит вовсе не торжественно, а скучно, по-канцелярски обыденно. Иначе просто не может быть. Оформление бумаг, вручение справки. Пакетик с деньгами – впритык на проезд до места жительства. Официальные, сухие слова-напутствия. Лязг автоматических засовов. Сзади захлопывается массивная металлическая дверь. Она не простая, а заколдованная, полная темной мистической силы, непреодолимая. Она разделяет два мира. Но вот граница пересечена. За оградой с колючкой оставлен кусок жизни. Позади осталась тюрьма… Голова у Лизы закружилась. Раньше она считала, что слова «пьянящий воздух свободы» – это просто красивое поэтическое сравнение. Но голова действительно шла кругом, как после доброго бокала шампанского. Лиза прислонилась к металлической двери. Потом встряхнула головой, расправила плечи. Теперь ей самой решать – что делать, как жить дальше. Осознание этого факта навалилось мгновенной тяжестью. Стало как-то зябко. Она привыкла в последнее время, что решают всё за нее. Полтора года она провела в знаменитых санкт-петербургских Крестах, при этом почти год числилась за судом, который то срывался, то откладывался. Потом приговор – с учетом молодости, былой непорочности и наивности, а также женской красоты и обаяния дали ей два года – гораздо меньше, чем подельникам. Оставили в отряде обслуживания следственного изолятора. Повезло. Такой расклад очень блатной, без хорошей подмазки почти невозможный. Но ей все досталось бесплатно – наверное, опять-таки за наивные красивые глаза. Потом подоспело условно-досрочное освобождение. Вела Лиза себя спокойно, да и администрации выгодное место незнамо кем занимать не хотелось – скостили девочке полгода и выпустили на волю вольную. Могло бы быть все гораздо хуже. Пусть полтора года слизнула языком нарсудовская корова, но главное, Лиза на свободе. Красива. Полна сил. Жива… Лиза улыбнулась солнцу и неторопливо пошла к автобусной остановке. Она обдумывала, куда ей теперь податься. Было несколько возможностей. Монетку, что ли, кинуть? Решка – отправиться к Нине Георгиевне. Орел – к Лелику. На ребро встанет – в Иваново к мальчику Диме. В воздухе зависнет – к маме домой… Подбрасывать монету не пришлось. Сзади послышался приглушенный шум двигателя, на слух было понятно, что по дороге движется нечто дорогое, престижное, импортное. Краем глаза Лиза заметила, что рядом с ней тормозит длинная черная машина. – Принцесса, не подвезти? – послышался бархатный, хорошо поставленный голос – такой бывает у ксендзов и чтецов Тютчева по радио. – Не подвезти, – не глядя, бросила Лиза. Ее еще в далеком детстве приучили не садиться в машины к незнакомым людям. – Лизочка, привет от Седого. Она будто на стену наткнулась. Хлопнула дверца. Из черной машины, блестящей, степенно-роскошной, как рояль в консерватории или дорогой, с кондиционером, гроб, вышел одетый в строгий, под стать своему транспортному средству, костюм мужчина. Он являлся обладателем выразительного, некрасивого, но запоминающегося лица. Чем-то похож на Николсона в «Ведьмах из Иствика». Лиза нахмурила лоб. Кто это? Знакомое лицо… Вспомнила! Видела его у Седого. Кажется, зовут Константин Васильевич. Седой назвал его еще как-то странно – Яго. – Здравствуйте, – без всякой радости произнесла она. – Заждались тебя. Кабриолет подан, мадам, – он артистично распахнул дверцу лимузина. Заждались? Лиза не понимала, зачем она понадобилась этому лощеному типу. Ей стало тревожно. – Спасибо, я сама доберусь. – Седой завещал о тебе позаботиться. – Не надо, – твердо произнесла Лиза. – Свобода дурно действует? – Он шагнул к ней и мягко взял за локоть. – Не обостряй, Лиза, если не хочешь сегодня вечерком познакомиться с Центнером – моим плейбоем, – он кивнул на своего шофера. – Девочки им недовольны. Садист. Лиза кинула взгляд на водителя – похоже, это и был обещанный Центнер. По весу он тянул никак не меньше. Тупая боксерская физиономия, сломанный нос, прижатые, расплющенные уши, низкий лоб – вряд ли в его черепе водилось много мыслей. Судя по выражению лица, эти коротенькие мысли были далеко не доброжелательными. Он взглянул на Лизу и осклабился. Сначала Лиза решила возмутиться. Что они ей сделают на улице средь бела дня, да еще около следственного изолятора? Ничего… Но она за последние годы слишком много видела и слишком много знала, чтобы отмахиваться от подобных предложений. Она поняла, что Яго не шутит. – Не бойся, не обидим, каторжанка, – усмехнулся Яго и подтолкнул ее к машине. Съежившись на мягких кожаных сиденьях, кусая губы, Лиза думала, в какую историю только что попала и куда ее несет шикарная машина…