– Вот там, – кивнула Лиза. Крепкий пятистенок Седого выглядел получше остальных домов. Деревня привычно умирала. Здесь жили старухи, пара стариков и несколько безработных селян. Пару лет назад совхоз приказал долго жить – новые формы ведения сельского хозяйства оказались совсем никчемными. С той поры деревня самозабвенно предавалась пьянству и безделью. Самыми крутыми людьми здесь считались пенсионеры – какие-никакие, а живые деньги получают. На что пили остальные – никому не известно. Время от времени в деревне начинался крутой загул – это значит, кому-то удалось стянуть несколько километров телефонного кабеля и загнать прибалтам-«медноедам». Лиза вылезла из машины, брезгливо поджав губы. Яго присел на капот и, прикрывая огонь от порыва ветра ладонью, закурил сигарету. – Лепота. Деревенское очарование, – с прилипшей к губам сигаретой процедил он. – Лапотник был твой Седой. Толкая перед собой тележку, опасливо озираясь на машину и на ее хозяев, будто прилетевших с другой планеты, к ним приблизилась сухая и крепкая, как сучок, старушонка. – Чегой это? – спросила она высоким голосом. – Никак деревню покупать приехали? – А что, и купим, – хмыкнул Яго. – Вместе с крестьянами. – Не худо бы было, ить. Вон Озерное закупил татарин. – Как? – заинтересовалась Лиза. – Фабрика, валенки валяють. Теперь для татарина валяють. Деньги получають. На свои пьють. – Дом-то не разворовали? – спросил Яго, кивнув на пятистенок. – Ваш, что ль, дом? Хозяин вроде постарше был. – Теперь наш. – А почему не разворовать? Разворовали. Долго вас не было, – махнула рукой старушка. – Ежели молочка, барыня, надоть, я вон в том доме, – она махнула рукой. Внутри царила затхлая сырость нетопленного после двух зим дома. Старуха сказала правду – местные ханыги-ворюги прошлись по дому, и не один раз. – Нет буфета, о котором Седой говорил, – сказала Лиза. – Я все это село лучше Мамая пожгу, – прошипел Яго. – На дрова пустили. Или продали. – Ну, – Яго сжал кулак. – Подожди. Где, говоришь, буфет стоял? – Здесь. Яго нагнулся. Провел пальцами по доскам пола и кивнул горилле: – Монтировку. Быстро! С треском доска отлетела. Под ней лежала пластмассовая, завернутая в целлофан коробочка. Лиза подняла ее. – Дай, – Яго резко вырвал коробочку у нее из рук. И по выражению его лица Лиза поняла, что для ее поклонника есть вещи неизмеримо более ценные, чем тискать ее коленку. Яго сорвал целлофан, раскрыл коробочку. В ней лежал конверт с тиснением «Первое мая – праздник весны и труда». Яго порвал конверт и вынул сложенную вчетверо бумажку. – Это что за дерьмо? – ошарашенно произнес он. На листке было написано: «Прочти меня, получишь приз». Ниже шли картинки и буквы. – Седой увлекался рыбалкой и ребусами, – сказала Лиза. – Их все журналы печатали. – Старый индюк! Кто теперь разберет эту филькину грамоту? – Яго сложил листок и спрятал его в конверт… – Не знаю, – пожала плечами Лиза. – А разбирать надо, – кивнул Яго. * * * Кличку Меньшевик Юрий Савинков получил благодаря революционной фамилии. Уголовники в конце семидесятых были по большей части люди серые, школьное образование имевшие преимущественно коридорное, а о высшем и не мечтавшие. Это сегодня в порядочных бандах можно повстречать и кандидата наук, и бывшего преподавателя марксизма-ленинизма или инструктора райкома КПСС, которым не нужно напоминать, что известный террорист, военный министр временного правительства и писатель Борис Савинков никакого отношения к меньшевикам не имел, а был эсером. Может быть, и Юрий, проучись он чуть дольше в инженерно-строительном институте, узнал бы об этом из лекций, но на первом курсе за пьяную драку в баре сначала с не понравившимися ему парнями, а потом и с милицией он был осужден. Сидел недолго – полтора года. Лиха беда начало. Второй срок получил за хищение стройматериалов. Бетон, цемент, кирпич и доски тащил с родной стройки машинами. Ох, это сладостное ощущение текущих в руки денег, осознание возможностей, которые они давали, – вкусившему раз этот запретный плод трудно становится жить как все. Попался случайно. Держался в несознанке до конца, поэтому получил не слишком много. И в СИЗО ГУВД Мосгорисполкома, попросту в Бутырке, он встретил свою судьбу. Молодой человек, с которым он коротал тягучее тюремное время в одной камере, производил хорошее впечатление – приятен в общении, скор на язык, не нахален и без блатной бравады, но в нем ощущались жесткость, стальной стержень. Этим молодым человеком был Сергей Франсович Кельм. Следственные органы имели к нему претензии по поводу спекуляции антиквариатом. Кельм говорил сокамерникам, что дело его доказанное, но задерживаться в тюрьме не собирался. И основания для оптимизма он имел полные. Ведь его папа был заместителем прокурора Москвы. Слово свое Сергей Кельм сдержал. Через Институт судебной психиатрии имени Сербского он избежал наказания и получил справку – эдакую индульгенцию от расписанных в Уголовном кодексе грехов. Напоследок он оставил Меньшевику свой телефончик – мол, будет время, забегай, расскажешь, как на зоне кормят. У Савинкова не было папы – заместителя прокурора, и он получил полноценный срок в ИТК строгого режима. Это не шпанская общая зона, где царят беспредел и непризнание авторитетов, где сидит неотесанная шантрапа. На строгом живут люди, многие из которых сделали преступление своей профессией. И царит там, в большей или меньшей степени – в зависимости от начальства «зоны», – строгий воровской закон. Во всяком случае, в начале восьмидесятых дело обстояло именно так. На «строгаче» Меньшевик чувствовал себя неплохо. Статья двести шестая – хулиганство – особым уважением не пользуется. Сопротивление работникам милиции – тоже, но вызывает вполне понятное сочувствие. А вот кража – другое дело. Вор на зоне – хозяин. Это его дом. Кроме того, перед администрацией Меньшевик не пресмыкался, досрочное освобождение не вымаливал, головы ни перед кем не гнул и спуску никому не давал, был нередким посетителем штрафного изолятора и вскоре вошел в «отрицаловку» – то есть примкнул к осужденным с отрицательным поведением. В большие авторитеты он не выбился, но и был не последним человеком. Приобрел массу полезных знакомств. Немало длинных зоновских вечеров провел он в разговорах с опытными ворюгами и понял, что, если иметь мозги, можно стричь купоны похлеще, чем на стройматериалах, и не попадаться. Главное – холодная голова на плечах и не размениваться на мелочовку. Лазить по магазинам и вытряхивать бумажники у прохожих он, конечно, не собирался. Другое дело – солидная работа, там, где шуршит валюта. И у него начал созревать план. Вспомнились разговоры с Сергеем Кельмом. Освободившись, он позвонил ему. Кельм обрадовался бывшему товарищу по камере и тут же пригласил в ресторан «Пекин». Там за блюдами национальной кухни, сильно испортившейся с тех давних времен, как шеф-повара повязал КГБ за шпионаж в пользу Китая, обсудили дела грешные. Получалось, что Кельм знал, где взять плохо лежащие и очень дорогие вещи и куда их деть. А Меньшевик знал людей, которым ничего не стоит взять плохо лежащие вещи. – Так дело организуем – ни блатные, ни милиция страшны не будут, – сказал Кельм, поднимая фужер. Насчет милиции ему, прокурорскому сыночку, было виднее. Так было образовано ядро шайки, прославившейся многими делами. И начал гулять сквозняк по церквушкам, деревенским домам и частным коллекциям, сдувая все ценное. Преступный мир еще был не избалован миллиардными прибылями, еще не торговал танкерами с нефтью и не скупал авиационные и оборонные заводы. Трудящиеся преступного промысла, как правило, и не помышляли о солидных долларовых делах. Набрести на источник зелени было не так просто. А хотелось многим. Нужно иметь что-то ценное для забугорных покупателей. Какой товар в ходу? Уж конечно, не ботинки фабрики «Слава Октябрю». Произведения искусства – вот валюта, которая не подвержена инфляции. Забугорных любителей русских икон, картин и предметов декоративно-прикладного искусства была масса, и спрос опережал предложение. Пара месяцев на подготовку, и шайка начала работать. Подручные Меньшевика – главным образом его знакомые по зоне – добывали материальные ценности, в основном разграбляя храмы и дома на Севере. Кельм менял добычу у иностранцев на различные предметы, желательно компактные, легкие в транспортировке и стоящие в СССР неразумно дорого, в десятки раз дороже, чем на Западе. Выбор его остановился на часах «Сейко» и «Ориент». В московских комиссионках они в среднем стоили четыреста пятьдесят рублей – двухмесячная зарплата рабочего в горячем цехе или офицера Советской армии. Деловых партнеров Кельм, используя обширные связи в самых различных московских кругах, а также свободное владение двумя языками, умудрился найти – закачаешься. Африканские дипломаты. Чернокожие. С дипломатической неприкосновенностью. Жадные. Падкие до легкого заработка и совершенно беспринципные. В основном военные атташе. Хотя об африканских разведках можно говорить только с определенной долей иронии, но, как правило, эти люди выполняли похожие функции и были обучены некоторым профессиональным премудростям. Во всяком случае, они сильно помогли Кельму разработать методику, как засекать наружное наблюдение и уходить от него, как выбирать наилучшие места для проведения сделок. У Кельма было три места встреч. В назначенное время он пересекался с партнерами, за секунду перекидывал товар, на высокой скорости срывал машину с места, через пару кварталов его ждал Меньшевик или его подручный с другой машиной. Потом товар доставлялся в укромное место, после чего распределялся по оптовикам. Деньги пошли бешеные. Миллионы рублей! Тогда за хищение госсредств в сумму больше десяти тысяч давали расстрел. Миллионные цифры преступных доходов встречались крайне редко. В своем роде Кельм создал уникальное предприятие. Затаиться при таких масштабах было нелегко. За рубежом вдруг резко выросло количество русского антиквариата. На фирму Кельма вышли почти одновременно КГБ и Главное управление уголовного розыска МВД СССР. Что было делать? Брать с поличным рядовых исполнителей, когда они грабят старушек и божьи храмы? Бесполезно. Кельм и Меньшевик сами на дела не ходят и моментально наберут новых наемников. Рубить надо голову, а не хвост – взять обоих главарей на обмене. Задача нелегкая. Систему противодействия правоохранительным органам Кельм продумал очень тщательно и эффективно. Проанализировав телефонные переговоры и информацию из различных источников, сотрудники ГУУРа и КГБ просчитали почти наверняка время, когда будет осуществлен очередной обмен «антиков» на часы «Сейко». Точки встреч были известны. Их контролировала наружка. В операции участвовал мой шеф – Семеныч. К операции была привлечена масса сотрудников, семь гэбэшных и милицейских оперативных машин, и все равно появление Кельма и негров прошляпили. Слишком осторожничали. Опера включились в игру, когда машины уже сорвались с места. Негров тормознули без проблем. А дальше начался истинный Голливуд. Участникам событий было потом о чем повспоминать. И от чего потом просыпаться в холодном поту. Опермашины были специальной гэбэшной выделки – с форсированными двигателями. Ралли удалось на славу. Куда там «Формуле-1» или гонкам на выживание! «Волга» Семеныча выбыла из борьбы в первые минуты, с ужасающим скрежетом пропоров брюхом трамвайные пути. Вторая машина пободалась с грузовиком – к счастью, без крови. А Меньшевик за рулем будто сошел с ума. Классный водитель, он имел шанс уйти по узким московским улочкам. И приза за победу в ралли, цена которому свобода, решил не упустить, чего бы это ни стоило. – У Крымского вала берите в клещи, – приказал руководитель операции. Оперативная машина шарахнула «жигуль» Кельма с правого бока. «Жигуль» вильнул, но вывернулся и попытался свернуть в левый проулок, но тут прямо в бок ему впаялась вторая оперативная машина. Треск, звон разбитого стекла. Из «жигуля» выскочили оглоушенные, но не сломленные бандюги. Меньшевик держал в руке кастет, Кельм – электрошоковую дубинку. Получив по хребту и по голове рукоятками пистолетов, на себе выяснив интересные анатомические подробности – человеку, оказывается, можно завести локти чуть ли не до затылка, и это очень больно, – «гонщики» последний этап заезда провели в опермашинах. На этот раз Кельм не выкрутился. Через отца он пытался получить очередное прощение в Институте Сербского за сто тысяч рублей, но не удалось. Все получили свое. Меньшевик освободился в разгар краткой, но бурной горбачевской эпохи. Кельм вышел раньше его на год, уже успел обжиться на свободе и затеять грандиозную свару с собратьями по цеху. Он навел шорох и в Союзе, и за рубежом, без особых раздумий постреливая тех, кто становился у него на пути. Антикварный бизнес процветал. И Меньшевик вновь начал работать на пару со своим приятелем. Они снова набрали бригады и принялись подчищать те ценности, которые еще остались на Руси. Но на этот раз все обстояло гораздо жестче и хуже, чем раньше. Времена настали жестокие и требовали жестокости от тех, кто делал хорошие дела. Кельм воссоздал и развил систему контрабанды, завел несколько антикварных магазинчиков в Австрии и Германии. И при разборках с конкурентами его руки все чаще тянулись к пистолету, притом когда надо и не надо. Меньшевику работать с ним становилось просто страшно. Но слишком глубоко они увязли, слишком крепко повязаны, чтобы разойтись в разные стороны. От конкурентов им пока удавалось отбиваться. Меньшевик лавировал, стараясь гасить серьезные конфликты в России и хотя бы для видимости дистанцироваться от разъезжающего по Европе с пистолетом за пазухой Кельма. Ему надоели бесконечные разборы за грехи своего кореша. И в душе он мечтал о моменте, когда услышит о смерти напарника, а что это произойдет, он не сомневался. И момент этот настал. Кельм в Мюнхене взлетел на воздух, повернув ключ в замке зажигания своей машины. Меньшевик с легким сердцем продолжал разворовывать национальное достояние. До нас доходили сведения, что он планирует нанять высококвалифицированную бригаду и чуток облегчить жизнь музейным работникам и священнослужителям некоторых музеев и церквей Золотого кольца, сняв с них заботу о сохранности ряда уникальных вещей. Мы давно хотели найти к нему подходы. Это было нелегко. Меньшевик обожал шпионские романы и немало времени уделял выискиванию милицейских осведомителей в своем окружении. Возможно, Малыш – это подход к нему. Теперь надо думать, как приблизить его к боссу. * * * Может быть, это вовсе и не наезд? Может, просто пришли добропорядочные рекламодатели? Или обычные бизнесмены с коммерческими предложениями? Но утешить себя этими мыслями не получалось. Потому что были эти мысли пустяковыми и бесполезными. Есть реальность. Есть мужчина в тысячебаксовом костюме и два мордоворота, один из которых будто выписан из Голливуда – из третьей серии «Кинг-Конга». То, что это бандиты, – никакого сомнения. Хуже, что бандиты сильно крутые. Мелочовку можно не бояться. Но если приходят вежливые мужчины в пиджаках за тысячу долларов и с такими охранниками – дело труба. Редактор газеты «Столичные досуги» хотел одного – жить спокойно, заниматься своим делом и получать за него деньги. Ему не нужны были очень крутые деньги. Он не стремился стричь купюры с крутых воров, которым надо сделать политический имидж перед выборами, с бандитов, заказывающих статьи о зверствах правоохранительных органов. Он еще год назад мог работать на телевидении и получать доллары от дудаевских эмиссаров, а всего-то делов – чуть сместить акценты и показать бандитскую бородатую морду вовсе не бандитской, подпустить чуток пыли о зверствах федеральных войск. Он знал людей, которые обогатились на этом. Но знал и таких, которые получили пулю. Он не мечтал о славе погибшего в битве на рекламном фронте Влада Листьева. Ему надоели политические сенсации. Надоела криминальная жуть. Поэтому он выпускал популярную газету с кроссвордами, головоломками и логическими задачами. Подкармливала и прикрывала «Досуги» крупная фирма «Глобус-С», занимающаяся торговлей газетами и журналами в столице и еще в двадцати областях. Ей принадлежало еще полдесятка газет. Фирма была бандитская – а где ныне отыщешь другие? Через нее мылись наркоденьги, но редактора «Досугов» это не интересовало. Слишком высоко и слишком далеко от него. Сопливых качков, решивших заняться рэкетом и почему-то избравших для этой цели «Досуги», пару раз отшивали охранники «Глобуса». Но однажды пошли какие-то крутые разборы: взлетела на воздух машина коммерческого директора «Глобуса-С», расстреляли окна одной из газет, а под двери «Досугов» подложили «СВУ» – самодельное взрывное устройство с таймером. Редактор после этого на неделю слег с сердцем и шаг боялся ступить на улицу. Но все утряслось. Теперь, похоже, кошмар начинается снова. – У нас проблемы, – тип в тысячедолларовом пиджаке уселся в кресло. – Слушаю вас, – редактор отодвинул от себя верстку нового номера. – У вас неплохая газета. Иногда почитываю. «Мягко стелет», – подумал редактор, знавший, что в таких случаях жестко спать. – Ребусы, кроссворды, – продолжил посетитель. – Кто бы мог подумать, что в наше время кто-то занимается подобной чепухой. Выгодное дело?