– Ты где так бить научился? – Было где. Сам-то ты, вижу, спортом занимался. – Первый разряд по волейболу. И еще пояс по карате. – Хорошо, наверное, жить в городе-музее? – Я отхлебнул пиво. – Красиво. – Дыра, она и есть дыра, – недовольно пробурчал Малыш. – За копейки настоишься на морозе. А денег – кот наплакал. Разве это жизнь? – Ищи профессию по душе. – За станок? Так в городе половина заводов стоит. Вообще-то я в институте учился. Еще в школе призовые места на республиканских олимпиадах по химии брал. Надежды подавал, так говорили, – криво усмехнулся Малыш. – Закопал талант. А на черта он нужен? На заводе за сто пятьдесят баксов пахать, да и те не получишь… На курсе моем были парни, тоже из подававших надежды. Одному ногти вырвали, затем гитарной струной удавили, труп сожгли. Двоих посадили. Они «Крокодил» делали. – Триметилфентанил? – Ага. Наркотик. Лучший синтетик. Не, мне не надобно ни вашей наркоты, ни вашей работы на дядю. Мои родичи всю жизнь заводу отдали. Отец – ведущий конструктор был. А сейчас? Без денег, без работы. Правда, говорят, ветеранам труда новые льготы скоро будут. – Какие? – Переходить улицу на красный свет. И заплывать за буйки. – И бить кирпичом по взрывателю бомбы. – Ага… Так что дорога у нас – или в «матрешечники», или в палаточники, или в рэкет. Приличный бизнес – там бывшие комсомольцы и блатная братва засела. Нам же куда податься? Да, нытик ты, Малыш. Я прикончил первую кружку и принес еще две. – У меня бронхит хронический, – продолжал нудить Малыш. – Мне нельзя зимой на этой чертовой площади стоять. Мне это все обрыдло. Дерьмо все. Сил больше нет. – Не все так плохо, Альберт. Станешь почетным «матрешечником». И дети твои будут «матрешечниками». И внуки. Династия. Малыш только махнул рукой, вздохнул, отправил в рот целую креветку и ожесточенно перекусил ее. – А что я могу? – Ничего. С такой компанией ничего. Два приятеля твоих – мандавошки чернобыльские. Дешевки. Пятнадцатисуточники прирожденные. Способны только взять кого-нибудь на гоп-стоп и тут же попасться. Полет нужен. А ты ползаешь. – А? Эти полеты при луне… У меня дружок долетался. Горло перерезали. – Что за дружок? – Да есть такой… Был… Рома Лазутин. – И на чем крылья этот Икар подпалил? – На золоте. – На золоте – это бывает. Это дело хлопотное. Дело тяжелое. Не понаслышке знаем. Мы допили пиво. Вышли из бара. – Давай подброшу до площади, – сказал я, распахивая дверцу глазастого «Мерседеса». – Твоя? – удивленно спросил Малыш. – Нет. Деда Мороза. – Отличная тачка. Я придерживался того же мнения. Мы изъяли ее два месяца назад при разгроме подмосковной группировки. От этой безделушки все отказались. По системе «Автопоиск» она как краденая не проходила. По интерполовским банкам данных – тоже. Откуда взялась? Может, собрали по частям под Москвой в сарае? Загадка. Вместо того чтобы оставить ее гнить на специальной стоянке, мы решили попользоваться боевым трофеем для создания убедительной легенды. Я проехал два квартала до площади. Прижал машину к бордюру. – Еще увидимся, Альберт. Может, прикину, к какому делу тебя приобщить. Есть у меня кое-какой интерес. – Дело-то хоть не людей убивать? – Нет. Тут ты слабак. Толка никакого. Но так сообразительный. И город знаешь. Можешь пригодиться. – В криминал не полезу. – Что за безумные предположения? Какой криминал?! – Я лучше по матрешкам, – без всякого энтузиазма воспринял мое предложение Малыш. – Ладно, я еще пару дней здесь пробуду. Поговорим. * * * Жизнь полосата – этот факт проверенный, подтвержденный опытом бесчисленных поколений хомо сапиенсов. Успехи и неприятности сменяют друг друга. Но Малышу казалось, что сейчас его жизнь представляет собой уходящее к горизонту чернильно-черное шоссе. И с него не сойти на обочину, не свернуть на объездной путь. Самые дурные мысли одолевали Малыша, когда он смотрел в зеркало на свое роскошное, созданное для журнальных обложек лицо, сильно подпорченное ссадиной в уголке рта, начинающим желтеть синяком под глазом и новым синячищем повыше скулы. Никогда его не били так часто, как в последнее время. Точнее, его вообще редко били. А тут – какой-то нескончаемый кошмар. Синяки – это дело проходящее. Есть кое-что и похуже. И вот тут хочется взвыть зимним волком на полную луну. Малыш плеснул горсть воды в зеркало и с размаху саданул кулаком по стене, от чего та заходила ходуном, а по розовой плитке паутиной разошлись трещины. – Сволочи, – прошептал он. Что делать? Петлю на шею – все проблемы останутся тут и не будут касаться его никаким краем. Нет, лучше горсть снотворного. И нет черного шоссе. Ничего нет… Подобные мысли посещали его и в лучшие времена. Надоело скольжение по жизни, когда не за что уцепиться, когда дни пролетают верстовыми столбами за окном полутемного вагона… «Эх, знал бы кто, какие черти водятся в этой голове», – подумал он. Какие желания порой овладевают и требуют действия… Лучше всего, конечно, выйти на балкон и перевеситься через поручни. Порхнуть птицей в ночь с балкона. Стоп, приказал себе Малыш. До добра подобные фрейдистские закидоны не доведут. Он встряхнул головой, промочил лицо холодной водой. Потом еще раз. Способность владеть собой и своими побуждениями возвращалась. Но если так дальше пойдет, когда-нибудь черти в душе окажутся сильнее и… Хватит маяться дурью! Надо думать, что делать… Подкараулили Малыша вечером около его дома. Промежуток между двумя корпусами – темное, удобное для разборок место. Их было двое. – Привет, Малыш, – сказал невысокий рыжий живчик. – Мы уже заждались. Думали – не случилось ли чего… Он хлопнул Малыша по плечу левой рукой, в правой щелкнул кнопочный нож с длинным лезвием. Второй, широкоплечий бородатый «бочонок», зашел с другого боку. Сердце екнуло и устроилось где-то в солнечном сплетении. Малыш прикусил губу. Он попытался прикинуть, как сбить живчика с ног и рвануть на шоссе. Но тут решимость, и без того невеликая, была сломлена видом пистолета, смотрящего в его сторону. – И не думай дернуться. Убью, – буднично посоветовал бородач. Малыш в честном бою показал бы этим двоим, где раки зимуют. На ринге, на татами – мало бы им не показалось. Да и сейчас, если бы не сжали с двух сторон. Карман его оттягивал кастет – от шпаны отмахиваться. Можно было бы и тут побиться. Можно было бы… Но нельзя. Слишком слабы ватные ноги. Слишком пусто внутри. Слишком явственно представляешь себе, как длинное лезвие впивается в твою печень, а пуля из «макарова» разворачивает внутренности. – Вам чего, мужики? – спросил он вдруг севшим, не своим голосом. – Мужики на зоне бензопилой работают. Пошли, сосунок, перетрем накоротке. Недалеко их ждали «Жигули». Молчаливый водитель, не проронив ни слова, тронул машину вперед. – Твой кореш Рома взял у нас аванс шесть тысяч «зеленых», – сообщил рыжий. – Обещал медальон шестнадцатого века и еще антикварное рыжевье. Ни медальона, ни Ромы. – А я при чем? – При чем? Рома сказал, все через тебя делается. И деньги тебе отдал. Так что с тебя восемь тысяч «зеленых». Две – за просрочку. – Охренели?! Тут Малыш получил второй синяк. Бил бородатый со знанием дела, резко и без размаха. – Врать нехорошо, – покачал головой рыжий. – Кто же Роме авансы дает? Он долги никому не возвращает, – проскулил Малыш, потирая больную скулу. – Нам бы вернул. Нам все возвращают. Если, конечно, на тот свет не торопятся. – Гадом буду, ничего он мне не говорил. Хоть убейте. – На дурика мы на народ не наезжаем, – сказал рыжий. – Чужого нам не надо. За свое горло перегрызем. Мы справки навели. В доле ты с Ромой. Однозначно. Пять дней тебе. Потом счетчик включаем. Через десять дней червонец должен будешь. – У меня нет таких денег! – А, так бы сразу и сказал, – кивнул бородатый и перещелкнул затвором пистолета.