Необходимость в охране места происшествия отпала. И участковые инспектора, став в цепочку, прочесывали парк в поисках возможных следов и орудия преступления. И их усилия не пропали даром: примерно в ста пятидесяти метрах от трупа были найдены окровавленные женские трусики и лифчик, а в смежном парке, напротив Дворца Культуры завода РТИ — женское пальто и сапожки. Только орудие преступления, несмотря на принимаемые меры, оставалось не найденным. И… лицо, совершившее это жестокое преступление. Или лица… Вскоре был опознан и труп женщины. Среди любопытствующих случайно оказалась сестра убитой. Ехала в трамвае с работы домой, но необычное скопление работников милиции и гражданских лиц при-влекло ее внимание. Мало того, побудило выйти на остановке из трамвая, чтобы разузнать: что случилось. Говорят, что торговля — двигатель прогресса. Может, это и так… Только еще больший двигатель всему — это все же любопытство. Особенно женское. Утробный вой женщины без слов сказал, что погибшая опознана. Картина на месте происшествия мгновенно изменилась. Зашевелилось милицейское начальство, в ускоренном темпе задвигались оперативники, беря бедную женщину в плотное кольцо. Как не жестоко и цинично это выглядело со стороны, но ей не дали долго изливать слезами горе. Со словами сочувствия и утешения все настойчивей и настойчивей звучали короткие, как удары хлыста, вопросы: «Кто? Где? Кто? Адрес?!!» Женщина, оглушенная бедой, как обухом, вряд ли помнила, что и как отвечала. Скорее бессознательно, чем осознанно, сквозь рыдания и всхлипывания давала она ответы на безжалостно жалящие вопросы, называла адреса, фамилии, имена. И вот личность потерпевшей, ее домашний адрес и, возможно, первые данные о подозреваемом — муже убиенной — установлены. «Он, больше некому, — пришли к выводу милицейские начальники и прокурор, услышав от сестры убитой о гиперревности Павла и учиняемых им драках. — Найти и задержать». Снова движение среди райотделовских милиционеров: все сгрудились вокруг Воробьева. Спешит туда и Паромов. А Михаил Егорович прямо на месте происшествия уже дает необходимые распоряжения. — Минаев! Матусова! Клевцов! — в школу! Маловероятна, но и не исключена расправа с сыном… — Есть! — по-военному отвечают те. — Матусова, попутно реши вопрос о дальнейшем местонахождении ребенка! Фразы короткие, сжатые, емкие. Воробьев знает, что Минаев и Матусова сами, без «разжевывания» сообразят, что делать. И с педагогами побеседуют, и охрану обеспечат. Будет нужно — Матусова и документы подготовит для помещения мальца в детский дом… — Майор Уткин, Черняев, и новый участковый… как его там… — Паромов, — подсказывает Черняев. — Да-да, Паромов, — вспоминает Воробьев, — на квартиру подозреваемого. В засаду. Уткин — старший. Будьте осторожней, — напутствует жестко. — Возможно, вооружен. Не геройствуйте. Если что — огонь на поражение! Оружие есть? Выясняется, что ни у Уткина, ни у Черняева табельного оружия нет. Это в кино — милиция до зубов вооружена. В реальности — почти все без оружия. — Бегом в отдел, мать вашу! Уткин — майор милиции уже в годах — и Черняев стремглав летят в отдел за пистолетами. Паромов с ними. Не отбиваться же… А Воробьев продолжает: — Озеров! Евдокимов! Чеканов! Возьмите с собой еще кого-либо из оперативников, вам лучше знать — кого, — и в Обоянь, к родителям подозреваемого. — Транспорт? — короткий задает вопрос Чеканов. — Можете взять мою «Волгу», — сразу же решает Воробьев эту проблему и вновь напоминает о предосторожности: — Летите, да галок там не ловите! Опасен, сукин сын. Судя по тому, с какой жестокостью совершено убийство, у него точно «крыша» поехала. В своем безумстве что угодно еще может натворить… Интуиция и многолетний милицейский опыт подсказывают Воробьеву, что подозреваемый, скорее всего, находится в Обояни, у родителей. И туда он направляет самых опытных оперативников, успевших не раз зарекомендовать себя в «деле». Впрочем, как понял Паромов, перекрываются и другие места возможного появления подозреваемого. Новый оперативный дежурный старший лейтенант Павлов Александр Дмитриевич, сменивший Цупрова, без лишних разговоров выдал Уткину и Черняеву оружие. Вооружившись сами, они решили «вооружить» и Паромова. У Черняева имелся стартовый пистолет, который он и передал молодому участковому. — Толку от него нет, особенно днем — сразу видно, что не боевой, — говорит Черняев, — но по башке можно хорошо накатить. Мало не покажется! Бери, да смотри, не потеряй… Паромов берет «пугач» и сует в карман. Тот приятно холодит ногу и оттягивает карман как настоящее оружие. 7 Вопрос, как попасть в квартиру подозреваемого, раз-решился сам собой: Андрейка — сын погибшей, встав утром и не дождавшись родителей, ушел в школу, а ключ передал соседке-пенсионерке, Анне Никитичне. Все это в течение минуты выяснил Черняев, когда они пришли в дом № 4 по улице Обоянской, где проживала злополучная семья. Анна Никитична без лишних слов отдала ключ Черняеву. Как не быстро действовали сотрудники милиции, а слух об убийстве Дурневой Натальи, распространился по поселку еще быстрей. И Анна Никитична уже была в курсе событий. От нее же и узнали, что сам Дурнев Павел Иванович, 1945 года рождения, нигде не работал и состоял на учете в психбольнице. — Болен был, ирод, головой… ревновал, скандалил… Но она-то, сердешная, скрывала… И, вот, доскрывалась! — Сокрушалась соседка, утирая слезы. — Сколько раз говорила: «Наташа, сходи в милицию или к участковому, ведь бьет по чем зря». А она все своё: «Ладно, обойдется. Ведь любит!» Вот и налюбил, антихрист! Ее убил и ребенка осиротил… Горе… Однако сотрудникам, прибывшим для засады, особо вдаваться в подробности жизни убитой и ее мужа было некогда. Поджимало время. — Анна Никитична, никому ни слова, что мы тут, — для большей убедительности, приставляя указательный палец к губам, не попросил — приказал Уткин. — Ни гу-гу! — Повторила его жест женщина. — Разве я не понимаю… — И дверь своей квартиры никому больше не открывайте. Дурневу — тем паче! Черт его знает, что в его безумной голове творится! — припугнул Уткин на всякий случай Анну Никитичну. В квартире Дурневых Уткин распределил обязанности каждого, находившегося в засаде, на случай появления подозреваемого. — Главное, дать ему войти… А скрутить скрутим. — Как два пальца об асфальт. Паромов, которому отводилась второстепенная роль, помалкивал. Ведь кроме Валерика Колесникова, пьяного хулигана, да некоторых особо буйных семейных дебоширов, «скручивать» ему никого больше не доводилось. А тут — убийца! Постепенно эмоции, связанные с жестоким преступлением и последующей за ним засадой, притихли не только у Уткина и Черняева, но и у Паромова. Все немного расслабились, стали в полголоса обмениваться короткими репликами. Впрочем, весь разговор вращался вокруг одного: какие последствия ждут сотрудников. — Неполное служебное соответствие обеспечено! — сокрушался Черняев. — На моем участке жил, шизик проклятый, а я — ни сном, ни духом! — Не бери в голову. Может, и обойдется… — пытаясь успокоить младшего коллегу, неуверенно ронял слова Уткин, — Все-таки, не судимый и не поднадзорный… Говоря, раз за разом вытирая красную вспотевшую лысину носовым платком. «Кажется, вчера перебрал… — отметил данное обстоятельство Паромов. — И крепко перебрал». Майор милиции Уткин Виктор Дмитриевич служил в отделении профилактики преступлений и персонально отвечал за работу с судимыми и поднадзорными. Теперь, когда выяснилось, что подозреваемый не его «подопечный», возможно, подспудно тихонько радовался. Впрочем, виду не показывал, хмурился, как всегда. — Не обойдется! — больше для себя, чем для остальных, повторял Черняев. — Не обойдется. Как пить дать — «строгач» или «неполное служебное». А я в уголовный розыск собрался переводиться… Теперь — «зарежут». — Не-е-е! Вопрос о переводе уже решен. Я в курсе, — успокоил Уткин. — И не зуди. Башка и так разваливается… со вчерашнего, — признался конфузливо. — Сейчас бы пивка! — Лучше — стакан водки, — оставив на время переживания, со знанием дела посочувствовал майору Черняев. — Мигом все пройдет! — Можно и водки, — согласился Уткин, — но немного… полстакана. И пивком шлифануть для верности. — Теперь уж после засады… — вздохнул Черняев, кончиком языка облизывая губы. — Сейчас ведь не побежишь… — Само собой. Кто ж в засаде пьет… Придется потерпеть… — Придется… Паромов молча слушал вполне «профессиональный» треп старших товарищей. Первая в его жизни засада проходила как-то буднично, скучно и… без особого напряга. Совсем не так, как показывали в фильмах. Что смущало — так это нахождение в чужом жилище в отсутствие хозяев. Как-то не по-людски… 8 Повезло группе Чеканова и Озерова. Они задержали Дурнева в Обояни, в доме родителей. Без стрельбы, схваток и погонь. Самым прозаическим образом — сонного и мертвецки пьяного вытащили из кровати. Дурнев запираться не стал. Сразу сознался в убийстве и выдал нож, который находился в нагрудном внутреннем кармане его пальто. Обыкновенный кухонный нож. Только измазанный кровью… Начальник отделения уголовного розыска майор Чеканов, «окрещенный» жуликами Васькой Чеканом, о нюансах задержания распространялся мало. В свои пятьдесят успел навидаться всякого, поэтому был сдержан. — Все прошло штатно, — отмахивался от особо назойливых. — Всякий раз бы так… Зато Озеров Валентин Яковлевич, молодой и слово-охотливый, «подпустить тумана» не смущался. — Дернись хоть малость, — азартно поблескивая глазами, скалился он, — быть бы Павлику Дурневу с лишней дыркой в голове. Но даже новичок Паромов понимал, что Озеров явно несколько преувеличивает с «лишней дыркой». Не так просто было применить табельное оружие… Десятки, если не сотни ограничений существовало. Но слушать его было интересно. Весело и занимательно рассказывал. Озеров — двадцатипятилетний красавец блондин с голубыми, вечно улыбающимися, даже в минуты раздражения, глазами. Среднего роста и крепкого сложения с походкой бывшего моряка — немного вразвалочку. И, конечно же, любимец и «погибель» всех молоденьких инспекторш ПДН. Как поговаривали злые языки, Валентин Яковлевич, хоть и был женат, но особой щепетильностью в части амурных дел не отличался. Но то — злые языки… На чужой роток, как известно, не набросишь платок. Было то или не было — неизвестно. Зато точно установлено, что дуэлей между сотрудницами ПДН не случалось. В минуты же гнева улыбка его становилась не доброй и обворожительной, а злой и язвительной. Впрочем, как и речь, изобилующая колкими эпитетами и сравнениями. «Что ты мычишь, как корова, проглотившая язык вместе со жвачкой», — говорил он кому-либо из своих подчиненных, если тот не мог коротко и толково ответить на заданный вопрос. Или: «Вижу, мыслям тесно в голове у Вас, товарищ лейтенант. Теснятся, на волю просятся… Одна беда — язык им мешает и зубы не пускают!» Озеров окончил Курский СХИ, поэтому его сравнительно-оскорбительные эпитеты чаще всего изобиловали названиями животных: «На вас, участковый Петренко, шинель, как на корове седло, а вы, Иванов, не ржите, как стоялый жеребец перед случкой». Голубые глаза Озерова при этом улыбались во все лицо, но от такой улыбки не только Петренко с Ивановым, но и всем было не по себе.