— Как выдергивает? — перебила Деменкова словоохотливого помощника эксперта-криминалиста. — Эту ветку? — Правой рукой, в которой был зажат карандаш, машинально поправила очки и внимательно посмотрела на указанную Андреевым ветку. — Это же не ветка, а целый сук! — Да, сук! — согласился Андреев. — А кто ему разрешил?!. — вслух и с ноткой раздражения в голосе задала она вопрос скорее себе самой, чем внештатному сотруднику Андрееву. — Да никто. Сам… — Пожал плечами Андреев. Нина Иосифовна, как процессуалист, поняла, что целостность картины места происшествия уже нарушена необдуманными действиями заместителя начальника отдела милиции. И восстановлению уже не подлежит. Не станешь же, на самом деле, вставлять сук вновь во влагалище, чтобы это могли засвидетельствовать понятые, принявшие участие в осмотре места происшествия. Те, кстати, уже стояли рядом с ней, доставленные старшим участковым инспектором ми-лиции Минаевым. — Черте что! — не сдержалась она вновь от эмоций. — Словно дети малые! Где ступнут, там и окакаются! А ты потом за ними какашки убирай! И сердито повела головой, отыскивая в толпе милиционеров виновника. Даже линзы очков поблескивали раздраженно и недовольно, не говоря уже о ее глазах. — Иван Иванович! — громко подозвала Конева, и когда тот подошел, резко бросила: — Кто вам позволил?!! — Что? — не понял Конев. — Нарушать обстановку на месте происшествия! Вытаскивать сук. Лицо Конева, до этого момента просто озабоченное, вдруг покрылось красными пятнами от злости и стыда. Редко кто позволял себя вот так запросто одергивать его, ткнув носом, словно неразумного кутенка. А заместитель прокурора смогла… и ничего не поделаешь. — Так это из этических соображений… по необходимости… — неуклюже, подобно нашкодившему школьнику, стал оправдываться он. — Какие к дьяволу соображения. Одна дурость, если, вообще, не преступная халатность! — Не жалела заместителя начальника отдела милиции Нина Иосифовна. А тот, посмотрев на внештатного помощника криминалиста, догадался, откуда «сквозит». — Это он сболтнул? Раздражение, клокотавшее в душе, прорвалось наружу, несмотря на то, что Иван Иванович пытался его подавить и вести себя достойно, а не по-мальчишески. — Я выяснила, — нейтрально ответила Деменкова, не терпевшая любого вранья. Андрееву под озлобленным взглядом Конева стало очень неуютно, словно среди голого поля в зимнюю стужу, когда мороз до косточек добирается. Он бочком-бочком — и подальше от обоих. За ним, громко чертыхаясь и недобро вспоминая маму, отошел к оперативникам разозленный прокурорской нахлобучкой Конев. — Топчетесь, как стадо б… бизонов, — налетел он на подвернувшихся ему под горячую руку оперов, — а толку-то никакого. Совсем мышей перестали ловить, мать вашу… Оперативники и стоявший с ними Евдокимов испуганной стайкой воробьев прыснули в разные стороны. Подальше от Конева и от греха. Вскоре прибыла «Волга» Чинникова, на которой был доставлен судебный медицинский эксперт Родионов Вячеслав Борисович. Родионов, поздоровавшись с прокурором и руководством Промышленного РОВД, неспеша натянул на руки резиновые перчатки и подошел к Нине Иосифовне. — Здравствуйте, Нина Иосифовна. Опять мы с вами должны трудиться, когда остальные только наблюдают… А потом, на готовеньком, в героях ходят, — пошутил он. — Что имеем? — Труп, Слава. Разве не видно? — Труп как труп… — не замечая колкости в голосе заместителя прокурора или не обращая на то внимание, ответил Родионов. — Сколько их было и сколько их будет еще. И мы когда-то трупами станем… — расфилософствовался он. — Типун тебе на язык! — одернула судмедэксперта Нина Иосифовна. — Давай лучше описывать труп. И имей в виду, что у него во влагалище была воткнута вон та огромная ветка. — Она рукой указала на ветку, лежавшую рядом с трупом. — Конев Иван Иванович, эстет милицейский, не дожидаясь нашего прибытия, инициативу проявил, вырвал. Так, что имей в виду и это обстоятельство. Особенно, когда будете труп вскрывать. — Заметано! — буркнул Родионов. — Валерий Герасимович, — позвала Деменкова своего следователя, — нечего прохлаждаться. Берите бланк протокола осмотра места происшествия и записывайте, я буду диктовать… Тимофеев, словно фокусник, из черной кожаной папки, которую до этого придерживал локтем левой руки под мышкой, в мгновение ока достал нужный бланк и шариковую авторучку, разместил бланк на той же самой папке, как на подставке, и приготовился писать. — Присядь, удобней будет, — пододвинул ему Ломакин свой криминалистический чемоданчик. — Мне он сейчас ни к чему, а тебе — вместо стула. — Не раздавлю? — Тимофеев осторожно присел на уголок поставленного на торец чемоданчика. — Не раздавишь. Проверено! — Хватит вам рассаживаться — не на именинах, — поторопила Нина Иосифовна. — Пиши. Она стала медленно диктовать своим сильным, поставленным голосом, словно читала лекцию студентам юридического факультета, а Тимофеев автоматически строчил авторучкой по бланку. Место. Дата. Время начала осмотра. Звание и должность сотрудника. Фамилии понятых, их адреса, фамилии иных лиц, принимающих участие в осмотре места происшествия. Когда дошла очередь до подробного описания трупа, Нина Иосифовна передала эстафету Родионову: — Продолжай, Славик. Только не спеши, а то Тимофеев не успеет все записать. — Ученого учить — только портить, — отшутился Родионов и стал диктовать: — Труп женщины в возрасте предположительно от 20 до 25 лет, лежит … 7 Пока заместитель прокурора района и следователь с участием экспертов и понятых документировали осмотр места происшествия, Евдокимов Виктор Федорович, временно оставшись не у дел, на краю поляны рассказывал прокурору Кутумову и начальнику уголовного розыска Чеканову очередную байку из своей оперской жизни. Так уж жизнь устроена: преступление преступлением, а треп трепом… — В прошлом году, ближе к осени, я с одной знакомой пришел на эту самую поляну в любовь поиграть на природе. — Не с продавщицей ли Машкой из двадцать второго магазина? — хохотнул Чеканов. — У той станина, как у лошади Буденного. Ха-ха! — У Буденного был конь, — осклабился Кутумов. — Это у Александра Македонского, если верить легендам, была кобыла… Впрочем, не перебивай! — Так вот, — нисколько не смущаясь подначками, продолжил Евдокимов, — пришли мы на эту поляну. Для разогрева «вдарили» по стаканчику шампанского. Потом она расстелила свою кофточку, чтобы не измазаться о траву. — Шампанское! Стаканчики! — протянул нараспев, с издевкой в голосе, не удержавшись от очередной подначки, Чеканов. — Ты еще скажи фужеры! Не смеши мои тапочки, а то у них ушки бантиком завяжутся, и икота по всей подошве пойдет… Бреши больше! Ты же кроме водки и самогона вообще видеть ничего не можешь… за мочу поросячью считаешь. И вдруг — шампанское! — Василий Николаевич! — одернул Чеканова Кутумов. — Имей совесть, дай человеку досказать. Интересно же… — Да хрен с ним, — отмахнулся Евдокимов и продолжил: — Только начали мы с ней это самое дело, в самой, что ни на есть классической позе (она — внизу, я — сверху). Гляжу, откуда ни возьмись, мужик на велосипеде катит. Нас увидел и остановился тихонько вон возле того деревца. — Евдокимов указал на осину, росшую возле тропинки. — Остановился, слез с велосипеда и давай суходрочкой заниматься, онанист хренов. Смотрит на нас и дрочит. Смотрит — и дрочит! Аж пузыри губами пускает! Видать, в кайф ему… — Ну и брехать ты здоров, — опять не утерпел от реплики Чеканов. — Моя нимфа к этому моменту подо мной постанывать стала, — никак не отреагировал на Чекановскую едкость Евдокимов, продолжая рассказ. — Тоже кайфует… и ничего не видит. От удовольствия даже глазки закрыла. Только спину мне своими ногтищами, словно кошка, полосует. — Бывает… — хмыкнул прокурор, возможно, вспомнив, как самому дамы когтили хребтину. — А онанист, знай свое, наяривает! Ну, думаю, сейчас я тебя пугну, гад. Отобью охоту паскудством заниматься! Навсегда! — Интересно, как?.. — подмигнул прокурор Чеканову. Не слезая со своей бабы, тихонечко достаю пистолет и — бабах! в воздух, — хихикнул Евдокимов. — И что вы думаете? — обвел глазами слушателей. — Онанист как занимался своим грязным делом, так и продолжал заниматься, зато, не поверите, бабу мою словно ураганом сдуло! Как из-под меня выскочила — ума не приложу! Куда делась — до сих пор не знаю! Только в магазине через неделю увидел. Молчит и глаза в сторону отводит. Словно меня не узнает. — Ха-ха-ха! Га-га-га! — Забыв, что находится на месте убийства, заржал, хватаясь руками за живот, прокурор. Слезинки выкатились из прищуренных его глаз. — Ха-ха-ха! Ну ты и даешь… — Ха-ха-ха! — сдержанно прыснул Чеканов. — Ну и здоров, Виктор, ты брехать! — Какая брехня?!! Сущая правда. Крест на пузо положу, зуб вырву! — невозмутимо константировал Евдокимов, пародируя блатной базар. — Чему так шумно радуетесь? — неодобрительно покосился вернувшийся к ним Воробьев. Кутумов, вытирая белоснежным носовым платочком набежавшие от смеха слезы, стал пересказывать Воробьеву байку Евдокимова. Выслушав, Воробьев кисло улыбнулся. Ему было явно не до смеха: труп лежал рядом, неопознанный, неотомщенный. Начальник отдела отчетливо понимал, что труп неизвестной девушки или женщины огромным мельничным жерновом будет висеть у него на шее до тех пор, пока убийство не будет раскрыто, а убийцы не будут задержаны и изобличены. Так какие могут быть зубоскальства… — Виктор Федорович, чем людей смешить, ты бы лучше организацией раскрытия преступления занялся, — сурово заметил он. — Да поактивней! Клоунов и без нас хватает! — Товарищ полковник, да занимаемся мы, — стал оправдываться Евдокимов. — А это — для разрядки, для снятия напряжения, так сказать… Антистресс… — Вот вернемся в отдел, я вам всем пропишу лекарства и от стрессов и от антистрессов! — без намека на шутку заявил начальник отдела. — Пропишу так, что никому мало не покажется. Нашли время для зубоскальства… Так впервые Паромов увидел, что на месте тяжкого преступления не только голову ломают, как быстрее рас-крыть, но чешут языками, не видя никакого кощунства. 8 Пока Воробьев распекал и песочил Евдокимова, на место происшествия, как и обещал, пришел Подушкин. Его с ходу в оборот взяли Василенко, Паромов и Минаев, который уже был введен в курс предположения своего участкового. — Повтори-ка, штаб, свой рассказ о том, кого ты вчера видел тут, в зоне отдыха, — начал первым нетерпеливый Василенко. — Да посмотри на труп: не та ли самая мадам лежит убиенной, что вчера была еще живой и веселой? — добавил Минаев. — Только не блевани, как Паромов, — оскалился Василенко. — Тот увидел, как Конев Иван Иванович сук из… — он на долю секунды запнулся, — …из влагалища вытаскивает, и блеванул. Плохо стало. Неженка… Интеллигент… Ему бы детишек в школе учить, а он в ментуру попёрся сдуру! — Василенко усмехнулся. — Черт возьми, наверно, от переутомления в рифму заговорил… — И чтобы остальным было понятно, повторил: «А он в ментуру поперся сдуру!»