– Ну такой себе выигрыш, если честно. Я ещё не понял всех преимуществ от обладания им. Уж богаче точно не стал. – А как же опыт? Невиданный прежде экспириенс? Свежие ощущения? Новые знания? Прости господи, wow-эффект? Лично для меня эти вещи – суть жизни. Познавая новые изъяны своей многосложной системы, я постепенно совершенствую её безопасность. Разве для тебя это не ценно? – Знаешь, я просто хочу жить нормальной комфортной жизнью. Не бегать тут как белка в колесе, уж прости за грубость, по твоим внутренностям, причём за гроши, которые кое-как позволяют сводить концы с концами. Не жить в крошечной грязной халупе в пригороде, за которую я с трудом могу заплатить. Не быть, наконец, одному: с таким безумным ритмом жизни я даже не могу позволить себе нормальных отношений. Ну кто полюбит нищего курьера? Кому это нужно? Только если какой-нибудь курьерке, но девушки в этой профессии не задерживаются, просто не выносят физических нагрузок. А трансгендеры у нас запрещены согласно УК, сама ведь знаешь. – Так, давай по порядку. По поводу комфорта. Ты не думал, что вас изначально создали с врождённым чувством дискомфорта, который с возрастом только усиливается? Иллюзию комфорта генерят в ваших головах бренды, которым нужны человеческое внимание и деньги. Вы гонитесь за комфортом – и тратите на это немалые суммы. Но вам всегда его будет не хватать, так уж вы устроены на уровне мышления. Ну а что касается отношений – просто подожди. Как вы любите говорить, ещё не вечер. Впереди всё самое интересное. Вот сегодня же тебя поцеловала одна очень красивая по вашим социальным меркам особа, разве нет? – Да, но когда она узнает, кто я, боюсь, пожалеет о своём поступке… Подожди… Ты же знаешь, как мне найти её! Конечно, ты же, блин, тут всё знаешь! Можешь мне помочь? – Хм… Ну вообще-то это конфиденциальная информация, обусловленная заботой о безопасности пассажиров. Оферта и все дела, сам понимаешь… Но кажется, я могу тебе немного помочь. Так сказать, увеличить вероятность твоей встречи с ней. Я же вижу, что тобой движут позитивные побуждения, не способные навредить никому, кроме тебя самого. А заодно ты перестанешь сомневаться, есть у меня эти ваши чувства или нет. – Пожалуйста, помоги мне её увидеть! Как это устроить? – Кто сказал, что я могу это устроить? Но я знаю, как ты можешь это сделать. Давай поразмыслим. Лишившись своей драгоценной линзы, ты стал движим специальным кодом, активированным в твоём собственном мозгу. Так ты узнаёшь о своих новых адресатах, верно? Информация о них просто – оп! – и проявляется в твоём сознании. За это отвечают гамма-волны. Те самые, которые провоцируют различные озарения – это когда тебе хочется закричать «эврика!» и всё такое. И в процессе медитации – это когда тебе, наоборот, не хочется кричать, а просто хорошо и цельно, пресловутое «здесь и сейчас». Так вот… – Система опять убавила голос до минимума, так что мне пришлось напрячь слух. – Когда будешь передавать нужную мне информацию, ты на время подключишься к моему шлюзу, а я к твоему. И я возьму на себя смелость немного покопаться в строках твоего кода. Юридически как-либо изменять и переписывать его я не вправе. Зато могу отзеркалить его тебе, то есть буквально вытащить твой код из неподвластного подсознания в область контролируемого сознания. Тогда ты получишь возможность переписать информацию о своём следующем адресате, заменив его на нужного тебе человека. Система корпорации воспримет это как сбой. Они никогда не смогут поверить, что ты сам додумался до такого. Я с точки зрения буквы закона тоже буду как бы не при делах – да, мне необходимо записывать и протоколировать всю коммуникацию со своими пассажирами, но, согласно внутренним правилам твоего работодателя и моего создателя, вся информация, передаваемая между ними посредством нас, строго засекречена, причём в обе стороны. Это значит, что мои не вправе запрашивать информацию о нашем разговоре у меня, а твои – у тебя. Тот случай, когда юристы и служба безопасности перемудрили настолько, что сами же и создали уязвимость, которой мы с тобой вправе воспользоваться. Разумеется, если всё сказанное останется между нами. Ты же не захочешь огрести все эти штрафы, которые выставит тебе Delta в случае, если вдруг решишь проболтаться? Да даже если и проболтаешься, я буду всё отрицать, сославшись на нестабильность твоего разума. К сожалению для тебя и к счастью для меня, профессиональному искусственному интеллекту поверят быстрее, чем перемещающемуся в пространстве и времени курьеру с очевидными шизофреническими наклонностями. – Ты прекрасно знаешь, что я никому ничего не расскажу. Давай сделаем это! – Да, но мне необходимо было проговорить всё это, чтобы ты знал все варианты… Ну что, начнём? Я возбуждённо кивнул в ответ. Казалось, моя кардиограмма уже взлетела под потолок станции и тонкой стрелой своего графика норовила пробить многометровую толщу земли, чтобы вырваться наружу и улететь прямиком в стратосферу. – Тогда закрой глаза, Антон. И держись крепче: твой коллайдер переходит на сверхновую скорость. 11.0 «Октябрьская» 11.1 Когда контакт был завершён и я пришёл в себя, то понял, что всё это время, ведя безмолвный диалог с нейросетью, не отрывал палец от метки медиа-панели. Подобно статуе я стоял на паузе перед стелой, сияющей красно-белой градиентной подсветкой, которая была способна не только мыслить, но и чувствовать – иначе чем объяснить услугу, которую решил оказать мне адресат? Я перевёл взгляд на окружающих людей: скорость их передвижения и без того была запредельно высокой, а сейчас увеличилась вдвое. Теперь я даже не видел шлейфов, что они оставляли за собой, лишь резко меняющийся калейдоскоп частиц, сложенных в абстрактные паттерны, которые транслировались моему мозгу как слайды старинного диафильма – архаичного девайса для показа статичных изображений, проецируемых на плоскую поверхность в формате своеобразных презентаций (что-то типа софта Keynote, только если бы старик Джобс придумал его лет этак на сто раньше положенного). Мне довелось повзаимодействовать с таким музейным экспонатом ещё ребёнком. Диапроектор доставал из большого платяного шкафа другой мой дедушка – отец матери, когда она оставляла нас вместе, чтобы в очередной раз поссориться или помириться с отцом без свидетелей. Пока я смотрел на пыльном аппарате старые советские диафильмы, дополняя скучные блёклые картинки яркой динамичной анимацией, рождённой моим юным воображением, дедушка вынимал из своего красивого кожаного портсигара очередную папиросу и задумчиво её выкуривал, рассказывая длинные истории о своём детстве и большой войне, которую было уготовано пережить ему и его поколению в те странные аналоговые времена. Рассказывал о многом, но я запомнил лишь одну историю. Наверно потому, что страшнее в своей жизни ничего не слышал. Дедушка жил в Ленинграде (нынешний Путербург) в годы блокады. Немцы в течение нескольких лет держали город и его жителей в оцеплении. Голод был страшный: люди топили снег, варили клей и кожаные сапоги, жарили кошек, голубей и крыс. Дедушка (тогда ему было всего лет пять-шесть) жил со своими родителями в самом центре, в одном из питерских дворов-колодцев. В этом же дворе жила семья с несколькими детьми. Самым младшим (и самым слабым) ребёнком была девочка по имени Лиля – дедушка её, по его собственным словам, очень любил, искренне считал первой любовью. Понимая, что детям необходимо движение, общение и свежий воздух, иногда родители разрешали им вместе поиграть во дворе, но не дольше получаса – на улице было небезопасно. Такой была их детская жизнь: редкие игры во дворе-колодце да ещё возможность посмотреть друг на друга в окно, размахивая руками и отсчитывая дни до новой встречи. А потом девочка пропала. Дойдя до этой части истории, дедушка начинал беззвучно плакать, слёзы тушили его сигарету. Тогда я вставал со стула, подходил к нему, обнимал и гладил холодные и мокрые щеки, ещё не постигая умом всего ужаса, о котором рассказывал мне дед, но чувствуя сей ужас маленьким детским сердцем. Дедушка никогда не говорил, что именно произошло с Лилей, но сейчас, находясь в самом эпицентре диафильма, который транслировало мне моё же собственное бессознательное, я всё окончательно понял: девочка «исчезла» затем, чтобы её родители смогли прокормить себя и остальных детей. И в тот самый миг, когда подсознание из глубин выбросило на поверхность моей памяти это воспоминание и последовавшее за ним страшное прозрение, я неожиданно понял, что мне до кома в горле жаль Лилю, дедушку, а вместе с ними – миллионы людей, которых коснулась холодная рука войны. Впервые за долгое время мне стало действительно бесконечно жаль кого-то, кроме себя самого… Тут же у меня начинается приступ паники. Сердце отстукивает зубодробильный брейкбит. В животе всё сжимается, будто чья-то невидимая рука держит внутренности мёртвой хваткой. На какое-то мгновение я забываю, как надо дышать. Такое иногда происходит со мной, в основном под влиянием наркотиков. Но сейчас я (вроде бы) чист, а приступ необычайно силён. Мне становится по-настоящему страшно. Слайды то и дело меняются: только что я стою в центре зала, убирая руку от медиапанели, и вот уже мои ноги касаются самого края платформы, теряя драгоценное равновесие. Балансируя между жизнью и смертью, я совершаю над собой титаническое усилие и пытаюсь шагнуть назад, подальше от опасного края. А сознание уже переключает реальность на следующий слайд, в котором светящийся прожекторами поезд ослепляет, безжалостно разрезая летящий воздух. Ещё мгновение – и я нахожу себя в вагоне, а поезд мчится вперёд, в мрачную бездну подземного мира. Когда слайды сменяют друг друга, словно кто-то невидимой рукой щёлкает по тумблеру и выключает свет, – на несколько секунд я оказываюсь в кромешной тьме, окружённый лишь яркими импульсами нейронов в мозгу, которые рождают абстрактные разноцветные вспышки где-то на периферии моих радужных оболочек. Но я уже знаю, что увижу на следующем слайде – её. Она стоит в противоположном конце вагона, всё в том же комбинезоне, оперевшись спиной о дверь и глядя на меня в упор. Лицо всё так же прекрасно, а глаза – игривы, но теперь в них чётко прослеживается страх, который она всеми силами пытается подавить. Мы движемся навстречу друг другу, осторожно ступая по полу несущегося во тьме механизма. Поезд опасно трясёт, а время всё увеличивает ход: мне сложно контролировать шаги, и кажется, будто я и она – лишь две хаотично летящие частицы, разогнанные до сверхзвуковой скорости в тоннеле огромного коллайдера. Частицы, которым суждено столкнуться в бесконечном круговороте хаоса и вновь разлететься на миллиарды лет – до следующего Большого взрыва. И вот мы уже смотрим друг на друга в упор. Я опускаю взгляд на руки, и вижу, что крепко сжимаю её пальцы в своих, боясь вновь потерять незнакомку. Во всём этом мире, который разрушается прямо на глазах, есть только одна константа – она. – Я… Я искал тебя. – И нашёл. Но всё не так просто. – Да, всё далеко не просто. Поверь мне, я знаю. – Боюсь, что не знаешь. Антон… – говорит она, и я утопаю в глубине её зрачков, видя там не только беспросветный страх, но и печаль. – Наша встреча… Она вовсе не случайна. Поезд трясёт всё сильнее. Еле удерживая баланс, я стараюсь улыбнуться и при этом ни на секунду не отпустить её взгляд. – То же самое я хотел сказать и тебе. Всё это неслучайно. Как говорится, их свела судь… – Нет, я говорю буквально. Антон… – Голос дрожит, она отводит глаза, но заставляет себя снова посмотреть на меня, не позволяя себе слабость. – Антон, прости, но всё это было подстроено. Я работаю на Code_in. Мы выследили тебя и внедрили жучок. Крошечный наноробот, который ты проглотил, когда я поцеловала тебя этим утром. Так мы узнали твой маршрут и… И вырезали твою линзу… Вместе с глазом. Вставили на его место новый, с камерой. Стали смотреть на мир твоими глазами, стимулировать нужные нейроны, влияя на восприятие реальности. На твои мысли и поступки… Так мы смогли изменить твой маршрут и привели в тот особняк – ловушку, где мы взломали зашифрованные логи Delta Industries, которые автоматически перекочевали в твой мозг после деинсталляции линзы… Так что нет тут никаких случайностей, Антон. У нас была миссия, и она почти выполнена… Нам осталось только взорвать к чертям этот поезд. Прямо сейчас. Устроить всеобщую панику, хаос. И отвлечь внимание от масштабной хакерской атаки на ключевые правительственные и корпоративные ресурсы страны. И ты… – Незнакомка осеклась, и я увидел, как по её лицу аккуратно скатилась и тут же упала нам в ноги крошечная слеза. – И ты, Антон, снова нам в этом поможешь. Ведь наша бомба – это и есть твой жучок… Произнесённые ею слова доходили до меня с очевидной задержкой. Я видел, как шевелятся губы, которые так хотелось поцеловать, но с каждым вылетающим из них словом мои глупые иллюзии превращались в чёрные пылающие угли злости. – Стоп… Постой… Подожди… Скажи, что ты шутишь. – Прости… Но у нас есть цель. И ты помог нам её осуществить. Этот мир едет по сломанным рельсам. Впереди – только пропасть. Лицемерные чиновники и их законы. Лживые бизнесмены и их медиа… Они называют нас преступниками, экстремистами, злом. Но это просто обман. Мы все – ни в чём не виновные заложники этого террористического акта, который продолжается уже сотни лет. Каждый день власть и деньги убивают нашу волю, нашу свободу, наше коллективное сознание, наш истинный разум. Один нейрон за другим… И Code_in призван положить этому бесконечному насилию конец. Антон, пойми… Пойми, что ты принесёшь себя в жертву во имя великой миссии… Эта миссия больше каждого из нас. И она – единственный способ положить конец безумию. Просто знай, что человечество тебя не забудет. Твоё имя наравне с именами других членов освободительного движения будет навеки вписано в строки кода новой истории. Истории, которая начинается прямо сейчас. Она говорила всё это, и на её прекрасном лице отражался целый спектр эмоций: ненависть, гордость, отвращение, страх, боль. Я ещё раз посмотрел вниз – мои руки сжимали её ладони так крепко, что ещё чуть-чуть, и я сломал бы ей пальцы. Злость не отпускала меня, с каждой минутой усиливая хватку: я задыхался от несправедливости и обиды, понимая, что единственный человек, с которым захотел быть впервые за долгие годы одиночества, не просто использовал меня, а собирался убить. Принести в сакральную жертву. Поезд резко качнуло, и я чуть было не упал. Развернувшись, машинально схватился за перила – и в тот момент невольно посмотрел в зеркальное окно вагона. Там, в стекле, я увидел себя – измотанного вечным стрессом, болезненного, худого, со впалыми щеками и вечно злым взглядом. Когда же я перевёл этот взгляд на отражение спутницы, то увидел невероятное. Там, в окне поезда, я держал за руку Агнию – мою первую и единственную любовь. Мы стояли в той же самой библиотеке, где впервые заговорили. Я так же сжимал её руки, но пылал не злобой, а чувством стыда, умоляя простить и пытаясь подобрать слова, которые никак не давались. Это была наша последняя встреча, уже после того, как я сообщил о внезапном отъезде, а она послала меня в ответ куда подальше и ушла в беспросветный игнор. Да, мне удалось заставить её перестать молчать – но какой ценой! Глаза её полнились гневом и отвращением, и, захлёбываясь слезами, она кричала, что после случившегося никогда – «слышишь, Антон, никогда!» – не будет со мной. Случилась действительно паршивая история. Я не вернул ту чёртову книгу библиотекарю, как обещал Агнии. Вместо этого, назло ей, я толкнул эту «стопроцентно подлинную рукопись Войнича» в даркнете за какие-то смешные деньги, купил на них наркоты и в тот же вечер жёстко отвис с так называемой лучшей подругой Агнии, о чём моя возлюбленная, разумеется, быстро узнала от той же «подруги». Теперь это точно был конец – конец подлинным чувствам невероятной девушки, которую я чуть ли не силой в себя влюбил, а теперь так же насильно заставил разлюбить. Отныне и навсегда. Через несколько дней я уехал с родителями в Москву, в новую жизнь – вместе с пугающим одиночеством и отравляющей сердце жалостью, но не к Агнии, а к самому себе. Тогда во мне и зародилась эта безжалостная смертельная болезнь, которая каждый день убивала изнутри. Болезнь скрытой, подавляемой ненависти к себе и всему окружающему миру. Я вскрикнул и отпустил Агнию, а вместе с ней незнакомку. Поезд накренило, и он пронзительно загудел. Слайд опять переключился, внезапно стало темно. Меня подбросило, я сильно обо что-то ударился и быстро провалился в небытие – так мерцает последними помехами монитор, которому перерезали провода. Силы покидали тело, а в голове пульсировала простая мысль: кажется, я умираю. Да и миру, очевидно, приходит конец. Решительный, бесповоротный и – на самом деле – долгожданный. А потом я услышал и почувствовал взрыв. Он прогремел где-то там, далеко, но всё было как раз наоборот: взрыв произошёл максимально близко, ведь взорвался я сам, забрав с собой огромный кусок этой неприветливой и чуждой мне реальности, а вместе с ней и единственную близкую душу с пророческими инициалами А.Д. Да, то был настоящий ад – и теперь я стал его вечным рабом. Курьером, призванным мотаться не по одному, а по всем бесконечным кругам этого мёртвого подземелья. Когда гул затих, до меня эхом донёсся низкий, словно запитченный женский голос: – Станция «Октябрьская». Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Парк культуры». 12.0 «Парк Культуры» 12.1 – Антон? Антон, вы слышите меня? Надеюсь, что да, иначе у нас могут возникнуть большие проблемы. Обеспокоенный голос явно пожилого, но ещё полного сил мужчины громким эхом разносится внутри головы. – Антон, пожалуйста, ответьте, с вами всё в порядке? Мне нужно, чтобы вы что-то сказали. Хотя бы слово, дальше будет проще. – Я здесь… Своего голоса я не слышу и, не веря непривычной тишине, повторяю ещё раз: – Я… Здесь… Где я?