Пять, четыре, три, два, один… Выключаю душ, заматываюсь в полотенце и спешно выхожу в раздевалку. Память у меня хорошая, так что я сразу замечаю, что один из ранее открытых шкафчиков теперь закрыт. На моё счастье раздевалка пустует, так что я быстро подхожу к шкафчику и начинаю рыться. Рабочая форма, да и только. Поочерёдно проверяю карманы: телефон, уже бесполезный бумажник, фото какой-то женщины, мелочь… Господи, да сколько в их форме карманов? Вот он! Я достаю из кармана флеш-ключ и вставляю в телефон. Начинаю копировать файл, периодически оглядываясь. Пять процентов… семь… девять… Господи, да сколько же он весит? Что так медленно? Пятнадцать процентов… восемнадцать… Я нервно смотрю назад. Из душевой пока никто не выходит. Тридцать… сорок… О, дело пошло пободрее. Сорок пять… пятьдесят… Что я буду делать с этим файлом? Точно не знаю. Но у меня нет права на ошибку, а потому надо иметь под рукой инструментарий на любой случай. Шестьдесят… семьдесят… В принципе, на фоне того, что я собираюсь сделать, обворовать охранника на файлик — мелочь. Восемьдесят… девяносто… Если я не справлюсь с этим, то и с остальным не совладаю. Девяносто пять… девяносто шесть… А вот под конец копирование как всегда замедляется. Скрип дверных петель. Душ — одно из немногих мест с обычной дверью. Но блин… Они что, сразу ржавые петли сюда поставили? Девяносто восемь… девяносто девять… Давай, давай! Дверь душевой открывается, из-за неё раздаются весёлые голоса. Копирование завершается, я быстро кидаю флешку обратно в карман и закрываю шкафчик. Двое молодых парней заходят в душевую и негромко о чём-то общаются, хитро переглядываясь. А я быстро вытираюсь, одеваюсь и ухожу. Первый шаг сделан. Я уже переступил черту, и назад дороги нет. #006 // Друзья и враги // Константин Никогда не забуду этот стерильный свет больничных ламп. Белый свет, белые стены, белое постельное бельё — тут всё было белым и ослепительно ярким, будто в глаза залили антисептик. Палата даже ничем не пахла. Казалось, что отсюда удалили всё: запахи, цвета. В этой палате даже эмоции притуплялись. Белая столовая Афродиты-1 напоминает мне её. Потому я и не могу долго там находиться. Начинаются панические атаки. Соня, вся тощая, лысая и обессиленная, лежала в кровати. В её усталых глазах читалась мольба о смерти. Ей хотелось, чтобы всё это уже поскорее закончилось, я точно это понимал. Вот только я, в отличие от неё, не был готов к смирению и молился, чтобы она прожила хотя бы ещё один день. Пусть я и агностик, но когда видел её такой, становился самым верующим человеком в Солнечной системе. А ведь я до сих пор помню Соню молодой и полной сил. Красивой, фигуристой, с пышными волосами и огоньком в глазах. Именно такой она мне снится. Именно такой её воссоздал Вадим. А наблюдать её в том состоянии, в котором она прожила свои последние дни, было невыносимо больно. Я, конечно, был готов к тому, что однажды она увянет на моих глазах. Но в том увядании, на которое я рассчитывал, было бы какое-то своё изящество. Время забирает у нас молодость, заставляет со временем слабеть. Но даёт и кое-что взамен: у каждого возраста есть своё очарование. Она стала бы мудрой бабушкой, которая учит внуков уму-разуму. И этот путь мы прошли бы вместе. Но вместо этого я стоял и смотрел, как моя молодая жена стремительно сгорает, будто спичка. Она стала яркой, но недолгой вспышкой. — Сонь, всё будет хорошо, — сказал я, держа её за руку. Врач уже дал неутешительный прогноз, и я, честно, не знаю, к чему была эта ложь. Она ведь тоже понимала, чем и как скоро всё закончится. — Вадик… — прошептала Соня. — Да, мам, — ответил Вадим, потупившись в пол. Он вообще старался на неё не смотреть. — Вадик, подойди. Даже голос Сони звучал таким… умирающим. Из него ушли все краски, все интонации, кроме одной. Вадим не двинулся с места. Даже взгляд не поднял. Угрюмо уткнулся в пол и так и стоял, молча. — Мам… — Вадим сглотнул. — Прости. Я… И вдруг он просто выбежал из палаты. Я растеряно посмотрел на Соню и крепче сжал её руку. — Прости его. Он слишком мал, чтобы… — Всё хорошо, Костик, — Соня улыбнулась, и это была вымученная улыбка. — Вадик — хороший мальчик. Я понимаю, что это нелегко вынести. Меня взяла такая злость на сына! Это Соня страдала и умирала, а он строил из себя главную жертву. Она нуждалась в его поддержке. Да и какой там «слишком мал»? Здоровый лоб! Это всё её опека. Вырастила слабака, распускающего сопли вместо того, чтобы собраться и поддержать мать. «Ну ничего, — решил я. — Сейчас я приведу его в чувство». У меня даже кулаки сжались. — Подожди минуту. Я верну его. — Костя, не надо. — Нет, подожди. Я вышел из палаты. Вадим сидел в холле на стульчике вместе с больными и смотрел какое-то музыкальное шоу по старому 2D-телевизору, который висел под самым потолком. И тут я почувствовал бессилие. Раньше я всыпал бы сыну по самое не хочу. Но злость отступила. Ей на смену пришло тихое отчаяние. И я разжал кулаки. — Вадя, — обратился я, но он не реагировал. — Вадь. — Что, пап? — всё-таки ответил он мне. Он смотрел шоу, но его взгляд был пустым. Будто он смотрел сквозь телевизор, потолок и атмосферу Земли. Куда-то туда, в космос. — Твоя мама умирает. Ты поступаешь неправильно. Некоторое время Вадим не отвечал. Потом он наконец сказал: — Я не хочу на это смотреть, пап. — Вадим, ты ей нужен. — А она нужна мне. Но она уходит. Вот и что я мог сделать? Я даже отвечать ничего не стал. Просто махнул рукой и вернулся к жене. Сейчас-то я осознаю, что поступал неправильно. Надо было поговорить с сыном, попытаться понять его чувства. В конце концов, он испытывал примерно то же самое, что и я. Но что сделано, то сделано. Соня умерла, а Вадим так больше ни разу и не заходил в её палату. Он даже на её похороны не поехал! Я пытался утащить его силой, но всё переросло в скандал. Я пытался говорить с ним о Соне, но он либо отмалчивался, либо кричал на меня. Он был уже достаточно взрослым, но вёл себя как ребёнок. И именно за это всё я не могу его простить до сих пор. Видимо, убегать от реальности — это наша общая семейная черта. Только вот у Вадима она проявилась в слишком неподходящий момент. Я смотрю в пустые глаза Сони. — Ни на похороны, ни на прощание, — говорю я. — Он как будто забыл о тебе. Когда я позвал его навестить тебя на годовщину, разразился такой скандал, что он даже сбежал из дома. Я пытался, Сонь. Я, честно, пытался.