— Да нет, какие обиды. — Петропавловский махнул рукой. — Мы с почтенным Дмитрием Александровичем только рады — все равно он в этих ваших вложениях и финансах разбирается примерно как свинья в апельсинах. И большие деньги малого ума человеку иметь вредно: как начнут карман жечь — враз на девок румяных потратит, а то и в карты продуется, голова садовая. — Поговори мне тут! — Фурсов показал здоровенный кулак — и обратился уже ко мне: — Ты не подумай, Вовка, что мы не рады, что ты за все это взялся… Тут другое дело! — Это какое же? — Да парни из наших складских тоже просятся — в артель вроде как, под твое начало. Говорят — хотим с Владимиром Петровичем, — отозвался Фурсов. — Чтобы вместе товарищество какое организовать, или еще чего. — Видать, поняли, что с таким генералом нигде не пропадешь. — Петропавловский с размаху плюхнулся на диван. — Доверие у людей к тебе, брат, имеется. — Вот прямо у всех, что ли? — проворчал я. — Тоже мне, нашли атамана без усов. — Ну, у всех, не у всех. — Фурсов стащил с плеч куртку и пристроил на крючок на стене. — Из тех, кто с нами на Апрашку ходил каторжан бить, тоже люди разные. Кто-то свои рублики тут же в кабак и понес, кто-то в семью — это мужики, что постарше, у кого уже дети есть… А те, что потолковее — они с нами просятся капиталы в дело пускать. Не такая уж и дурная затея. Не то, чтобы разграбленный воровской общак сделал всех участников побоища на рынке богачами, но в руки простым работягам попали деньги, которые не заработаешь честным трудом… или заработаешь за год, если не полтора. Неудивительно, что кто-то вошел во вкус и решил приумножить доходы. Сам я не собирался глубоко закапываться в финансовые дела, но если уж появилась возможность… — Ну, в дело пускать — это дело хорошее, — неуклюже скаламбурил я. — А мысли то какие имеются у народа? В смысле — конкретные? — А как же, ваше высокоблагородие! — Петропавловский улегся на диван и закинул левую ногу на спинку. — Так уж вышло, что за последние пару недель места на Апраксином дворе не в большой цене. Даже те, что в господских павильонах, а на улице так и вовсе. Кто-то из купчишек удрать думает, кто-то весь товар продает по дешевке, а кто-то и вовсе лавочку прикрыл, покуда не стихнет. — Что стихнет? — уточнил я. — Вроде как каторжан прогнали — на рынке должна быть тишь да гладь. Разве карманники какие заглянут или цыгане меж собой подерутся, а чтобы хулиганье или эти… — Так там и есть тишь да гладь. Боится народ — им-то откуда знать, что Прошкина братия вся разбежалась? Может, думают, что вернутся еще каторжане. Или ждут, что сибиряки из «Медвежьего угла» на их место придут и еще хуже задавят. — Думаешь, не придут? — усмехнулся Фурсов. — Да кто их знает, братец? — Петропавловский развел руками. — Придут, не придут — но у нас Владимир Петрович человек серьезный, со всеми Кудеяровыми дружбу водит. Его вотчину, стало быть, уже никто и не тронет. — Так ты предлагаешь?.. — я понемногу начинал догадываться. — Именно то и предлагаю. Пока торгаши тише воды и ниже травы сидят, можно на свободные капиталы у них лавки хоть со всеми товарами выкупить. Считай, готовое дело! — Петропавловский алчно заулыбался. — Денег, конечно, прилично надо — не одна тысяча и не две. Зато и отобьешь за два месяца, и в плюсе будешь. — Угу, отобьешь, — кивнул я. — А за прилавком сам стоять будешь? — Ну… Я, может, и не буду. И Фурсову такое доверять нельзя, он у нас в математиках… не силен! — Петропавловский едва успел вскочить с дивана, спасаясь от праведного гнева товарища. — Но охотники найдутся. А охранять, если надо, сами сможем, и карманников переловим, у тебя глаз-алмаз. — Дурак ты, Костя, и шутки у тебя дурацкие, — сердито буркнул Фурсов. — Но дело говоришь: народ у нас хороший, проверенный, и денежки имеются. Может и выгорит чего. — Может, и выгорит, — я не стал спорить. — И затея хороша. Завтра же съезжу к уважаемому Соломону Рувимовичу. Попробую добыть капиталов под ваши… авантюры. — Много не нужно, Вовка, — пояснил Фурсов. — Несколько палаток выкупить или место в павильоне — уже хорошо будет, для начала. Конторку на Садовой организуем. — И машину? — с надеждой спросил Петропавловский, ныряя обратно на диван. — И машину, да? — И машину, куда ж без нее. — Я устроился в кресле напротив. — В тысячу, а то и в две обойдется, если не совсем ржавая — но вещь нужная, в хозяйстве пригодится. — Ну, тогда по рукам. — Фурсов широко улыбнулся и шагнул вперед, протягивая здоровенную лапищу. — Я тогда своим передам, что… Договорить он не успел. Помешал шум: в соседней комнате что-то едва слышно скрипнуло. То ли мебель, то ли оконная рама — а может, просто подала голос видавшая виды рассохшаяся половица. — Ты слышал? — прошипел Фурсов. — Там что, кто-то есть⁈ — Нет. — Я махнул рукой. — Просто сквозняк. — Да уж, сквозняк. Пойду-ка проверю. — Не надо! — Я едва успел поймать Фурсова. — Сказано же — нет там никого. — Не по-о-онял, — протянул Петропавловский, прищуриваясь — и вдруг вытаращился так, что его глаза стали чуть ли не втрое больше. — Понял! Понял, ваше высокоблагородие! Удивительно, на что способна человеческая мимика — особенно на хитрой подвижной физиономии, напоминающей одновременно семинариста, бандита и даже немного мушкетера из романов Дюма. Петропавловский покраснел, вскочил с дивана и, подхватив Фурсова под локоть, потащил в прихожую. — Приносим свои извинения, братец, — выпалил он. — Больше не повторится! — Да чего на тебя нашло, дурья башка? Фурсов вяло дернулся, но всерьез вырваться не пытался — хоть явно и не успел еще сообразить, почему его так настойчиво тянут к выходу. — Что нашло? — Петропавловский на ходу ловко засунул ногу в ботинок. — Пойдем, уважаемый, я тебе на улице как раз все и объясню. А его высокоблагородие тревожить не смей — человек занят! Когда дверь за моими товарищами с грохотом закрылась, я не выдержал и засмеялся. Громко, во весь голос. Так, что стекла и хрустальная посуда в стареньком серванте сердито зазвенели — видимо, квартира еще не успела привыкнуть к молодецкой удали и по привычке ожидала от нового жильца тишины и покоя. — Ну хватит уже! — Я рукавом стер выступишие от смеха слезы. — Выходи давай — чего прячешься? Сначала ответом мне была тишина, но через несколько мгновений раздалось негромкое хихиканье, и в гостиной, наконец, появилась Марья. С мокрой головой и облаченная в одно только полотенце — видимо, тоже решила поплескаться в ванне, когда я отправился на учебу. Светлая ткань не закрывала почти ничего — в смысле, и на полную грудь, и на бедра ее явно не хватало, так что Марье приходилось крутиться и перетягивать полотенце туда-сюда, спасаясь от моего чересчур уж внимательного взгляда. Да уж, таким зрелищем я делиться точно не собирался — даже с лучшими друзьями. — Да я услыхала, что вы пришли — и сразу в спальню! — Марья уселась на диван и тут же подтянула ноги к груди, старательно изображая стеснение. — Куда мне еще было?.. — Правильно, не за что им такое счастье, — усмехнулся я. — Как тебе тут? — Ой, Володька — как во дворце, правда. — Марья мечтательно запрокинула голову. — Прямо барыней себя чувствую, или княжной какой — в таких-то апартаментах. Только скучно без тебя — я уже и щей наварила, и хлеба купить сходила — больше то дел никаких нет… Или нужно еще чего? — Нужно! — Я протянул руку, поймал край полотенца и решительно потянул на себя. — Еще как нужно. А потом — щи. В княжеских хоромах угощают неплохо, но одними булочками сыт не будешь. Да и первое блюдо тут явно поинтереснее. Глава 14 Все-таки в наличии даже самого скромного капитала есть немалая польза. Конечно, я мог бы заниматься делами и в мансарде, разложив бумаги на скрипучем столике, изрядно напоминавшем парту в гимназии — а то и прямо на половицах, благо уж этого богатства даже в крохотной комнатушке под крышей хватало с избытком. Но куда удобнее проделывать это все в кабинете. Пусть даже он и не самый просторный, местами пошарпанный, с кое-где отвалившимися темно-зелеными обоями — да и вообще наскоро переделан то ли из крохотной спальни, то ли вообще чулана. Зато с самым настоящим креслом! Обтянутый потрескавшейся кожей трон я нашел на Апраксином дворе за «красненькую» и без особого труда сторговался чуть ли не вдвое меньше. То ли Петропавловский не ошибся, и перепуганные купцы готовы были скидывать товары за бесценок, то ли меня уже понемногу начинали узнавать в лицо. А может, кресло и правда стоило не больше мятой пятерки — но оно мне понравилось, так что весьма и весьма скоро поехало на новую квартиру. Вместе со столом — тоже не слишком новым, зато просторным, с кучей запирающихся ящиков и даже в изрядном возрасте сохранившим то, что принято называть роскошью. Годы добавили дереву не только царапин и шероховатостей, но и какой-то особенной фактуры. Тяжеловесной, уютной, приятной на ощупь и с неповторимым запахом старины. Наверняка стол многое повидал и мог бы рассказать немало весьма занятных историй. Но уж точно не таких, как та, что я понемногу восстанавливал. Медленно, по крупицам, частенько ошибаясь и раз раз разом откатываясь назад на месяцы или даже годы. До появления первых компьютерных сетей — дедушек Интернета — оставалось еще не меньше полувека, а пожелтевшие от времени архивные записи не слишком-то спешили делиться своими тайнами — не говоря уже о том, что даже раздобыть эти клочки бумаги с расплывшимися от влаги чернилами уже стоило немалых усилий, а порой и денег. Информацию приходилось собирать буквально по крупицам. И все же дело понемногу двигалось: я узнал то, о чем еще не успели написать в учебниках по современной истории. И то, что вряд ли вообще когда-нибудь напишут. Похоже, здесь интервенция в Персию силами Кавказского военного округа началась чуть раньше положенного, еще в марте. И шла даже удачнее, чем в моем родном мире. Настолько, что генералу Иллариону Ивановичу Воронцову-Дашкову не понадобилась моя с шефом помощь… наверное. Во всяком случае, отправленные мною письма вернулись, не найдя адресатов: подпоручик Чернов и его высокоблагородие капитан Муромов в составе первой стрелковой бригады не значились — в том числе и в списках погибших. Ни фотографий, ни статей, ни даже слухов о сверхчеловеческих подвигах, которые непременно дошли бы до столицы. Впрочем, на фоне умений местной аристократии мои скромные возможности изрядно терялись. Так что слава и газетные развороты вполне могли достаться и кому-нибудь из родовитых князей… но не имя же, в конце то концов! По всему выходило, что очередная война на Ближнем Востоке почему-то обошлась без нашего с шефом участия. Может, нашлись дела поважнее. Или в Персию отправился кто-то другой из наших. Или… — Ты как, Володька? — Промурлыкала Марья, повиснув у меня на шее сзади. — Уже учиться сел? Учиться?.. Ах, ну да — книги на столе. И как раз пара учебников сверху — немудрено подумать, что господин гимназист проснулся в такую рань подтянуть хвосты по учебе. В каком-то смысле так оно и было: я уже столько дней обещал себе заняться по-настоящему важными делами, что пришло время сдержать слово. Пусть даже не это придется потратить утро единственного выходного. Уже к обеду меня ждет сначала визит в «Медвежий угол» к Кудеярову, потом очередная поездка к уважаемому Соломону Рувимовичу, потом… — Да что с тобой такое? — Марья неловко ткнулась губами мне в щеку. — Сидишь и в бумажку смотришь — совсем как ледышка застыл… Что там вообще? — Ничего. — Я сложил помятый листок вдвое и бросил в ящик стола. — Так, письмо одно. Даже если Марья успела заглянуть мне через — вряд ли разобрала слова. За пять лет чернила успели не только выцвести, но кое-где расплыться от влаги так, что от строчек остались лишь синие пятна. Впрочем, уцелевших вполне хватило, чтобы заставить меня «подвиснуть» на минуту… или даже на две. — Письмо… Ладно уж, занимайся, ученый! — Марья напоследок еще раз чмокнула меня куда-то под ухо. — Тебе чаю принести. — Кофе, — попросил я. — И завари покрепче, пожалуйста. А то я так до обеда толком не проснусь. — Ишь ты! — неодобрительно фыркнула Марья. — Неделю как в хоромы перебрался — а уже прямо как барин — кофеи чашками пьешь. И откуда только такое взял?.. Действительно — откуда? Вряд ли я смог бы объяснить самой обычной девчонке, родившейся в конце девятнадцатого века, что ароматный напиток, которым сейчас балуются по большей части богачи, через столетие с небольшим станет чуть ли не товаром первой необходимости. Непременным атрибутом любого утра, божественным нектаром, основой основ, чудодейственной влагой, способной пробудить к жизни даже истерзанный килотоннами ненужной информации мозг офисного работника. Что кофе будут не только варить в турках, но и готовить всеми мыслимыми и немыслимыми способами, включая сквозное прохождение зерен через кишки каких-то там индонезийских мартышек. Что без него не смогут обойтись ни работяги, ни служивое сословие, ни те, кто в моем мире пришел на смену титулованной знати.