Кофе! Когда Марья удалилась на кухню, моей первой мыслью было тут же вытащить спрятанную бумагу обратно… но зачем? Я и так помнил ее содержание до последнего слова: стандартная выписка из документов пятилетней давности. Обычно в те времена при штабах уже вовсю работали и какие-никакие типографии, и целый штат машинистов — но уж точно не там, где день и ночь громыхали взрывы и стрекотали пулеметы. С «Ундервудами» в Порт-Артуре было так себе. Стандартная «шапка», несколько абзацев с текстом и сразу за ними — список. Девять фамилий, из которых я помнил чуть ли не все. Две или три расплылись до неузнаваемости, еще одна была мне незнакома, но остальные… В этом мире случилось то же самое, что и в моем родном — хоть и с некоторыми отличиями. Крупнокалиберный снаряд, угодивший в каземат форта номер два при обстреле пятнадцатого декабря тысяча девятьсот четвертого, пощадил легендарного генерала Кондратенко, но забрал жизни других офицеров. Девять человек — прямо как в тот самый день, который я вспоминал еще долгие годы. Впрочем, всерьез меня сейчас интересовал только один. Мичман с затопленного еще в феврале «Варяга» — того самого легендарного бронепалубного крейсера. Бравый вояка, хоть и был из корабельных чинов, неплохо освоился и на суше: сражался на передовой, ходил в разведку, неплохо стрелял и еще лучше дрался в коротких, но страшных и кровавых штыковых атаках… Впрочем, таких в Порт-Артуре было немало, и мичмана от всех прочих отличала разве что немыслимая для простого пехотинца удача: он неизменно возвращался невредимым из таких переделок, откуда любой другой на его месте прибыл бы на носилках… если и вовсе не остался бы лежать где-нибудь на простреливаемой с обеих сторон ничейной земле. Вот таким везучим мужиком оказался Велевский Николай Станиславович. Тогда меня называли этим именем. Странное ощущение. Тоска, испуг… нет, даже страх. Меня на мгновение коснулся первобытный ужас, заложенный на уровне базового инстинкта. Так глубоко в подсознании, что его не смогли окончательно выковырять ни опыт, ни знания, ни даже годы и столетия сверхчеловечески долгой жизни. Когда-то давно я перестал бояться — слишком уж часто смерть ошивалась рядом. Приближалась, щелкала костями, скалилась мордой скелета и поглядывала из-под балахона пустыми глазницами. Гремела костями, грозилась ржавой косой, иногда даже замахивалась всерьез… и уходила голодной. Столько раз, что я уже успел поверить в почти всемогущую неведомую силу, которой зачем-то решила ранить мне подобных. Но не здесь. Раздутых до запредельных значений удачи, опыта и запаса прочности все-таки оказалось недостаточно. Смерть дотянулась до того, другого меня, сделав строчку в армейском документе этаким напоминанием о хрупкости человеческого бытия, и теперь беззвучно смеялась, разом придвинувшись чуть ли не вплотную — и, похоже, всерьез собиралась остаться здесь надолго. Мичман Велевский погиб. Я погиб. Но следом за страхом пришло и странное облегчение. Будто второй, местный я по каким-то неясным нам обоим причинам мог оказаться для меня не потерянным братом-близнецом на сотню с копейками лет моложе, а врагом. Тем, для кого я стал бы чуждым элементом, уродливой копией, подделкой. Кривым зеркалом, сбоем в системе мироздания, устранить который возможно только единственно верным способом. И если уж в этом мире мог существовать только один, я не имел ничего против им оказаться. Настолько, что даже не стал еще раз читать абзацы с кратким изложением событий пятилетней давности. Армейский писари уж точно не страдали страстью к преувеличению жертв и будь у них хоть какие-то сомнения — поставили бы отметку «пропал без вести»… Значит, что-то от меня все-таки осталось. Вполне достаточно для опознания и даже похорон. И проверять тут нечего: мы куда крепче обычных людей и немыслимо живучие, но прямое попадание в каземат из крупнокалиберной японской гаубицы — это определенно не то, после чего можно уцелеть. Значит, тоже тупик. Еще одна ниточка оборвалась, не успев размотаться настолько, чтобы я смог вытянуть за нее хоть что-то. Придется копать дальше, погружаясь все глубже в густой омут минувших дней и откатываясь еще на год или два в прошлое. К восстанию боксеров в Китае, к битве за Пекин. Или к Памиру — почти за десять лет до войны с Японией и обороны Порт-Артура. Или еще раньше — до очередной и пока что последней русско-турецкой, которая случилась еще при Александре Втором, отце нынешнего императора. Или… — Володька! Голос Марьи выдернул меня из воспоминаний. Так резко, что я несколько мгновений пытался вспомнить где — и главное, когда — нахожусь. Прямо как рыба, которую вдруг вырвали из привычной среды и швырнули на сушу… Видимо, со стороны это и правда выглядело весьма забавно. — Ну и лицо у тебя, — захихикала Марья — и вдруг нахмурилась, разом посерьезнев. — К тебе там дед какой-то пожаловал. Здоровенный, страшный, бородища разве не до пояса… Говорит — зови Владимира Петровича! Глава 15 Здоровенный, с бородищей до пояса — вариантов не так уж и много. До Нового года оставалось еще полгода с лишним, так что рассчитывать на появления Деда Мороза определенно не стоило. Так что наведаться ко мне на новую квартиру могло всего несколько человек. А под Марьино описание и вовсе попадал всего один. Тоже дед — только не Мороз, а Федор. — Хорошо ты тут устроился, Володька. — Старший из клана Кудеяровых просунул в прихожую косматую голову. — Гляжу, уже и хозяйку привести успел… Только я тебя у нее сейчас украду. — Восемь утра… — простонал я. — Да что ж вы за люди такие? Договаривались же — на обед приду и… — Собирайся, кому сказано. — Дед Федор отступил обратно на лестницу. — Соломон Рувимович звонил — говорит, обложили его какие-то лбы характерной наружности, как собаки медведя. Надо выручать. — Ну, раз так — то надо. — Я развернулся и зашлепал босыми ногами по полу. — Сейчас, дед Федор — пять минут! Раз уж обещал — слово надо держать. Я понятия не имел, кто конкретно и для чего пожаловал к нашему драгоценному финансисту, но догадки имелись: вряд ли легендарный барон Грозин был из тех, кто умеет прощать обиды или отличается короткой памятью. — Давай быстрее, Володька, — громыхнуло мне вслед. — Там дружок твой уже весь извелся нас ждать, поди. Мой дружок? Все интереснее и интереснее — настолько, что я даже почти перестал жалеть об утре, которое вполне могло пройти куда приятнее: с чашкой кофе, с бумагами, за огромным столом… с Марьей, в конце концов! Она не успела сказать и слова, как я снова вылетел в прихожую, пряча под курткой кобуру с браунингом. И уже только на лестнице определил оружие на нужное место, зашнуровал ботинки, а потом бросился вниз по ступенькам, догоняя деда Федора. В машине нас ждал Петропавловский. И не просто ждал, а сидел за рулем с настолько самоуверенной физиономией, что я сразу понял: водить ему уже случалось. Вполне возможно, даже этот самый автомобиль, который дед Федор доверил очередному гимназисту явно не по доброте душевной. И, пожалуй, даже не из опасений самому крутить баранку. Надо же — уже и подружиться успели? — Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — Петропавловский жестом указал на заднее сиденье. — Милости прошу в карету. Время не ждет — силы зла уже на подходе. — Хорош болтать! — Дед Федор со скрипом плюхнулся в пассажирское кресло. — Поехали давай, и побыстрее. — Побыстрее? — усмехнулся Петропавловский. — Ну смотри, борода — потом не жалуйся. Точно подружились — фамильярного обращения и сомнительных шуток таежный великан не прощал никому, делая исключение разве что для меня… Ну, теперь еще, похоже, и для Петропавловского. Впрочем, тот явно сообразил, что сболтнул лишнего, поэтому поспешил заняться делом: запустил двигатель, схватился за руль и рванул с места на все лошадиные силы — так, что меня швырнуло на спинку сиденья. Дед Федор с кряканьем выдохнул и тут же схватился за кресло могучими ручищами. Видимо, до сих пор боялся ездить на авто, хоть и сам понемногу осваивал нехитрое ремесло шофера. А уж лихая манера езды и вовсе вгоняла беднягу сибиряка чуть ли не в священный ужас. И не его одного. Пока мы ехали до Казанского собора, я успел раза три или четыре попрощаться если не с жизнью, то с десятком костей уж точно. Водить Петропавловский не умел совершенно: то и дело ошибался с передачами, раскручивал двигатель чуть ли не до предела, отчаянно газовал и дергал рулем, будто на каждом маневре собирался пустить машину в занос. Но все-таки каждый раз успевал каким-то чудом уйти от столкновения, компенсируя недостаток мастерства реакцией, темпераментом и рвением. Слабоумие и отвага — впрочем, как и всегда. Когда мы помчались по Невскому, я не то, чтобы выдохнул, но хотя бы смог убедить себя, что если уж мы до сих пор почему-то не припарковались в какой-нибудь грузовик, то, пожалуй, доедем и дальше. До самой конторы на кривой улочке за Знаменской площадью. — Чего там хоть такое, дед Федор? — поинтересовался я, перекрикивая рев мотора. — Кто к Соломону Рувимовичу пожаловал? Уже не сам ли?.. — Много чести. Да и не барское это дело — конторы громить. Своими руками Грозин в такие дела не сунется. Отправил каторжан… ну, ли кого из своих — у него мужики обученные, из отставных солдат да городовых. — Дед Федор кое-как развернулся на переднем сиденье. — Соломон Рувимович звонил, говорит — приехали на двух машинах, стоят на улице, но внутрь покуда не лезут. Может, ждут чего, или… Да что ж ты делаешь, дурень? Улицу пропустишь! От внезапно крика у меня заложило в ушах, а Петропавловский подпрыгнул — и тут же вдавил тормоз. Машина дернулась, чихнула едва не заглохшим двигателем и вылетела на встречную полосу, лишь чудом не зацепив крылом грузовик. В поворот мы влетали в лучших традициях голливудских боевиков: впритирку к тротуару, боком, под задорный аккомпанемент из ругани, визга покрышек и сердитого рева автомобильных клаксонов. Сам бы я в жизни не решился на подобный маневр, но, как известно, дуракам и новичкам везет, поэтому Петропавловский умудрился вписаться в поворот даже не зацепив столб — и через мгновение мы уже летели по узкой улочке прямо к громадной вывеске «Левинзон и сыновья». Под которой уже вовсю разворачивалось действие. Похоже, Грозинским прихвостням надоело ждать, и они перешли в наступление. Я насчитал у витрины с полдюжины человек: один бился плечом в запертую дверь, а остальные крушили палками стекла. Вальяжно, деловито, будто не так уж спешили попасть внутрь, предпочитая устроить побольше разрушений и нагнать ужаса на засевших внутри Левинзонов. Нас заметил только тот, что орудовал с самого края. Я не успел толком рассмотреть ни лица, ни сложения — зато выучку оценил сразу. Соображал налетчик быстро: развернулся в нашу сторону, отшвырнул бесполезную дубинку и тут же полез под пиджак — видимо, за наганом. — Подстрелит, зараза! — Петропавловский отпрянул и скрючился, будто желая укрыться от пули. — Я не… — Жми!!! — рявкнул я. И, просунув руку между сидениями, сам ухватился за руль. Машина с грохотом запрыгнула на тротуар и ударила бампером. Скорость была не такая уж и большая — разогнаться после поворота Петропавловский еще не успел… но хватило и массы: налетчик подлетел, крутанулся в воздухе и рухнул на асфальт тряпичный куклой. Второй успел увернуться и лишь скользнул боком по крылу — и все-таки не ушел. Я свалил его распахнутой дверцей и на ходу выскочил наружу, доставая из-под куртки браунинг. Выстрелить не успел — на меня тут же налетели еще двое. Одновременно и даже с разных сторон: тот, что был повыше не стал ломиться в лобовую, а чуть сместился вбок, атаковал — и сразу заступил дальше, пытаясь зайти мне в спину и дать побольше простора своему товарищу. Тот набросился с разбега и явно планировал уложить одним ударом — в прыжке, коленом в челюсть. Таким непросто попасть… но уж если получится, противника непременно ждут звезды из глаз, падение и глубокий нокаут. Мне повезло: я кое-как прикрылся плечом, устоял на ногах и наотмашь ударил рукояткой пистолета снизу в подбородок. Не слишком сильно, но веса железки все-таки хватило: налетчик клацнул зубами, «поплыл», схватился за раскрытую дверца авто — и, не удержавшись, рухнул вниз. Второй не стал пытаться отобрать у меня оружие или стукнуть дубинкой — просто повис на плечах, пользуясь ростом и массой. Ее оказалось изрядно, и я завалился вперед, врезавшись коленями в асфальт. Выручил Петропавловский: пулей выскочил из машины, развернулся и тут же ударил. Не кулаком, а ногой — размашисто, по футбольному, лишь каким-то чудом не угодив мне в лоб. Череп налетчика гулко стукнул о носок ботинка, и хватка сзади ослабла. Я поднялся, стряхивая с плеч обмякшую тушу — и выстрелил. Просто так, в воздух, не пытаясь кого-то выцеливать — но и этого оказалось достаточно. Грозин явно не готовил свое воинство сражаться с сильным и уж тем более вооруженным противником — и налетчики, как по команде, бросились наутек. Дед Федор уже успел изрядно помять одного, так что на ногах остались немногие. Двое удирали дальше по улице, а третий, прихрамывая, бежал к машине на той стороне дороги. Видимо, надеялся уехать или хотя бы укрыться в кабине. Не успел: я догнал его в два прыжка и ударил ногой в поясницу. Налетчик отлетел, высадил лбом стекло и с тихим стоном сполз вниз, размазывая по дверце кровь. — Пошли прочь, шлимазлы! Еще раз тут увижу — убью всех до единого, слышите!!! Уважаемый Соломон Рувимович всю драку благополучно отсиделся за стенами конторы, но теперь, похоже, решил-таки явить свой лик — и выскочил наружу, грозно потрясая кулаками. Но сражаться отважному финансисту было уже не с кем, и он тут же бросился ко мне. — Хвала господу, вы здесь, друг мой! — Соломон Рувимович стиснул мою ладонь обеими руками. — Еще минута — и они добрались бы до моих мальчиков и… — Ну… я же обещал, разве не так? — Я на всякий случай еще раз оглядел поле боя. — Думаю, эти люди вряд ли смогут вас побеспокоить — мы сдадим их городовым. — Вы — человек слова. Вам можно доверять — и я тоже считаю своим долгом отплатить добром за добро… Мы непременно поможем! — Соломон Рувимович поправил сползшие на кончик носа очки. — Может, мои сыновья не так хороши, когда дело касается драки на кулаках, зато им многое известно о финансовых хитростях наших недругов. И если об этом узнают в полиции или в тайной канцелярии… — Вы готовы… сдать его благородие барона? — усмехнулся я. — Если так — Грозиных ждут изрядные неприятности. — Уж поверьте моему слову, Владимир Петрович. — Темные глаза под стеклами очков хищно блеснули. — С божьей помощью мы уничтожим наших врагов. И они еще пожалеют, что решили тронуть Соломона Левинзона! — Не сомневаюсь. — Я поправил кобуру под курткой. — Как бы то ни было — я рад, что сегодня обошлось без лишней крови. — И я тоже, друг мой, и я тоже… И вот еще что — возьмите! — Соломон Рувимович осторожно огляделся по сторонам, шагнул вперед и сунул мне в руку сложенный вчетверо листок бумаги. — Одна… одна особа просила передать вам.– И умоляю, ради бога — ничего не спрашивайте! Глава 16