Мне уже приходилось наблюдать ее сиятельство в действии — в Покровской больнице. Рана была пустяковая, и мой организм уже наполовину затянул ее своими силами. И даже тогда сила Владеющего целителя… скажем так, весьма впечатляла. Но это и рядом не стояло с тем, что Вяземская вытворяла сейчас: она даже не смотрела на распростертого на столе Фурсова — а если и смотрела, то уж точно не глазами. Талант позволял читать человеческое тело, как открытую книгу. И на этом его возможности, похоже, только начинались. — Действуйте, ваше сиятельство, — тихо произнес я. — Мы вам полностью доверяем. Вяземская не ответила — видимо, не хотела тратить на болтовню ни времени, ни сил, которые сейчас следовало собрать до последней капли. Она снова провела рукой над раной, сложила ладонь в гость, перевернула, будто зачерпывая ковшиком — и потянула на себя. Конечно, я ничего не увидел, но почти физически почувствовал, как ей нелегко. Лицо побледнело, на лбу выступили крохотные бисеринки пота, а сомкнутые пальцы дрогнули и начали понемногу разгибаться, будто Вяземская пыталась поднять ими что-то тяжелое… слишком тяжелое для маленькой руки. И я понемногу начинал понимать, что она задумала. — Отлично, отлично, Катерина Петровна. — Я шагнул вперед и встал у края стола, будто это могло как-то помочь. — Еще немного! Талант работал на полную катушку. С такой отдачей, что его мощь уже становилось невозможно держать в узде — и она то ли дело прорывалась наружу. Вздрогнул пол под ногами, зазвенели стекла в окнах. Несколько раз мигнул свет, а потом лампочка под потолком потускнела и едва слышно зажужжала. Будто даже само электричество в доме пыталось отдать хозяйке хоть каплю сих, которых все равно не хватало. — Держите его, — простонала Вяземская. — Слишком тяжелый. Одна не смогу… Тело Фурсова встрепенулось, выгибаясь, и скользнуло к краю стола. Я обхватил его и чуть прижал сверху, стараясь не мешать — и увидел, как плоть вокруг раны стремительно набухает. Кожа надулась пузырем и вдруг с влажным хрустом разошлась, выпуская наружу железо. На стол тут же хлынула густая и темная, почти черная кровь, а обломок лезвия лишь на мгновение задержался в ране — и послушно скользнул в подставленную ладонь. — Хорошо, — выдохнула Вяземская, со звоном отбрасывая уродливую железку на пол. — Теперь сделаем остальное… Попробуем! Глава 23 Первая часть импровизированной операции как будто прошла неплохо, но я мог только догадываться, сколько сил потратила Вяземская, доставая из Фурсова железку… и сколько их еще понадобится на остальное. Возможно, окажись вместо меня рядом кто-нибудь потолковее — пусть не Владеющий целитель, а хирург или хотя бы сестра милосердия из Покровской больницы — было бы куда проще работать. Пригодилась бы и вторая пара умелых рук, и инструменты. Однако саквояж остался лежать на стуле по соседству — Вяземская к нему так и не притронулась. Работала в одиночку, на чистой мощи Таланта, разве что изредка касаясь Фурсова побелевшими пальцами. Конечно, я при всем желании не смог бы оценить детали процесса, но суть, похоже, уловил: сила Владеющей не просто восстанавливала поврежденные ткани, а еще и перетекала в тело в виде чистой энергии. То ли химической, то ли электрической, то ли какой-то особой, вообще мне не известной. Так или иначе, кожа Фурсова понемногу становилась теплее. А вот Вяземская, похоже, отдавала куда больше, чем следовало. Я почти физически чувствовал, чего ей стоит удерживать жизнь в измученном и раненом теле, но она все равно не отпускала, выжигая уже не обычный запас сил, а что-то другое. Спрятанное куда глубже, могучее и одновременно хрупкое. То, что вряд ли восстановится к утру. — Почему так много крови? — тихо спросил я. — Вена? Вытекло уже и правда изрядно — так, что скатерть успела пропитаться чуть ли не насквозь. Густая жижа липла к рукавам и пальцам, расплывалась огромным уродливым пятном до самого края стола — и уже оттуда падала на пол тяжелыми каплями. Слишком темными — даже для венозного кровотечения. — Нет… Так и должно быть. Если останется внутри — будет хуже, — отозвалась Вяземская. — Попробую вытянуть. Не знаю, зачем она вообще что-то объясняла — даже несколько слов дались ей не без труда, а от меня все равно уже не было почти никакой пользы. Я просто стоял и со стороны наблюдал, как идет сражение за жизнь Фурсова… и идет без меня. Увы, в этой драке я был лишь зрителем. А Вяземская продолжала работать. Я едва мог представить себе способ убрать из тела грязную кровь, которая уже излилась куда-то во внутреннюю полость, и при этом не тронуть здоровую… Наверное, как-то заделала вену. Или просто временно перекрыла — без зажимов, без скальпелей — даже не видя, что делает! Я в очередной раз убедился, почему народная молва возносила княжну чуть ли не до святой — и дело уж точно было не только в учтивых манерах или симпатичной мордашке. Она не просто выполняла долг или клятву врача, не просто трудилась наравне с простыми смертными и даже не просто исцеляла, используя доставшийся от предков дар, а дралась со смертью на равных. Бешено, самозабвенно, не жалея себя ни капли — и за это я уже был готов простить ей не только сложный характер и аристократический гонор, но и вообще все на свете. Как и тогда в больнице, Вяземская преображалась и буквально светилась изнутри едва контролируемой мощью Таланта. Темные волосы растрепались, глаза сверкали так, что было больно смотреть, а лицо будто принадлежало не человеку, а кому-то другому. Рядом со мной появилось существо иного, высшего порядке, чьи возможности многократно превышали мои собственные. Но все-таки и у них был свой предел, и Вяземская подобралась к нему вплотную. Не знаю, приходилось ли ей раньше пользоваться Талантом вот так — без чужой помощи и даже без инструментов, на пределе сил, отдавая все и даже чуть больше. Родовые способности трудились на полную катушку, энергия хлестала через край, однако тело уже начинало уставать: щеки и кончик носа не просто побледнели, а стали белыми, как мел. Тонкие пальцы едва заметно подрагивали, а ногти понемногу наливались нездоровой синевой. Я успел заметить, как Вяземская украдкой вытерла лицо, и на рукаве халата остались алые капли. Кровь — не Фурсова, а ее собственная. — Ваше сиятельство, — негромко позвал я. — Нужно отдохнуть. Хотя бы немного, и потом… — Помолчите! — огрызнулась Вяземская. — Неужели не видите — он умирает! Я, конечно же, не видел — для меня Фурсов выглядел не лучше, чем четверть часа назад, но уж точно и не хуже. Во, всяком случае, он пока еще дышал. И даже если мы с Петропавловским не успели… что ж, я никак не мог требовать у Вяземской жертвовать собственным здоровьем, Талантом и еще неизвестно чем. А она все равно не прекращала. Сама уже еле держалась на ногах, хмурилась, шумно дышала через нос, закусила губу разве что не до крови — но вцепилась в Фурсова так крепко, что даже самой смерти приходилось уступать… пока что. Не знаю, как часто в Покровской больнице случались неудачи — сейчас мне казалось, что Вяземская вообще не знает, что такое сдаваться. Упрямство и самоуверенность. Я и сам не полностью изжил в себе эти качества и тем более умел ценить в других, но уж точно не собирался смотреть, как девчонка отдает последнее. — Хватит. — Я осторожно тронул ее за плечо. — Вы убьете себе. — Нет! — Вяземская тряхнула головой. — Я смогу… Еще немного! Фурсов едва слышно застонал и пошевелился. Чуть повернулся на боку, и я увидел, как кровь перестала течь. Не понемногу, а разом, будто кто-то заткнул рану пальцем. Треугольное отверстие на спине, конечно же, еще не успело затянуться полностью, не теперь выглядело так, будто рану нанесли день или два назад: краснота почти исчезла, и даже припухлость спала. — Вот, — прошептала Вяземская слабеющим голосом, — теперь, кажется, все… Я едва успел подхватить ее у самого пола. Видимо, последние пару минут она держалась на чистом упрямстве, и теперь, когда самое страшное осталось позади — наконец, позволила себе отключиться. Поднимая обмякшее тело на руки, я заметил, что на этот раз оно почему-то кажется заметно легче, чем в день нашей первой встречи. То ли с тех у меня заметно прибавилось мускулов, то ли спасение чужой жизни высосало из Вяземской не только силы, но и что-то вполне осязаемое. Даже лицо выглядело так, будто она не спала несколько суток… и не ела неделю-другую. И то ли я не замечал раньше, то ли просто так упал свет — в растрепанной темной шевелюре поблескивало серебро седины. Вяземская тихо дышала — задремала или даже уснула, но упрямая складка между бровей не спешила разглаживаться даже сейчас. Похоже, где-то там, внутри, отважная воительница все еще продолжала сражаться со смертью — и снова побеждала. Но какой ценой? Я деликатно подхватил ее сиятельство под бедра, плечом толкнул дверь, вышел в гостиную, и мне навстречу тут же бросились горничные, Петропавловский и бабуся в платке — то ли повариха, то ли ключница. Но старикашка-дворецкий опередил их всех — и виду у него при этом был весьма грозный. — Ее сиятельство утомилась, — коротко пояснил я. — А Фурсов? — Петропавловский схватил меня за плечо. — Живой⁈ — Живее всех живых. Приглядывый за ним, а я пока… — Я огляделся по сторонам. — Где здесь спальня? Думаю, ее сиятельству следует отдохнуть. — Пожалуйте за мной, сударь. Холодом в голосе дворецкого можно было заморозить Неву со всеми притоками и каналами — и все же он зашагал к лестнице, указывая мне дорогу. Видимо, уже успел сообразить, что горничным, бабусе и даже ему самому вряд ли хватит сил донести драгоценную княжну до опочивальни. Мы поднимались по ступенькам в гробовой тишине. Настолько зловещей, что я всерьез начал опасаться, что вредный старикашка в конце маршрута снова возьмется за револьвер — или огреет меня чем-нибудь по голове. Выручила Вяземская: не успел я войти в спальню, как она открыла глаза, заворочалась у меня на руках и едва слышно ойкнула. Но вырываться все-таки не стала. Даже наоборот — доверчиво ткнулась головой в плечо и не двигалась, пока я не опустил ее на кровать. — Можете идти, Константин. — Вяземская шевельнула рукой. — Помогите остальным… внизу. Дворецкий поджал губы, нахмурился, прожигая меня взглядом, но спорить с госпожой, конечно же, не осмелился. Через несколько мгновений его шаги стихли на лестнице, и мы с Вяземской остались одни. — Ваш друг… — едва слышно спросила она. — Как?.. Он жив? — Исключительно вашими стараниями. — Я чуть склонил голову. — Позвольте от всего сердца поблагодарить… — Прекратите, Владимир. Мой род и так многим вам обязан. Надеюсь, теперь наш долг оплачен хотя бы наполовину. — Целиком, ваше сиятельство. — Я опустился рядом с кроватью на одно колено. — И даже чуть больше. Я не мог требовать от вас подобного. — Пустяки. Не стоит. Не бледных губах заиграла улыбка. Вяземская попыталась через силу изобразить усмешку — и вдруг закашлялась. Глухо, хрипло, содрогаясь всем телом, а потом согнулась и застонала, будто у нее внутри что-то лопнуло. — Ваше сиятельство! — Я вскочил на ноги. — Что?.. — Ничего. Ничего… страшного. Просто немного устала. Слишком сильно выложилась — только и всего. — Вяземская вытерла кровь с губ тыльной стороной ладони. — Нужен отдых. Ступайте, Владимир. — Неужели я ничего не могу для вас сделать? — Едва ли. Будь здесь другой целитель, я попросила бы его поделиться силами — нас учат передавать их друг другу, такое иногда используют на сложных операциях… Но это не так уж важно. Немного сна — и я поправлюсь. Вяземская врала. Явно со знанием вопроса, довольно умело и, пожалуй, не так уж сильно — скорее по каким-то причинам пыталась скрыть от меня часть правды. Но выглядела она уж точно не как человек, который сможет полностью восстановиться даже за сутки крепкого сна. В моем мире за любые ошибки или самый обычный перебор с магией всегда приходилось платить немалую цену. И в этом, похоже, все работало точно так же. Ее сиятельство «сгорела» дотла, и последствия не заставили себя ждать: слабость, кашель, кровь на губах — и кто знает, что еще. После таких усилий Вяземская могла лишиться способностей к исцелению на несколько месяцев или вообще утратить Талант. Потерять здоровье, стать калекой… но почему-то молчала. То ли снова проявляла характер, то ли не желала просить чего-то или выглядеть в моих глазах слабой. А может, просто стыдилась собственного бесшабашного упрямства. — Ваше сиятельство! — Я осторожно опустился на край кровати. — Я, конечно, не целитель, но дворянин и Владеющий. Если вы сможете взять силы у меня — я готов отдать столько, сколько потребуется. — Благодарю, Владимир. — Вяземская легонько сжала мою руку. — Но с моей стороны было бы подло воспользоваться вашей порядочностью. Мы, целители, порой работаем с чистой энергией, и поэтому нуждаемся в ней куда больше остальных Владеющих. И я могу даже против своей воли забрать куда больше, чем вы сможете дать… А это небезопасно. — Сейчас уже слишком поздно думать об опасности, — усмехнулся я. — Думаю, стоит рискнуть. Как знать — может, я окажусь куда прочнее, чем вы думаете. Вяземская нахмурилась и недовольно засопела. И я уже успел подумать, что меня сейчас и вовсе выставят вон за чрезмерную назойливость, но, похоже, перспектива лишиться Таланта или провести ближайшие несколько недель в кровати пугали ее сиятельство куда больше, чем возможность навредить едва знакомому гимназисту, который и раньше не блистал манерами, а сегодня и вовсе имел наглость заявиться к ней домой чуть ли не ночью с умирающим товарищем. — Ну… Если только немного! — Вяземская подняла слегка подрагивающую руку. — Сидите смирно, Владимир. Я постараюсь… Она коснулась моей шеи и осторожно провела кончиками пальцев чуть ниже и остановилась между ключиц. Наверное, искала какой-то энергетический центр или что-то в этом роде — раз уж не стала просто брать за ладонь или тянуть силу на расстоянии. Вопреки ожиданиям, процесс показался не таким уж сложным и болезненным. Если точнее, я вообще ничего не почувствовал и даже успел подумать, что обладаю запредельным по местным меркам резервом.