А потом в глазах стремительно начало темнеть. Ох ты ж!.. Как выяснилось, Вяземская переживала не зря. Когда «перекачка» пошла на полную, мне между ребер будто вогнали кол — а потом еще и провернули. Боль прошла почти сразу, но прочие неприятности только начинались. По всему телу пробежал холодок, руки и ноги вдруг стали ватными, будто затекли, и даже вдохнуть я смог лишь приложив некоторые усилия. Аппетит у ее сиятельства действительно оказался изрядным: она разом заглотила примерно треть резерва, потом бодро добралась до половины, но дальше, на мое счастье, перешла на порции поскромнее. Случись нам провернуть такой фокус месяц назад, я бы, пожалуй, уже валялся без сознания, однако за последние недели худосочное тело гимназиста поднабралось силенок. И Вяземской, похоже, хватило: она отпустила меня, вжалась затылком в подушку и закрыла ладонями лицо. Но я успел заметить, как на щеках снова появился румянец — да еще какой. Темные волосы заискрились, отражая свет ночника, а пальцы снова выглядели так, как им и полагалось. И все-таки что-то пошло не так. — Ваше сиятельство… — негромко позвал я. — Вы в порядке?.. — Да… Нет! Что со мной⁈ Вяземская уселась, разве что не подпрыгнув на кровати, и прямо передо мной в полумраке сверкнули желтые звериные глаза. Ничего себе! Такого я уж точно не ожидал… хотя, пожалуй, мог бы и предположить. Целителей учили брать чужую силу, и не случайно только у себе подобных. Похоже, я передал Вяземской не только энергию, но заодно и что-то еще. Личное, персональное. Можно сказать, окрас того, что в этом мире принято называть Талантом — и вместе с ним ее сиятельство вобрала и изрядную толику моего второго «я». И бедняжке пришлось несладко. Мне и самому было непросто найти общий язык с потусторонней сущностью внутри, а чтобы приручить зверя полностью, ушла не одна сотня лет. Мы вместе росли, вместе набирались сил, вместе сражались, и в конце концов привыкли друг другу. Ему, хоть и без особой охоты, пришлось признать мое старшинство. Но даже сейчас, спустя целые века, зубастый иногда огрызался. А уж с Вяземской и вовсе мог творить все, что хотел: зверь за считанные мгновения поделился силой с измученным телом, но у моего «подарка» оказался весьма занятный побочный эффект. И дело было не только в желтых глазах или клыках, которые понемногу отрастали куда больше и острее человеческих. Изменился даже голос — стал пониже и чуть хриплым. Перевоплощение добралось и до связок, и до мускулатуры… Но куда круче чужая сущность обходилась с сознанием. Я сам не раз пережил подобное и до сих пор не мог забыть, каково это — чувствовать, как разум будто раскалывается надвое, и вторая половина понемногу прибирает к рукам все, до чего может дотянуться. Как она вспарывает изнутри тонкую шелуху человеческого бытия и воспитания, выпуская наружу все самое примитивное и дикое. Злобу, голод… и прочие проявления и желания, которые в любом обществе принято сдерживать. Иными словами, ее сиятельству сейчас конкретно срывало крышу. — Эй… — Я осторожно коснулся подрагивающего плеча. — Как… Как вы себя чувствуете? — Хорошо… Отлично! В голосе Вяземской прорезались рычащие нотки — и вдруг она схватила меня за ворот рубашки и потянула к себе. Пуговицы с жалобным хрустом посыпалась на кровать и на пол, но ткань все-таки выдержала… А я нет — и завалился набок, едва успев подставить локоть, чтобы не придавить ее сиятельство. Губы у нее оказались теплые-теплые. Пожалуй, даже горячие — видимо, последние пару минут она балансировала на грани трансформации, и метаболизм уже успел разогнаться до сверхчеловеческих показателей. Я честно попытался отстраниться и даже легонько уперся Вяземской ладонью в плечо, но так и не смог. И — чего уж там — не только потому, что теперь девчонка силой почти мне не уступала. Просто все вдруг стало совершенно неважным: и едва оживший Фурсов на первом этаже, и Петропавловский, и прислуга, и особняк, и весь город за его стенами. И любые правила, которые, казалось, только и ждали, чтобы их нарушили. Я успел подумать, что кто-нибудь внизу непременно услышит звон разбитого ночника — Вяземская снесла его с тумбочки изящной ножкой, когда стягивала совершенно ненужный халатик. А потом исчезли и комната, и кровать, и весь прошедший день, который нам обоим, похоже, хотелось побыстрее забыть — любой ценой. Остались только мы. Глава 24 Пробуждение оказалось… странным. С одной стороны, жаловаться на моем месте стал бы разве что безумец: широкая и мягкая постель, приятный утренний полумрак, теплые лучики, кое-как просочившиеся через щели в шторах. И женщина рядом — юная, красивая, да еще и обладающая не только могучим Талантом, а еще и княжеским титулом, к которому прилагались семейный капиталы, связи и положение в обществе и при императорском дворе. Кто-нибудь другой, пожалуй, и вовсе умер бы за такое. Я же оставался самим собой, а вот умереть… Нет, смерть мне, пожалуй, не грозила. Точнее, не так: с самого первого дня в этом мире она всегда ходила где-то рядом, и все же наши ночные выкрутасы с Вяземской определенно не могли остаться без последствий — тех или иных. Да еще и с таким количеством свидетелей. Фурсову, пожалуй, было не чужих амурных приключений, Петропавловский вряд ли станет болтать лишнее, а уж дворецкому по должности положено уметь держать язык за зубами. Но даже прислуга в доме Вяземских ходит по струнке, наш внезапный ночной визит застали и горничные, и еще неизвестно кто. В конце концов, всех я мог и не видеть. И кто-нибудь непременно пожелает поделиться сплетнями: если не бабуся, то одна из девчонок — наверняка. И это не считая шума, который слышала вся округа. Да и дорогую машина с дырками от пуль прямо под окнами особняка ее сиятельства сложно было бы не заметить. А уж если кто-то еще и знал, кому именно она принадлежит… В общем, поводов для слухов уже к обеду будет более чем достаточно. В моем мире высший свет «съедал» собственных детей и за меньшие прегрешения — а здесь пропасть между аристократией и даже самыми состоятельными из простых смертных шире в несколько раз. Талант дарует не только сверхчеловеческие возможности, но и особое положение в обществе. А заодно и поднимает на такую высоту, с которой очень больно падать. Ведь noblesse, как известно, oblige. Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, я принялся любоваться Вяземской. Благо, было чем: ночью нам определенно стало слишком жарко, чтобы укрываться, и ее сиятельство так и заснула в чем мать родила. На расстоянии вытянутой… ну, допустим, руки. Идеал — если одним словом. Во всяком случае, по меркам последних двух столетий: безупречные пропорции, кожа без единого изъяна и ни капли лишнего. Такое богатство достается от природы лишь одной женщине на миллион, а сохранить его даже в два десятка с небольшим удается и вовсе немногим. Впрочем, у Владеющих с генетикой наверняка особые отношения. Далекие предки современных князей наверняка предпочитали брать в жены исключительно девушек приятной наружности. Знатных женихов и невест на выданье выводили похлеще породистых лошадей — не случайно красивых людей на балу у Вяземских было явно куда больше среднего по Петербургу значения. Но ее сиятельство блистала даже среди себе подобных. Талант — наверняка весь секрет именно в нем. Едва ли дар целителя в силах скорректировать конфигурацию цепочки ДНК ребенка, который еще не родился — для таких выкрутасов научная база в этом мире все-таки слабовата. А вот выправить что-то в возрасте лет пяти-семи или даже позже местным аристократам наверняка вполне под силу. Добавить немного роста, нарастить пару килограмм мышц без всяких упражнений или наоборот — убрать что-нибудь ненужное или слишком уж… выпирающее. Впрочем, многого можно добиться и без такого вот «заменителя» пластической хирургии: здоровый цвет лица, роскошные волосы, правильный обмен веществ — не так уж сложно выглядеть красиво, когда изначально выиграл в генетическую лотерею, и в двадцать с небольшим лет организм все еще работает, как часы. В общем, все то, за что женщины в моем мире испокон веков расплачивались бесконечными диетами, изнурительными тренировками и коварными выкрутасами с одеждой и косметикой, Вяземской, можно сказать, досталось бесплатно. И даже после весьма бурной ночи выглядела она сногсшибательно… впрочем, как и всегда. Даже жалко было будить. — Просыпайтесь, ваше сиятельство. — Я легонько коснулся губами обнаженного плеча. — Уже утро. Вяземская распахнула глаза. Обычные, темные, а не звериные желтые. Вытаращилась, отпрянула, уселась на кровати… И, разумеется, заверещала. — О господи! Что это значит⁈ Вы?.. — Я, — кивнул я. — Владимир Волков собственной персоной. Ее сиятельство безуспешно попыталась прикрыться, но маленьких ладошек определенно не хватало на все прелести сразу. А мой взгляд, похоже, даже после всех ночных приключений оказался слишком уж плотоядным — раз уж бедняжке пришлось буквально в прыжке заворачиваться в простыню от носа чуть ли не до самых пяток. — Ну вот… Все хорошее имеет свойство заканчиваться, — вздохнул я. — Разве обязательно было так спешить? Вяземская обожгла меня очередным испепеляющим взглядом, но промолчала. Звериная сущность изрядно сорвала ей крышу и послала по известному адресу воспитание и все правила приличия… А вот память никуда не делась и теперь щедро одаривала ее сиятельство картинами прошедшей ночи. Весьма красочными картинами. — Боже… Что мы наделали⁈ — прошипела Вяземская. — И что… Что это вообще было⁈ — В вашем возрасте пора бы уже знать такие вещи. — Я блаженно потянулся и перевалился на спину. — Но мне ничуть не сложно рассказать: когда мужчина и женщина… скажем так, испытывают друг к другу интерес, между ними пробегает искорка, и тогда… — Хватит! Немедленно прекратите! — Вяземская вскочила ноги и, еще больше кутаясь в простыню, принялась метаться по комнате. — Что со мной случилось⁈ Я бы никогда… — Ах, это… Подозреваю, побочный эффект от передачи сил, — отозвался я. — Весьма занятный, надо сказать: похоже, вы получили от меня не только энергию, но и капельку родового Таланта. Во временное пользование, конечно же. — Ваш Талант — делать с людьми такое? Господь милосердный… Сама не знаю, что на меня нашло! — Я тоже. Но должен сказать, это было самым прекра… — Оставьте свои шутки при себе! — буркнула Вяземская. — Если отец узнает… Боже мой, как вы могли? Я счел за благо промолчать. В самом деле, не напоминать же ее сиятельству, как она сама сбросила одежду и разорвала на мне рубашку, чтобы побыстрее перейти к основному блюду. И вряд ли хоть кто-то на моем месте отказался бы от такого подарка судьбы. Да и, собственно, зачем? — Никто не узнает. — Я протянул руку и осторожно коснулся прикрытого простыней бедра. — Конечно же, если ваши люди умеют держать язык за зубами. Но, так или иначе, теперь мы хотя бы можем поговорить наедине. — О чем⁈ — Откуда мне знать? — Я развел руками. — Вряд ли стали бы приглашать меня на прием во дворец исключительно ради потехи. И раз уж в тот раз нас столь грубо прервал ваш… кхм, жених… — То вы не придумали ничего лучше, чем залезть ко мне в постель⁈ Вяземская уперлась руками в бока, в очередной раз изображая оскорбленную невинность. Правда, эффект изрядно подпортила простыня, которую тут же пришлось ловить, чтобы не сползла еще ниже. — Признаться, у меня и в мыслях не было, — усмехнулся я. — Но раз уж мы оба здесь — почему бы и нет? Как ни странно, это подействовало. Все-таки у любой ситуации, которую принято называть… ну, допустим «крах», есть одно неоспоримое преимущество: она вряд ли может стать еще трагичнее. И раз уж мы и так влипли по самые уши — лишние четверть часа в интимной обстановке вряд ли испортят хоть что-то. Видимо, Вяземская уже успела сообразить примерно то же самое — поэтому хотя бы перестала дергаться. — Что ж, вы правы, — вздохнула она. — Хуже уже не будет… В тот день я хотела попросить защиты. — Защиты? У меня? Впору было собой гордиться — если уж сиятельная княжна из древнего, богатого и близкого к императорскому двору рода почему-то решила, что простой гимназист сможет оградить ее от… От чего? — Ваше сиятельство… Польщен, весьма польщен. — Я поудобнее устроился на кровати. — Но что я могу сделать? Ведь есть жандармы, полиция, слуги… деньги, в конце концов. Ваш отец — влиятельный человек. И если уж ему не под силу защитить собственную дочь… — Поверьте, Владимир, я не стала бы искать встречи с вами без серьезной причины. — Вяземская чуть сдвинула брови. — Есть вещи, которые я не смогу доверить посторонним — даже из числа собственных людей. А у вас репутация человека, который способен действовать там, где у закона связаны руки. — Иными словами — репутация головореза? — уточнил я. — Того, кто сделает грязную работу, не задавая лишних вопросов? — Нет! Я и не думала… Возмущение в голосе Вяземской было вполне искренним, но я почему-то не сомневался: она очень даже думала. Поначалу. И все же что-то заставило ее, пусть и не сразу, увидеть во мне… чуть больше. Не просто ручного пса, готового за пару кусков мяса идти по следу или грызть глотки.