И вот это случилось. Витус выходит на арену. Его ноги дрожат, во рту пересохло, сердце бешено стучит в груди. Он видит Хоба и трех лаков, и его страх усиливается. На Хобе бронзовый шлем, глаза едва видны в горизонтальной смотровой щели. Его триглад облачен в черные, как эбеновое дерево, доспехи. Хоб и его лаки выглядят как люди, но руки у них длиннее. Они источают злобу, а их движения полны непревзойденной ловкости, какой нет ни у одного бойца. Они как хищники следят за каждым движением противника. Витус знает, он станет их жертвой. Голова идет кругом. С грохотом захлопываются огромные двери. На этот раз не слышно трубы, возвещающей о начале поединка. Им предстоит сразиться по особым правилам, которые применяются лишь во время схватки с Хобом. Это хуже, чем просто бой до смерти одного из соперников. Если ты ранен, но все еще жив, Хоб утащит тебя в темноту своего логова, в цитадель на холме, чьи тринадцать шпилей возвышаются над городом. Никто не знает, что там происходит, но бойца-человека после этого никто больше не видит… Поединок начинается. Хоб и его триглад наступают. Их клинки сверкают в свете висящей над ареной люстры. Витус прячется за своего лака, надеясь, что введенные в того шаблоны достаточно хороши. Вбирает голову в плечи, готовясь отразить атаку. В этом году его лак действовал неплохо. Витус – девятый в рейтинге, но почти во всех его поединках победа была одержана в первые пять минут. Быстрота важна, потому что потом звучит гонг – и происходит перегруппировка. Бойцы выходят вперед и сражаются перед своими лаками, открытые клинкам противника, жаждущим вонзиться в плоть. Сражаться впереди лака страшно. На соперниках лишь короткие кожаные штаны и короткие куртки, никакой брони. И вот теперь, если удастся прожить пять минут, ему придется столкнуться с Хобом и сразиться с ним. Один на один. Клинок против клинка. Но, похоже, он беспокоится зря, напрасно терзая себя этими мыслями. Он не продержится и двух минут. Раздается звон клинков, лязг металла о металл. Витус движется за спиной своего лака. Противник неумолимо теснит его к краю арены. Глаза заливает пот. Он почти ничего не видит. Откуда-то с верхней галереи неожиданно доносится стон. Интересно, что там случилось? Внезапно Витус замечает, что его лак почти уничтожен. Из горловой втулки торчит клинок, вырубивший шаблоны. Лак рухнул и лежит на полу арены. Его участие в поединке закончено. Витус остается один, на него тут же набрасываются лаки Хоба, вооруженные короткими мечами. Витус вздрагивает и в тщетной попытке защититься вскидывает клинки. Резкая боль пронзает его бок, затем острие впивается в грудь. Ноги становятся ватными. Окружающий мир начинает кружиться. Он проваливается во тьму. Какое-то мгновение он ничего не понимает… Затем сознание медленно возвращается. Похоже, боль отступила, почти прекратилась. Вокруг тишина, слышно лишь его хриплое учащенное дыхание. Хоб не вспорол ему горло. Голова на прежнем месте. Он жив. На мгновение к Витусу возвращается надежда. Но стоит открыть глаза, как надежда испаряется. Вокруг собрались фигуры в капюшонах. Это кисточки, жуткие слуги Хоба. Они склоняются над ним и обнюхивают его. Они рычат, их слюна капает ему на волосы и лицо. Кисточки – людоеды, и они жаждут плоти. Они ставят его на ноги и утаскивают с арены. Когда Витус пытается идти, его тело пронзает боль, он слышит, как скрипят подошвы его ботинок. И раздается хлюпанье. Откуда эти странные звуки? Снаружи, в темноте, их ждет фургон. Витуса заталкивают в него, в самый дальний угол. С обеих сторон усаживаются кисточки. Они крепко хватают его за руки, и их слюна капает ему на штаны. Деревянные дверцы захлопываются, внутри горит всего одна свеча. Его глаза постепенно привыкают к полумраку. Витус опускает взгляд и видит, как кровь стекает с куртки ему на колени, капает в сапоги. Становится понятно, откуда доносились хлюпающие звуки. Его сапоги полны крови, его собственной крови. Фургон рывком приходит в движение. Витус знает, куда его везут. Страх сжимает сердце. Теперь надежды не осталось. «Вернись ко мне. Пусть тебя минует беда!» Слова матери неотступно звучат у него в ушах. «Какие ужасы ждут меня в цитадели Хоба?» – думает он. Через некоторое время фургон замедляет ход. Волы с трудом тащат его по крутому склону. Он слышит щелканье кнута и сердитое мычание животных. Должно быть, они движутся наверх, к жуткой цитадели. Затем фургон останавливается, и кисточки грубо выталкивают его наружу. Он поднимает глаза и видит высокую полукруглую каменную стену логова Хоба. Его тащат куда-то налево. Витус замечает темные отверстия – грязные, круто уходящие от стены вниз, они слишком малы для человека. Между тем к ним присоединяются все новые кисточки в капюшонах. Некоторые из них низкорослые и передвигаются на четырех конечностях, обнюхивая землю. Другие высокие, но полы их серых плащей волочатся по земле. Он замечает вытянутые морды и полные острых зубов пасти. Витуса затаскивают под каменную арку. Он спотыкается и падает на колени. Его бесцеремонно поднимают на ноги. Они пересекают мощенный булыжником двор и входят в темный тоннель. Кисточки волокут его за собой, и ему ничего не видно кроме их светящихся красным глаз. Неужели они могут видеть в темноте? Вскоре они входят в огромный подвал. На дальней стене пылают факелы, но их мерцающий свет едва достигает того места, где слуги Хоба заставляют Витуса остановиться. Он видит на уровне собственной талии какие-то серые шары, они покачиваются в темноте, как головки цветов на ветру. Но никакого ветра нет. Воздух жарок и неподвижен. Нет, они скорее похожи на грибы. Их здесь полно, ряд за рядом. В подвале стоит тяжелый запах тлена, к горлу Витуса подступает тошнота. Его заставляют опуститься на колени рядом с чем-то похожим на кузнечную наковальню. Затем он замечает в ней желоб и сдавленно ахает. Да это же плаха! Ему нагибают голову, и его шея ложится в желоб. Но он видит, что у высокого кисточки, шагающего к нему, нет топора. На плече он несет что-то вроде огромных ножниц. Это кусачки с острыми лезвиями и длинными ручками. Чтобы воспользоваться ими, нужно приложить немалую силу. Витус бросает на мир прощальный взгляд, задержав его на ближайшем шаре. Теперь он понимает: это не цветок. И не гриб. Теперь он знает свою судьбу… На стебле покачивается отрубленная голова. Зачем Хоб делает это? Явно не для того, чтобы запугать людей, ведь этого никто не видит. Никто не знает, что все это существует. Тогда какой в этом смысл? Зачем устраивать выставку мертвецов? К своему ужасу, Витус понимает, что ошибся. Покачивающаяся голова открывает глаза и смотрит на него. Она каким-то образом жива! Витус чувствует, как холодный металл кусачек касается его горла рядом с плечами. С наступлением смерти ужас не заканчивается. 1. Такое случается со всеми нами Дети дерутся палками, мужчины сражаются на мечах. Мы ждем появления ребенка, который будет владеть и тем, и другим. «Амабрамдата», Книга пророчеств гентхаев Я стоял чуть поодаль от места поединка, и мои ботинки медленно погружались в грязь. Образовав круг, кричащие зрители заслоняли заляпанных грязью соперников, сошедшихся посреди площадки для игр. Внутри круга один боец сражался с тремя противниками. Так было заведено здесь, в этом маленьком провинциальном городе. Расклад сил всегда не в пользу одиночки. Поэтому если поставить на него и он выиграет, можно получить кругленькую сумму. Толпа подбадривала участников и громко улюлюкала. Кто-то даже подпрыгивал от возбуждения. Другие же скакали просто для того, чтобы согреться. Меня била дрожь. Было холодно. Солнце низко повисло над горизонтом, почти касаясь крыш приземистых одноэтажных домов, хотя после полудня прошло всего часа два. Поединок шел к развязке. Впрочем, я пришел сюда не для того, чтобы наблюдать, как дерутся на палках. Я не делал ставок, мне было все равно, кому достанется победа. Просто мой путь пролегал через Майпосин, ибо я направлялся на юг. Когда-то это место было моим домом, и с ним было связано немало воспоминаний – как хороших, так и плохих. Большая часть хороших событий произошла именно в этом маленьком городе, здесь я проводил время с друзьями и бился на палках. О плохом я предпочитал не думать. После гибели матери от рук Хоба и самоубийства отца я трудился на ферме, хозяин которой обращался со мной чуть лучше, чем с рабом. Однако от некоторых привычек избавиться трудно. Плечами и локтями прокладывая себе путь в толпе, я чувствовал знакомое возбуждение. Я удостоился нескольких ругательств и гневных взглядов, но продолжал двигаться дальше. Впрочем, удостоился я и нескольких дружеских кивков и теплых улыбок. Ведь не так давно я сам сражался здесь, и меня хорошо помнили. Здесь, в Майпосине, я надеялся найти моего старого друга Питера. Я провел пять месяцев на севере страны, где готовился к боям на Арене 13, так что какое-то время его не видел. Питер, как и я, сражался на палках, и я не сомневался, что он будет где-то здесь, наблюдая за поединком и ожидая своей очереди. На это поле на северной окраине города каждым субботним утром приходили претенденты, желающие поднять свой рейтинг. Наконец я сумел разглядеть бойцов. Только двое все еще оставались на ногах, продолжая обмениваться яростными ударами. От тех, что приходились по телу, появлялись кровоподтеки, а иногда и порезы, однако для победы нужно было попасть противнику в голову. На земле, держась за лбы, лежали два парня; один из них буквально истекал кровью. Внезапно крови стало еще больше – из носа бойца, повернутого лицом ко мне, брызнула красная струя. Она испачкала его белую рубашку и ручейком потекла на темные брюки. Поединок завершился. Победитель стоял ко мне спиной, и я увидел, как он поклонился зрителям. Начало этому обычаю положил я. А меня научил этому мой отец. После того как мы с Питером начали кланяться публике, эта привычка прижилась. Теперь кланялись все победители. И тут я понял, кто он, этот победитель. Теперь он стал шире в плечах и выше ростом, но парень, стоявший ко мне спиной, точно Питер! Раздались громкие одобрительные возгласы, ознаменовавшие конец поединка. Затем толпа разошлась, и люди с билетиками в руках устремились к перепоясанному красным кушаком букмекеру, ждущему на углу улицы. Это были те, кто поставил на победителя и теперь желал получить свой выигрыш. – Питер! – крикнул я, чтобы привлечь внимание. Обернувшись на звук моего голоса, он удивленно улыбнулся и сквозь толпу направился ко мне. Его темные волосы были по-прежнему коротко стрижены «ежиком», густые брови, как и раньше, сходились на переносице, но лицо показалось мне немного другим. Сначала я не мог понять, в чем тут дело.