Если его убить, согласованность действий всех остальных нарушится. Тогда с волками будет справиться легче. Однако я знал, что вряд ли у меня будет возможность выбрать, кого мне атаковать первым. Численный перевес был на их стороне – четверо против одного. Я смогу только отбиваться. Одержать победу и спасти ребенка мне поможет лишь скорость. Я сделал два шага влево, затем два вправо. Потом попятился под углом, как будто отступая назад, и подошвы моих ботинок ритмично постукивали по деревянным половицам. Я инстинктивно использовал звуковой шифр Улум, хотя со мной и не было лака, которого бы я мог контролировать. Это придало мне уверенности и вызвало у зрителей одобрительный шепот, хотя до этого они все время молчали. Этот же маневр я использовал и на Арене 13. Он позволял проявить гибкость. Обрадованные моим мнимым отступлением, волки бросились вперед, я же резко изменил направление. Один из хищников пролетел слева от меня, целясь в горло привязанного к столбу ребенка. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не броситься за ним. Девочка закричала, но я заставил себя остаться на прежней позиции. Намеренно позволив двум противникам проскочить мимо, я вскинул мечи, чтобы расправиться с двумя следующими. Они атаковали одновременно, но я уже успел шагнуть на новое место – в пространство между пространствами – и, вскинув обе руки и описав клинками блестящую дугу, вспорол животы обоим волкам. Кровь брызнула фонтаном. За моей спиной раздался полный ужаса крик ребенка. Два четвероногих хищника были мертвы, но прежде чем их тела с глухим стуком ударились об пол, я уже развернулся и метнулся к столбу. Когда до него и прикованной девочки оставалось рукой подать, я пригвоздил к полу шею третьего волка. Разделавшись с ним, я оказался лицом к лицу с человековолком. Сделав шаг ему навстречу, я вскинул мечи. Коннит сомневался, хватит ли у меня духа убить противника. Теперь я точно знал ответ. Этот зверь без раздумий отнял бы жизнь у ребенка. Пока на моих глазах эти твари убивали людей, во мне копился гнев. Теперь я не сомневался в том, как поступить. Человековолк был быстр, возможно, так же быстр и ловок, как любой лак на Арене 13. Я отлично понимал, с кем имею дело: стоя на задних лапах, он был на голову выше меня и обладал чудовищной силой и нечеловеческой реакцией. Обнажив в зверином оскале клыки, он зарычал и взмахнул правой конечностью с зажатым в ней клинком. Лезвие рассекло воздух там, где долю секунды назад стоял я. Теперь мы осторожно ходили кругами. Не сводя глаз с противника, я двинулся влево, затем сделал ложный выпад правым мечом. Человековолк начал отступать, но я был уже близко и, увернувшись от его выпада, ударил его дважды, слева и справа. Клинки скользнули по его ребрам. Удары больно отозвались в моих кистях, и я, уронив руки вдоль туловища, был вынужден отпрянуть назад. Отступая, я следил за глазами человековолка, читая его намерения. Почувствовав его неуверенность, я бросился вперед и в то же мгновение вонзил правый кинжал по самую рукоятку ему под ребра, а вторым полоснул по горлу. Человековолк взвыл и упал на колени. На дощатый пол хлынула кровь. Мой противник несколько раз дернулся и рухнул замертво. Воины-гентхаи вскочили на ноги и принялись рукоплескать. Рыдающую девочку освободили от цепи и унесли из зала; у меня забрали мечи. Кто-то отвел меня на мое место. Я сел, воины сделали то же самое. Я не испытывал ликования, но понимал, что спас ребенка. Вервейт лишился добычи. Прямо у меня на глазах убитых волков унесли с арены и присыпали пол опилками. А затем к столбу привязали следующую девочку, седьмую за этот вечер. Моя победа ничего не изменила. Поединки будут продолжаться и дальше. Мне хотелось встать и крикнуть во весь голос, потребовать прекратить этот ужас. Но я не встал и не крикнул, лишь в оцепенелом молчании наблюдал за тем, как погибли очередной воин и его дочь. Я словно онемел. Мне хотелось вернуться в Джиндин. 5. Некий неизвестный автор От лица до ног он был обагрен кровью. Сборник старинных сказок и баллад На следующий день, ближе к вечеру, меня призвал к себе Коннит. Я снова ждал перед входом в зал. Снег перешел в мелкий дождь; я сидел на траве и постепенно промок до нитки. Я заметил, что другие гентхаи, ожидавшие в очереди вместе со мной, то и дело бросали на меня взгляды. Один даже кивнул мне и улыбнулся. Наконец мне разрешили войти. Я сел перед Коннитом скрестив ноги. С кончика моего носа стекала вода. – Ты молодец, Лейф. Я знал, у тебя отличная реакция и ты сможешь победить. Отняв жизнь у вервейта, ты проявил себя истинным воином-гентхаем. Все, кто присутствовал в зале, стали свидетелями твоей победы. Ты заслужил их уважение. – Спасибо, господин, но я лишь сделал то, что должен был сделать. Но как такое может продолжаться? Ведь все эти смерти… Коннит нахмурился и тяжело вздохнул. Когда же он ответил, я уловил в его голосе раздражение: – Это будет продолжаться еще десять ночей, Лейф, и я надеюсь, что ты тоже будешь там, чтобы все видеть своими глазами. Мы не можем прекратить ритуал, иначе те, кто находится по ту сторону Барьера, узнают, что мы намерены дать им отпор. Но мы уже почти готовы. В будущем такое никогда не повторится, обещаю. Власти джиннов скоро придет конец, но нельзя допустить, чтобы они узнали о наших планах. Мы должны застать их врасплох. – Верно, господин, – согласился я, кивнув. Но про себя усомнился – уж слишком грандиозную задачу они поставили перед собой. Как гентхаи могут надеяться на победу? И что будет с остальными жителями Мидгарда, если они потерпят поражение? Наверняка последуют ужасные репрессии. Или, может, я чего-то не знаю? Неужели есть какой-то секрет, который позволяет им надеяться на успех? – Ты знаешь, каким должен быть воин-гентхай? Как он должен сражаться? – требовательно спросил Коннит. – Он должен быть храбрым, быстрым и умелым, – ответил я. Коннит кивнул: – В сборнике древних сказаний и баллад есть строчка, которая выражает эту мысль. – Он закрыл глаза и медленно и с чувством прочитал на память: – «От лица до ног он был обагрен кровью, каждый его шаг сопровождался криком умирающего»! Я мысленно представил себе этого воина. Он был ужасен, но исполнен великой силы. – Эти строки написаны много столетий назад одним неизвестным автором. Мы многое забыли. История человечества сохранилась лишь в обрывках, но эти слова до сих пор вдохновляют нас. Именно такими мы, гентхаи, должны стать, если хотим разбить наших могущественных врагов, – произнес Коннит и, вздохнув, отпустил меня. Я выдержал еще десять вечеров кровопролития. Единственным утешением было то, что теперь я хотя бы частично был принят народом моего отца. Со мной по-прежнему никто не разговаривал, но по крайней мере меня уже не сторонились, как раньше. Дети теперь подходили ближе и заглядывали мне в лицо, женщины при встрече улыбались. Мужчины кивали мне, а Гаррет перестал меня бранить. К концу кровавых поединков победу над волками одержали лишь четыре воина. Каждый из нас удостоился чести, которую мы были вольны принять или отвергнуть. Я говорю о гентхайской татуировке на лице. От Моксона, мастера, который ее делал, я узнал, что эта татуировка означала и почему не все гентхаи ее носят. – У нас много храбрых воинов, но, чтобы заслужить татуировку, одного лишь мужества недостаточно, – объяснил он, когда я сел, скрестив ноги, на пол его хижины. Он был стар и сух и ходил вокруг меня медленными острожными шагами, словно птица, собирающаяся клюнуть червяка. На дворе снова похолодало, но дверь хижины была широко распахнута. Дыхание вырывалось из наших ртов облачками пара. – Лишь тот воин, что убил вервейта и спас ребенка, может удостоиться такой чести, – продолжил он. Это многое объясняло. Вот почему у Коннита татуировка на лице есть, а у Гаррета нет. – Татуировка, которую я нанесу на твое лицо, называется «моко», – сказал он. – Это займет не одну неделю, надо будет ждать, пока кожа заживет. Но есть одна трудность. Тебе на лицо будут нанесены символы твоих предков. На левой стороне – по линии отца, чье настоящее имя было Лазарь. Правая сторона предназначена для предков по материнской линии. Но у тебя не было матери… Вспомнив мать и ее жуткую смерть от рук Хоба, я почувствовал, что побагровел от гнева. Я вспомнил ее тело, лежащее в траве; тело, из которого была выпита кровь. Моксон потрепал меня по плечу: – Не обижайся. Просто я хотел сказать, что у тебя не было матери из племени гентхаев. Женщина, давшая тебе жизнь, принадлежала к другому народу, поэтому правая сторона твоего лица останется чистой. Мне стало горько. Какая же это честь? Все будут видеть, кто я. Я все равно останусь полукровкой. Но затем я глубоко вздохнул и отогнал эти мысли. Зачем отрицать то, что и так очевидно? Да, я гентхай лишь наполовину. Почему не признать это и не объявить об этом всему миру? – Ну так как? Мне продолжить? – спросил старик. – Да, сделай татуировку на левой половине лица, – ответил я. – Будет больно, – предупредил Моксон. – Очень больно. Придется потерпеть. Он не обманул. Крепко схватив меня за волосы, он оттянул мою голову назад. Его острый, как бритва, нож приблизился к моей левой щеке. Быстрыми движениями старик начал наносить порезы, и каждый раз на меня волнами обрушивалась жгучая боль. Глаза наполнились слезами, но я пытался не моргать. Ни одна слезинка не скатилась по моим щекам. Наконец он остановился и тряпкой вытер с моего лица кровь. Я решил, что на сегодня он уже закончил работу, – но нет, худшее было впереди. Порезы не шли ни в какое сравнение с болью во второй половине процесса. Достав крошечную стамеску, Моксон окунул ее в плошку с черной тушью. – Теперь нужно внести в твои порезы краску, – пояснил он. – Тушь должна проникнуть глубоко под кожу. С этими словами старик принялся легонько вколачивать стамеску в порезы, постукивая ладонью по ее рукоятке. Каждый такой удар сопровождался новой вспышкой боли, чем-то похожей на ожог, пронзавшей до костей. Каждые несколько секунд он опускал стамеску в тушь, и все начиналось сначала. Закончив, он намазал мне щеку какой-то мазью и отправил работать. Да-да, мне пришлось снова валить деревья до конца дня – таков бы приказ Гаррета. Кстати, это оказалось разумной идеей. Тяжелая работа отвлекала меня от боли, и я с яростью размахивал топором. Моя вторая встреча со стариком была назначена на завтра, и она доставила мне еще больше страданий. Теперь татуировку нужно было нанести на верхнюю губу и подбородок. Щека жутко распухла. Я не мог даже толком открыть рот, чтобы поесть. На этот раз я был вынужден лежать на спине, кормили же меня какой-то жидкой пищей, которую вливали в рот через деревянную воронку. После этого мне дали недельную передышку. Когда же процесс возобновился, мне по ночам стали сниться кошмары про походы к старому татуировщику: в них он кусал мне лицо, отрывая зубами куски плоти. Через пять недель все закончилось, опухоль на лице постепенно спала. Когда я прикасался к щеке с татуировкой, она больше не казалась гладкой на ощупь. На коже чувствовались бороздки и выпуклые цепочки. Наконец я посмотрелся в зеркало. Повернувшись к нему правой щекой, я увидел Лейфа, ученика-бойца Арены 13. Когда повернулся левой – увидел незнакомого мне воина-гентхая. Я был доволен, что выдержал мучительную процедуру и стойко перенес боль. Постепенно ко мне пришло новое чувство: гордость. Между тем приближалось время моего возвращения к Тайрону для подготовки к новому сезону боев. Интересно, что Квин подумает о моей татуировке? Может быть, посчитает ее уродливой и я лишусь последнего шанса когда-нибудь быть с ней? В ту ночь, когда я отправился в угол общей хижины, в котором обычно спал, ко мне подошел Гаррет. Великан улыбнулся и положил руку мне на плечо. То, что он сказал, меня крайне удивило. – Нам нужно поговорить, Лейф. – Он впервые назвал меня по имени. – Хочу рассказать тебе кое-что о твоем отце. Мы вышли на поляну и сели на поросший травой бугорок. Ночь была холодная, небо чистое и звездное.