Брунетти вспомнил, что несколько лет назад синьорина Элеттра – как бы выразиться помягче? – раздобыла пароль к компьютерной системе лейтенанта Скарпы, но сейчас явно было не время спрашивать, собирается ли она как-либо воспользоваться этим обстоятельством… – Могу я поинтересоваться, что ответил на это виче-квесторе? – только и сказал комиссар. – На удивление, он нашел в себе силы смириться, поэтому пришлось сообщить ему, что, пока Альвизе отстранен от работы, я буду трудиться на два часа меньше. Так что к концу недели я почти ничего не буду делать для виче-квесторе и уже сейчас ничего не делаю для лейтенанта. Молодая женщина была просто воплощенное спокойствие и уже этим внушала трепет. – И что сказал Патта, простите? – Я слишком скромна, чтобы утверждать, будто виче-квесторе был потрясен, – ответила синьорина Элеттра не без гордости. – Пришлось пояснить ему: то, что делаю я, – цветочки в сравнении с тем, что творится с Альвизе – его ведь с минуты на минуту могут вышвырнуть с работы! – Она улыбнулась той акульей улыбкой, которая Брунетти особенно забавляла. – Еще я отучаю виче-квесторе от развившейся у него с годами, но совершенно неподобающей ему зависимости от моих умений. – Об этом вы его тоже уведомили, синьорина? – спросил Брунетти с нескрываемым изумлением. – Ну что вы, дотторе! Полагаю, для всех нас будет лучше, если он и дальше не будет этого осознавать. 11 Брунетти был полностью согласен с суждением синьорины Элеттры. – Вы бастуете только против них? – спросил он, желая прояснить ситуацию, прежде чем попросить секретаршу о помощи. – Конечно. Если вы дадите мне задание, я с огромным удовольствием отвлекусь от журнала, – сказала она, резко закрывая Vogue. – Не знаю, зачем вообще это читаю! – То же самое моя жена говорит о Muscoli e Fitness[55], — сказал Брунетти с каменным лицом. Синьорина Элеттра, как и ожидалось, за словом в карман не полезла: – Уверена, это потому, что Генри Джеймс очень интересовался такими вещами. – Вы читали Джеймса? – спросил Брунетти, не зная, удивляться или сразу беспокоиться. – Только в переводах. Боюсь, от чтения полицейских отчетов мой ум настолько притупился, что мне трудно сосредоточиться на такой сложной, психологически глубокой прозе. – Неужели? – мягко отозвался Брунетти. И, чувствуя нетерпение Вианелло, которому наскучил этот обмен остротами, сказал: – Выясните, пожалуйста, есть ли телекамеры возле моста Скуоле, и если да, то кому они принадлежат? – Речь идет о мосте позади Сан-Рокко? – уточнила синьорина Элеттра. – Да. Ей хватило секунды на то, чтобы представить это место, и она сказала: – Вряд ли. Людей там бывает мало. – И, обернувшись к Вианелло, синьорина Элеттра спросила: – А ты что думаешь, Лоренцо? – Стоит связаться с карабинерами, – сказал тот, явно довольный собой. – Припоминаю, что пару лет назад парень из их конторы говорил, будто они собираются развесить кучу камер и… – он сделал паузу, привлекая внимание собеседников, – …это будет не в очень людных местах. – Это такая карабинерская шутка? – поинтересовалась молодая женщина. – Первое, что приходит в голову, правда? – кивнул Вианелло. – Ан нет, так он и сказал, слово в слово. – Не дождавшись комментариев, через пару секунд сержант добавил: – И это было исполнено… Закончить Вианелло не успел: их головы, как цветы подсолнечника к солнцу, мгновенно повернулись на звук открываемой двери кабинета виче-квесторе, а лица, повинуясь все тем же законам фототропизма, покраснели при виде пунцового лица шефа. – Вы! – воскликнул Патта, заметив Брунетти и игнорируя Вианелло, который сегодня был в униформе, а значит, не заслуживал его внимания. – Я хочу с вами поговорить. Сперва виче-квесторе словно не увидел синьорину Элеттру, но затем, передумав, коротко кивнул ей и вернулся в кабинет. Брунетти, приняв такой же угрюмый вид, что и у начальника, глянул на коллег и последовал за Паттой. Тот остановился посреди комнаты – верный знак для Брунетти, что независимо от темы беседа будет короткой. – Что вам известно об этой так называемой забастовке? – спросил начальник, сердито указывая рукой на дверь. – Синьорина Элеттра рассказала мне о ней только что, виче-квесторе. – Значит, вы ничего не знали? – Нет, дотторе. – Где вы были? – спросил Патта с присущей ему медвежьей деликатностью и, не дожидаясь ответа, подошел к окну и воззрился на здания на другой стороне канала. Как следует рассмотрев их, он спросил, не оборачиваясь: – Над чем вы работаете? Брунетти решил, что этот вопрос задан, как говорится, для проформы, а в это время начальник думает о другом – возможно, даже о забастовке. – Вчера вечером на мосту толкнули молодую женщину и она скатилась вниз по ступенькам. Сейчас пострадавшая в больнице. Патта повернулся к нему лицом. – Я думал, здесь такого не бывает. – И на случай, если Брунетти не уловил его тона или не заметил сделанного на слове «здесь» ударения, добавил: – В безмятежной Венеции! Комиссар вынужден был скрыть свою первоначальную реакцию, и его ответ был до слащавости вежливым: – Конечно, раньше так оно и было, дотторе. Но за последние годы в городе стало больше приезжих и многое переменилось. Брунетти с трудом удержался, чтобы не добавить «приезжих с юга», и вместо этого сделал длинную паузу. По его мнению, ответ получился и правдивым, и нейтральным. Словно прочитав его мысли, Патта заговорил мягким, но в то же время угрожающим тоном: – Вам не нравится, что нас слишком много в Венеции, комиссарио? Брунетти чуть заметно, делано вздрогнул, выражая таким образом удивление. – Я имел в виду туристов, виче-квесторе, а не тех, кто приезжает на работу… – Комиссар немного подумал. Сказать ему? Или не сказать? Потом мысленно послал все к черту и закончил фразу так: – …на благо Венеции, подобно вам. Брунетти улыбнулся, аплодируя собственной сдержанности: лейтенанта Скарпу в число тех, кто работает на благо города, он все-таки не включил! Интересно, как отреагирует на его слова Патта и не перестарался ли он, провоцируя начальство? Патта не может вот так, сразу, его уволить, но оба они работают в системе довольно долго и понимают: у виче-квесторе есть друзья, достаточно могущественные, чтобы усложнить жизнь Брунетти, у которого, в свою очередь, тоже есть связи, и проблем у Патты резко прибавится… Конечно, он может перевести Брунетти в какое-нибудь жуткое место, а их в стране довольно много. Или же выбрать путь полегче и сделать так, чтобы перевели тех сотрудников квестуры, кто дружит с Гвидо и помогает ему. Жутких мест хватит на всех… Мысленно перебирая варианты, Брунетти стоял, заложив руки за спину и устремив взгляд на портрет президента республики, висевший на стене за столом начальника. Комиссар начал составлять алфавитный список жутких мест, куда его могут запроторить, и уже дошел до Катании[56], когда Патта произнес: – Расскажите, что случилось там на мосту. – Вчера поздно вечером молодую женщину столкнули со ступенек, и перед тем, как это сделать, злоумышленник с ней заговорил. – И что же он сказал? – спросил Патта. Он подошел к столу и сел, жестом указав подчиненному на стул. Брунетти опустился на него. – По словам потерпевшей: «Вы – моя». А потом толкнул ее. – И вы ей верите? – поинтересовался Патта. В его тоне явственно прозвучало сомнение, даже подозрительность, которых он не смог скрыть. Проигнорировав его скепсис, Брунетти ответил на вопрос: – Да, верю. – Что еще она вам сказала? – спросил виче-квесторе и, ничуть не удивив собеседника, добавил: – И что она вообще собой представляет? Важная персона? У нее влиятельные родители, связи? При обычных обстоятельствах Брунетти перевернул бы эту ремарку с ног на голову и вернул ее начальнику, философски поинтересовавшись, по каким критериям определяется «важность», но сегодня проблемы ему были ни к чему, поэтому комиссар сказал: – Она – гостья театра «Ла Фениче», и, насколько я понял, синьора Петрелли о ней весьма высокого мнения. Оба утверждения были правдивыми, Брунетти точно это знал, но, объединенные вместе, вводили его шефа в заблуждение. – Петрелли? – переспросил Патта и добавил: – Ах да, она же приехала в Венецию! Что связывает ее с этой девицей? Брунетти не понравились ни вопрос, ни кроющиеся за ним домыслы. – Насколько я понял, синьора Петрелли услышала пение этой девушки в театре и лично выразила ей свое восхищение, – ответил он, словно не уловил или не понял намека Патты. – Значит, она поет в театре, та, другая? – Конечно, – сказал Брунетти так уверенно, словно весь город уже выстроился в очередь, чтобы взять автограф у Франчески Сантелло. – Пару дней назад мы с женой были на спектакле. По-моему, энтузиазм синьоры Петрелли вполне оправдан. Брунетти не стал развивать свою мысль: половина сказанного – правда, и этого достаточно.