Миссис Кинтана сообщила, что хочет отвести его к психологу. – Он сам не свой, – сказала она и заметила, что, может, и мне не помешает поговорить со специалистом. Ну класс. Чего еще ожидать от психолога. – Я за вас переживаю, – добавила она. – Приходите попить кофе с моей мамой, – ответил я. – Можете попереживать вместе. Миссис Кинтана решила, что я шучу, но я и не пытался. Она улыбнулась. – Аристотель Мендоса, ты ни капли не скучный. Вскоре я так устал, что уже не мог сосредоточиться на разговоре. Мы стали прощаться. Не знаю почему, но мне было невыносимо смотреть в полные благодарности глаза мистера Кинтаны. Однако именно миссис Кинтана по-настоящему меня поразила. (В отличие от мужа, она не выставляла напоказ свои чувства. Нет, она, конечно, все равно была очень милой и хорошей. Просто теперь я понял, что имел в виду Данте, когда сказал, что его мама непостижима.) Перед уходом миссис Кинтана сжала ладонями мое лицо, посмотрела мне в глаза и прошептала: – Аристотель Мендоса, я буду любить тебя вечно. Ее голос звучал тепло, сильно и уверенно, но глаза оставались сухими. Говорила она спокойно и умиротворенно, не сводя с меня взгляда, словно хотела, чтобы я знал: говорит она на полном серьезе. И тогда я понял: женщины вроде миссис Кинтаны нечасто используют слова вроде «любовь» или «любить». Но уж если используют, то потому что правда так чувствуют. И еще я понял, что мать Данте любит его намного сильнее, чем он думает. Я не знал, что мне делать с этим осознанием, поэтому просто решил держать его в себе. Я всегда так делал. Держал все в себе. Три Мне позвонил Данте. – Извини, что не навестил тебя, – сказал он. – Ничего страшного, – ответил я. – Я все равно не в настроении болтать. – Я тоже, – вздохнул он. – Мама с папой тебя не утомили? – Нет. Они милые. – Мама говорит, мне нужно к психологу. – Ага, она и мне сказала. – Ты пойдешь? – Еще чего. – Они уже обсудили это между собой. Наши мамы. – Кто бы сомневался. А ты как – пойдешь? – Если мама что-то решила, то ничего уже не поделать. Проще тихо согласиться. Это меня рассмешило. Я хотел спросить, о чем он будет говорить с психологом, но не стал, рассудив, что на самом деле не хочу этого знать. – Как твое лицо? – спросил я. – Мне нравится его рассматривать. – Ты реально странный. Может, тебе и правда стоит сходить к психологу. Мне нравилось слышать его смех. Все снова стало как прежде. Сказать по правде, я опасался, что ничего никогда уже не будет как прежде. – Тебе все еще очень больно, да, Ари? – Не знаю. Такое ощущение, что без ног я не я. Ни о чем больше думать не могу. Так и хочется сорвать с них гипс и… Черт, не знаю даже. – Это все из-за меня. Меня злила вина, звеневшая в его голосе. – Слушай, – начал я. – Давай установим правила. – Правила? Опять правила? Вроде правила про слезы? – Именно. – Тебе что, больше не дают морфий? – Не-а. – Значит, просто настроение плохое. – Да не в том дело. Правила нужны. Не понимаю, в чем проблема? Ты же обожаешь правила. – Я ненавижу правила. Только нарушать их люблю. – Нет, Данте, ты вечно выдумываешь всякие правила. И вообще ты их любишь, лишь бы они были твоими собственными. – О, так ты теперь взялся меня анализировать? – Видишь, психолог тебе не нужен. У тебя есть я. – Пойду скажу маме. – Дай потом знать, что она ответит. – Я знал, что мы оба улыбаемся. – Слушай, Данте, я это все к тому, что теперь нам без правил не обойтись. – Послеоперационных правил? – Называй как хочешь. – Ладно, так что за правила? – Правило номер один: аварию мы не обсуждаем. Никогда. Правило номер два: ты прекращаешь меня благодарить. Правило номер три: ты ни в чем не виноват. Правило номер четыре: давай оставим прошлое в прошлом. – Что-то мне не очень нравятся твои правила, Ари. – Можешь обсудить это с психологом. Но правила есть правила. – Звучит так, будто ты спятил. – Ничего я не спятил. Я знал, что Данте размышляет. Он понимал: я не шучу. – Ладно, – наконец сказал он. – Больше ни слова об аварии. Правило тупое, но ладно. Но можно я еще один раз скажу тебе «прости»? И еще раз «спасибо»? – Вот, сказал. Теперь хватит, ладно? – Ты что, глаза там закатываешь? – Да. – Ну ладно, больше не буду. Вечером того же дня Данте приехал ко мне на автобусе. Выглядел он, честно говоря, не очень. Конечно, он делал вид, что смотреть ему на меня ничуть не больно, но скрывать своих чувств он совершенно не умел. – Не жалей меня, – сказал я. – Врач говорит, кости срастутся на отлично. – На отлично? – Так и сказал, слово в слово. Поэтому дай мне восемь-десять, а может, двенадцать недель, и я опять стану собой. Быть мной – конечно, то еще удовольствие, но все же. Данте рассмеялся. Потом взглянул на меня. – А смеяться ты своими правилами не запретишь?