Я не знаю, как долго пробыл в больнице. Несколько дней. Четыре дня. Может пять. Шесть. Черт, я не знаю. Казалось, что прошла вечность. Они проводили тесты. Вот, что делали в больнице. Они хотели убедиться, что у меня нет никаких внутренних повреждений. Особенно повреждений головы. Ко мне приходил невролог. Он мне не понравился. У него были темные волосы и ярко зеленые глаза. Казалось, что ему все равно. Или наоборот, слишком не все равно. Но на самом деле, он не очень хорошо общался с людьми. Он почти не разговаривал. Он много записывал. Я узнал, что медсестры очень любят разговаривать. Этим они и занимались. Они дают таблетки, чтобы помочь уснуть, а потом будят всю ночь. Черт. Я хотел спать. Я хотел проснуться и увидеть, что мои гипсы пропали. Это я и сказал медсестрам. — Можно я просто усну и проснусь, когда мне уже снимут гипсы? — Глупый мальчик, — ответила медсестра. Да. Глупый мальчик. Я кое-что помню: вся моя комната была в цветах. Цветы от всех подруг моей мамы. От родителей Данте. От моих сестер. Цветы от соседей. Цветы из сада моей мамы. Цветы. Черт. У меня никогда не было мнения по поводу цветов. Теперь оно появилось. Я ненавижу цветы. Мне нравился мой хирург. Он делал операции спортсменам. Он был довольно молодой и был похож на спортсмена. Но у него были руки пианиста. Я помню, как размышлял над этим. Но я ничего не знаю о руках пианистов или руках хирургов. Я даже помню, как мне приснились его руки. В моем сне, он держал птицу Данте, а потом отпустил ее, и она улетела. Это был хороший сон. У меня не было хороших снов уже давно. Доктор Чарльз. Так его звали. Он знал, что делает. Хороший парень. Да, вот что я думал. Он отвечал на все мои вопросы. А у меня их было много. — В моих ногах есть штифты? — Да. — Постоянные? — Да. — И вам не придется снова менять их? — Надеюсь, нет. — Вы не очень-то разговорчивы, да, доктор? Он рассмеялся. — Ты крепкий парень, да? — Я не думаю, что я такой уж и крепкий. — Что ж, я думаю, ты крепкий. Очень крепкий. — Да? — Я постоянно был возле тебя. — Серьезно? — Да. Серьезно, Аристотель. Я могу кое-что сказать тебе? — Называйте меня Ари. — Ари. — Он улыбнулся. — Я удивлен, как хорошо ты держался во время операции. И я удивлен, как хорошо ты держишься сейчас. Это действительно замечательно. — Это удача и гены, — сказал я. — Гены, которые я получил от мамы и папы. А моя удача, ну, я не знаю откуда она появилась. Возможно, от Бога. — Ты религиозный парень? — Не совсем. Это все из-за моей мамы. — Да, мамы и Бог хорошо ладят. — Наверно. Когда я перестану чувствовать себя так ужасно? — Нет определенного времени. — Нет времени? Мне будет так больно все восемь недель? — Станет лучше. — Конечно. А как так получилось, что мои переломы находятся под коленями, а гипсы — выше колен? — Ты должен лежать спокойно в течение двух или трех недель. Ты не должен сгибать ноги. Ты можешь снова поранить себя. Крепкие парни, они давят на себя. Через несколько недель я поменяю твои гипсы. Потом ты сможешь сгибать ноги. — Черт. — Черт? — Несколько недель? — Три недели. — Три недели не сгибать ноги? — Это не так уж и долго. — Сейчас же лето. — А потом ты будешь ходить к физиотерапевту. Я вздохнул. — А это? — сказал я, указывая на руку. Мне становилось очень грустно. — Этот перелом был не таким сильным. Я сниму гипс через месяц. — Месяц? Черт. — Тебе нравится это слово, да? — Я предпочитаю использовать другие слова. — «Черт» вполне подойдет, — с улыбкой сказал он. Я хотел плакать. И я заплакал. В основном я был зол, и я знал, что он скажет, что мне нужно немного терпения. Именно это он и сказал. — Тебе просто нужно быть терпеливым. Ты будешь как новенький. Ты молод. Ты силен. У тебя отличные, здоровые кости. У меня есть все основания, чтобы верить в то, что ты очень быстро восстановишься. Очень мило. Терпение. Черт. Он проверил, чувствую ли я свои пальцы, послушал мое дыхание и попросил проследить взглядом за его пальцем. — Знаешь, — сказал он. — То, что ты сделал для своего друга, Данте, было очень храбро. — Послушайте, я хочу, чтобы люди перестали говорить мне об этом. Он посмотрел на меня. — Ты мог остаться парализованным. Или еще хуже. — Хуже? — Ты мог умереть, молодой человек. Умереть. Ладно. — Люди продолжают говорить это. Послушайте, доктор, я же жив. — Тебе не очень нравится быть героем, не так ли? — Я сказал Данте, что сделал это не специально. Все подумали, что это было шуткой. Но это не так. Я даже не помню, как рванул к нему. Я не говорил себе «я спасу моего друга, Данте». Все было не так. Это был просто рефлекс. Прям как когда кто-то ударяет тебя под колено. Твоя нога сгибается. Вот как все было. Это просто произошло. — Просто рефлекс? Это просто произошло? — Именно так. — То есть, ты не ответственен за это? — Это обычное дело. — Обычное дело?