— А почему он не расскажет? — Потому что он не может. Так вот оно и было. В восемь лет я ничего не знал о войне. Я даже не знал, что такое совесть. Все что я знал, это то, что иногда мой отец грустит. Я ненавидел то, что он грустил. Его печаль передавалась и мне. А мне не нравилось грустить. Я был сыном человека, внутри которого еще продолжалась Вьетнамская война. Итак, у меня были все основания испытывать жалость к самому себе. Быть пятнадцатилетним совсем не помогало. Иногда я думал, что быть пятнадцатилетним, было самой большой трагедией из всех. ЧЕТЫРЕ Когда я пришел в бассейн, мне пришлось принять душ. Это было одним из правил. Я ненавидел принимать душ с кучей других парней. Не знаю почему, но мне это не нравилось. Знаете, некоторые парни любят много болтать, как будто это нормально, быть в душе с кучей парней и обсуждать учителей или последние новинки кино или девчонок, которые им нравятся. Не для меня, мне нечего рассказать. Парни в душе. Это не мое. Я зашел в бассейн, сел у мелководья и опустил ноги в воду. Что можно делать в бассейне, если ты даже плавать не умеешь? Научится. Я думаю, это и есть ответ. Мне как-то удалось научиться держаться на поверхности воды. Каким-то образом, я просто вспомнил некоторые законы физики. Но самое приятное было то, что я сделал это сам. Самостоятельно. Я был влюблен в эту фразу. Я не любил просить кого-то о помощи. Эту дурную привычку я унаследовал от отца. К тому же, инструкторы по плаванию, которые называют себя спасателями, отвратительны. Они бы не взялись учить пятнадцатилетнего сопляка плаванию. Им больше интересны девочки, у которых уже начинает появляться грудь. Они помешены на груди. И это правда. Я слышал, как один спасатель говорил другому, когда они должны были следить за маленькими детьми: — Девочка — это дерево, покрытое листвой. Хочется залезть на него и сорвать все листья. Другой парень рассмеялся, и сказал: — Да ты придурок. — Нет, я поэт. Поэт человеческого тела. И затем они оба расхохотались. Да, конечно, это двое были подающими надежду Уолтами Уитманами. Вот именно поэтому я и не люблю находиться в компании парней. Мне с ними действительно не комфортно. Не знаю почему. Я просто, я не знаю, я просто не вписываюсь в их компанию. Я думаю, что быть парнем для меня чертовски унизительно. Но больше всего меня раздражает то, что повзрослев, я стану одним из этих придурков. Девушка — это дерево? Да, а парни не умнее пня с термитами. Моя мама сказала бы, что у них переходный период и совсем скоро они остепенятся. Возможно, жизнь — это череда периодов, следующих друг за другом. И уже через пару лет я войду в тот же переходный период, что и эти восемнадцатилетние спасатели. Не то чтобы я особо верил в мамину теорию о периодах. Это скорее не объяснение, а оправдание. Я не думаю, что моя мама все знает о парнях. Я тоже далеко не все знаю о парнях. А ведь я парень. У меня было такое чувство, что со мной что-то не так. Я думаю, я был загадкой для самого себя. Это отстой. У меня серьезные проблемы. В одном я был совершенно уверен: я ни за что не буду просить этих идиотов учить меня плавать. Лучше быть одиноким и жалким. Лучше утонуть. Так что, я просто стал самостоятельно барахтаться. Было не очень весело. Вдруг я услышал чей-то писклявый голос: — Я могу научить тебя плавать. Я подошел к бортику бассейна и встал в воду, щурясь от солнечного света. Он сел на край бассейна. Я недоверчиво посмотрел на него. Если парень предлагает научить меня плавать, то наверняка у него нет жизни. Два парня без жизни? Насколько это должно быть весело? Но у меня правило, лучше скучать одному, чем с кем-то еще. Я буквально жил по этому правилу. Возможно, поэтому у меня нет друзей. Он смотрел на меня. Ожидая. А потом снова повторил: — Если хочешь, я могу научить тебя плавать. Мне понравился его голос. Он говорил так, словно простудился, и вот-вот потеряет голос. — Ты забавно разговариваешь, — сказал ему я. — Аллергия, — ответил он. — На что у тебя аллергия? — На воздух. Это заставило меня рассмеяться. — Меня зовут Данте, — сказал он. Это насмешило меня ещё больше. — Извини, — сказал я. — Все в порядке. Люди часто смеются над моим именем. — Нет, нет. Просто меня зовут Аристотель. Его глаза загорелись. Этот парень был готов ловить на лету каждое моё слово. — Аристотель, — повторил я, и мы оба рассмеялись как сумасшедшие. — Мой отец преподаватель английского, — сказал он. — У тебя хотя бы есть оправдание. А мой отец почтальон. Аристотель — это английская версия имени моего дедушки. И я произнес имя своего дедушки с настоящим мексиканским акцентом: — Аристотелес. А моё настоящее имя Ангел. А затем я повторил его на испанском. — Ангел. — Тебя зовут Ангел Аристотель? — Да, это мое настоящее имя. Мы снова рассмеялись. Мы не могли остановиться. Интересно, над чем мы смеялись? Просто над нашими именами? Или потому что мы были счастливы? Смех — это ещё одна загадка жизни. — Раньше я говорил, что меня зовут Дан. Ну, ты понял. Я просто отбросил две последние буквы. Но теперь я так не делаю. Это было неправильно. Правда все равно выясняется, а я чувствую себя вруном и идиотом. Мне было стыдно за то, что мне стыдно. Я не любил это чувство. — Все зовут меня Ари, — сказал я. — Приятно познакомиться, Ари. Мне понравилось, как он это сказал. Будто он это и имел в виду. — Окей, — сказал я, — теперь научи меня плавать. Мне показалось, что я сказал это таким тоном, будто делаю ему одолжение. Но он то ли не заметил, то ли не придал этому значение. Данте был отличным учителем. Он хорошо плавал, и знал все о дыхании, движении рук и ног, понимал, как функционирует тело в воде. Он очень любил и уважал воду. Он понимал её красоту и опасность. Он говорил о плавании как об образе жизни. Ему было пятнадцать лет. Кем был этот парень? Он казался хрупким, но вовсе не был таким. Он был дисциплинированным, требовательным и образованным. Он не притворялся глупым и обычным. Он был веселый, целеустремленный и энергичный. Он мог быть бесстрашным. И не было в нем никакой подлости. Я не понимаю, как можно жить в таком подлом мире и не поддаться его влиянию. Как может парень жить без подлости? Данте стал для меня очередной загадкой во вселенной полной загадок. Все лето мы плавали, читали комиксы и книги, а потом спорили о них. У Данте были старые комиксы его отца про Супермена. Он их очень любил. Ему также нравились комиксы про Арчи и Веронику. А я ненавидел эту фигню. — Это не фигня, — говорил он. Я обожал Бэтмена, Человека Паука и Невероятного Халка. — Слишком мрачно, — сказал Данте. — И это говорит парень, который любит «Сердце тьмы» Конрада. — Это совсем другое, — сказал он. — Конрад занимался литературой. Мы всегда спорили с ним по поводу того, можно ли считать комиксы литературой. Но литература была серьезным делом для такого парня как Данте. И я не помню случая, когда бы я выигрывал спор. Он умел убеждать. Он также был отличным читателем. Книгу Конрада я прочитал только ради него. Когда я её прочел, я сказал ему, что мне она не понравилась. — Единственное в чем прав Конрад, — сказал я, — это в том, что мир действительно мрачное место. — Возможно твой мир, Ари, но не мой. — Да, да, — сказал я. — Да, да, — сказал он.