— Куда ушел папа? — Он пошел увидится с Сэмом. — Зачем? — Он просто хочет поговорить с ним. — О чем? — О том, что случилось. Знаешь, они друзья. Твой отец и Сэм. — Это интересно, — сказал я. — Папа старше. Она улыбнулась. — И что? — Да, и что. ДЕВЯТЬ — Могу я поставить это в рамку, и повесить в моей комнате? — это была фотография моего брата, который пускал слюни на папу. — Да, — сказала она. — Мне нравится эта фотография. — Он плакал? Когда папа уехал во Вьетнам? — Несколько дней. Она был безутешен. — Ты боялась, что папа не вернется? — Я не думал об этом. Я заставила себя не думать об этом. — Она рассмеялась. — Я хороша в этом. — Я тоже, — сказал я. — И все это время я думал, что я унаследовал эту черту от папы. Мы рассмеялись. — Мы можно повесить эту фотографию в гостиной? Ты не будете возражать, Ари? Это был тот день, когда мой брат снова был в нашем доме. В странной и необъяснимой форме, мой брат оказался домой. Это была не моя мама, кто ответил на все мои вопросы. Это был мой отец. Иногда она слушала, как мой отец и я говорил о Бернардо. Но она никогда ничего не говорила. Я любил ее за это молчание. Или, может быть, я просто понимал ее. А еще я любил своего отца, за то, как бережно он говорил. Я осознал, что мой отец был осторожным человеком. Быть одновременно осторожным с людьми, а также со словами и поступками — было очень редким явлением. ДЕСЯТЬ Я навещал Данте каждый день. Он был в больнице в течение четырех дней. Врачи должны были убедиться, что он был в порядке, потому что у него было сотрясение мозга. Его ребра болели. Врач сказал, что чтобы треснувшие ребра зажили, понадобится некоторое время. Но они не были сломаны. Это было бы хуже. Синяки заживут самостоятельно. По крайней мере, те, которые находятся на самых видных местах. Никакого плавания. На самом деле, ему было разрешено очень мало. В основном он могла просто лежать. Но Данте любил это. Так что, все было хорошо. Он изменился. Стал печальнее. На следующий день, как его выписали из больницы, он плакал. Я обнимал его. Я думал, что он никогда не остановится. Я понимал, что часть его никогда не будет таким же. Они сломали намного больше, чем его ребра. ОДИННАДЦАТЬ — Ты в порядке, Ари? — Мистер Кинстана изучал меня так же, как это делала моя мама. Я сидел напротив родителей Данте за их кухонным столом. Данте спал. Иногда, когда его ребра начинали болеть слишком сильно, он принимал таблетку, от которой становился сонным. — Да, у меня все хорошо. — Ты уверен? — Вы думаете, что мне нужен психотерапевт? — Нет ничего плохого в том, чтобы встретится с врачом, Ари. — Вы говорите, как терапевт, — сказал я. Миссис Кинтана покачала головой. — Ты не был таким нахалом, пока не начал дружить с моим сыном. Я рассмеялся. — Я в порядке, — сказал я. — Почему я должен быть не в порядке? Родители Данте взглянули друг на друга. — Это что, какой-то родительски знак? — Ты о чем? — То как мама с папой постоянно переглядываются. Сэм рассмеялся. — Да, думаю так и есть. Я знал, что он говорил с моим отцом. Я знал, что он знал о моем поступке. Я знал, что они оба знали. — Ты знаешь, кто те мальчики, не так ли, Ари? — Миссис Кинтана снова стала строгой. Не то, чтобы я возражала. — Я знаю двоих из них. — А остальных? Я думал о том, чтобы пошутить. — Держу пари, я мог бы заставить их рассказать. Миссис Кинтана рассмеялась. Это удивило меня. — Ари, — сказала она. — Ты сумасшедший мальчик.