Кракл пожал плечами. – Все, что я знаю, – у нас никогда не было проблем с Мачачеком до вашего так называемого сеанса наркосинтеза. Виктор недоверчиво покачал головой. – Вы хотите сказать, что это нападение спровоцировано сеансом? Или, может быть, вы хотите сказать, что я не способен контролировать клиническое состояние пациента? – Все, что я хочу сказать, что вы, возможно, расшевелили в нем что-то такое, что раньше сдерживалось, ваши сеансы могли стать кнопкой для его агрессивного поведения. На мой взгляд, это самое логичное объяснение того, что случилось. – Со всем уважением, доктор Кракл, но вынужден заметить, что ваши слова свидетельствуют о глубоком непонимании того, как работает мой метод, а также о непонимании целого пласта психиатрии, связанного с проникновением в бессознательное, и я бы даже сказал, психиатрии в целом. – О, я понимаю это лучше, чем вы думаете. – В голосе Кракла слышалось открытое презрение. – Попытка излечить неизлечимое. Куча терминов вместо того, чтобы обозначить проблему одним словом: безумие. Бессмысленное разглагольствование, слишком усложняющее простой факт: иногда люди рождаются неполноценными. Некоторые с физическими дефектами, другие с психическими. И, конечно же, из этих теорий всегда можно извлечь свой шекель, ведь неслучайно отец вашего направления, доктор Фрейд, еврей. И психиатрия, и психология – это не просто лженаука, это еврейское хитроумное изобретение для зарабатывания денег. – Ну, если вы действительно так считаете, то почему вы работаете в сумасшедшем доме, друг мой? И я, между прочим, юнгианец, а не фрейдист. И то, что, черт возьми, Зигмунд Фрейд еврей, вовсе не имеет отношения к моим исследованиям. – Я работаю здесь, потому что это необходимо. Я работаю здесь, потому что безумцев нужно изолировать от тех, кто в здравом уме. Их нужно держать взаперти до тех пор, пока не будет найдено решение получше. – И доктор Платнер разделяет эти взгляды? – Это мои взгляды. Доктор Платнер верит в то, что важно для него. В любом случае, раз уж мы с вами говорим откровенно, я считаю, что все эти фокусы-покусы, которыми вы балуетесь, не имеют положительного эффекта. Я действительно считаю, что ваши сеансы потенциально опасны и что таких атак, как с Мачачеком, будет больше, если вы не прекратите заниматься этой ерундой. Виктор смотрел на Кракла, худого и высокого, похожего на ястреба, и с трудом подавлял желание немедленно ударить его кулаком по лицу. «Если этот тип и есть представитель “высшей расы”, – подумал он, – то да поможет Бог всем нам». – У меня нет времени слушать ваш бред, – сказал Виктор вслух, повернулся к Краклу спиной и вышел из лазарета. – Мне пора показывать фокусы-покусы. 12 Виктор пришел в башню заранее, чтобы настроить оборудование, посидеть, собраться с силами и расслабиться перед сеансом. Он был потрясен, причем причин для потрясения было две: происшествие с медсестрой, которое еще раз подтвердило опасения доктора Романека, и разозливший его до крайности Кракл. Горькая правда крылась в том, что Виктор понимал: агрессивное поведение Коллекционера Стекла действительно могло быть спровоцировано сеансом. От этого становилось не по себе. Что, если он нечаянно выпустил наружу того самого «дьявола», который прятался в подсознании пациента? А Кракл… Всякий раз, когда Виктор думал о его отношении к душевнобольным и, надо полагать, к евреям, судя по тому с каким презрением он относился к Юдите, у него сжималось сердце. Виктор сидел один, в полной тишине, размышляя обо всем этом, а потом его мысли приняли другое направление. Он подумал о жестоком владельце замка, о котором сложено столько легенд. Подумал о том, что легенды не возникают на пустом месте, и здесь еще столько неразгаданных тайн. Он разволновался, мысли хаотично перескакивали с одного на другое. И вдруг понял, что не может совладать с собой. Это испугало его больше всего. В дверь постучали. На пороге стоял профессор Романек, лицо его было хмурым. – Я просто хотел зайти поблагодарить вас, – сказал он. – То, что случилось сегодня, результат чудовищной ошибки в организации мер безопасности. – Пожалуйста, проходите, профессор. Романек обвел взглядом комнату, кушетку и письменный стол в центре с магнитофоном на нем. – Я знаю, что у вас назначен сеанс, поэтому задержу вас буквально на минуту. Вы молодец, оказали помощь бедной девушке и взяли на себя ответственность в этой крайне неприятной ситуации. – Я не сделал ничего особенного, – пожал плечами Виктор. Он понимал, что настоящая причина визита Романека сокрыта в чем-то другом. – Скажите, профессор, удалось выяснить, откуда он взял стакан? Романек нахмурился еще сильнее. – В том-то и дело. По осколкам, которые мы собрали, стало понятно, что таких стаканов нет и никогда не было ни в столовой, ни на кухне. Сине-зеленое стекло, скорее декоративное, чем функциональное. Получается, что сам Мачачек каким-то невероятным образом пронес его с собой в столовую… Не знаю, как такое может быть. Наш недосмотр, что тут говорить. – Но где он мог его взять? – Вот это и остается загадкой. – Романек на мгновение смолк. – Доктор Косарек, как по-вашему, мог ли сеанса наркосинтеза спровоцировать Мачачека на такой поступок? Виктор сдержал вздох. Ах вот в чем дело… Профессор Романек хотел поделиться той же догадкой, что и Кракл, но в отличие от Кракла он высказал свои опасения более дипломатично. – Нет, ручаюсь, – твердо ответил он. – Сеансы наркосинтеза действуют на пациентов успокаивающе, а не разжигают психозы. Агрессивное поведение Мачачека стало для меня таким же потрясением, как и для вас. А что насчет этого полицейского, который хочет поговорить с Коллекционером Стекла? – спросил он. – Я разберусь с этим. Встречу необходимо отменить. Или, по крайней мере, отложить. С кем у вас сегодня сеанс? – С Павлом Зелены, силезским Дровосеком. Романек пристально посмотрел на Виктора. – Очень хорошо. Еще раз спасибо, доктор Косарек. 13 Павел Зелены был простым лесорубом из Силезской Моравии. О Чешской Силезии Виктор знал только то, что это родина Зигмунда Фрейда. Ему ни разу не доводилось побывать в этих краях, но дело не в этом – он беспокоился, сможет ли разобрать ляшский диалект, на котором говорили многие силезийцы[38]. В документах Зелены указывалось, что образования у него практически не было, то есть он так и не научился ни читать, ни писать. А вдруг он не может свободно говорить по-чешски? Привели Зелены. На нем был костюм с белой рубашкой – скорее всего, одежду ему выдали в больнице: откуда такому взяться у простого лесника. Крупный, крепко сложенный мужчина, чисто выбритый, но заметно, что щетина у него отрастает очень быстро. Когда Виктор впервые встретился с ним, внешность Дровосека его смутила. В этом человеке не было ничего, что могло бы выдавать в нем сельского жителя, кроме, конечно, крепкого телосложения. Черты лица у Зелены были тонкие, а ярко-изумрудные глаза вообще поражали. Глядя на него, можно было подумать, что в материалы личного дела закралась какая-то ошибка. Дровосек был совершенно спокоен и не сопротивлялся, пока его вели к кушетке и пристегивали, однако Виктор отметил, что на этот раз пациента сопровождали не два, а четыре санитара. Зелены, в отличие от Мачачека, уже не раз нападал на персонал клиники, а силы у него было немеряно. Виктор задал несколько ничего не значащих вопросов, и оказалось, что на чешском Зелены говорит достаточно хорошо, хотя и с акцентом. Он ввел ему лекарственный коктейль, немного подождал и включил магнитофон. Наркотики подавили волю Зелены очень быстро, быстрее, чем это происходило у других пациентов, как будто его психика была соткана из более тонких нитей. Он отвечал на вопросы совершенно спокойно, а голос был удивительно мягким. Дровосек коротко рассказал свою историю. – Мы были счастливы. Я и моя жена, мы были счастливы. Шарлотта была хорошенькой девушкой, и она была счастлива со мной. Мы двое, ну, мы были как две стороны одной медали, если вы понимаете, о чем я. Четыре года все так и было. Четыре счастливых года. – Что же случилось потом? – спросил Виктор. – Родились дети, мальчики-близнецы, и все вдруг поменялось. Но вообще-то все начало меняться еще до детей. Шарлотта стала хитрой. Она уже не была такой открытой, как раньше. И она стала лгать мне. – Вы с ней пытались поговорить? – Шарлотта во всем обвиняла лес. Она говорила, что он ее пугает. Я смеялся над этим. Я всю жизнь жил и работал в лесу. Как дровосеку мне был положен дом. Отличный дом, большой, но находился он в самой чаще леса. Шарлотта беспокоилась, что детям будет сложно добираться до школы, когда придет пора, – от нашего-то дома до деревни три километра. Ближайшим соседом был управляющий, но и его дом стоял почти в двух километрах от нашего. – Может, ей было скучно одной? – спросил Виктор. – Да, думаю так. Но она говорила об этом по-другому. Она говорила, что во всем виноват лес. Что он пугает ее, что она постоянно видит что-то в темноте между деревьями. Она говорила, что там полно призраков, духов. В детстве ей рассказывали о демонах, феях и лесных ведьмах, которые живут в лесу. Я попытался объяснить, что это просто игра теней: солнце движется по небу и его лучи рисуют всякие картинки. Она не поверила и все твердила: в лесу полно того, что мы не понимаем. Я ничего не мог поделать – она никак не успокаивалась. Уехать мы не могли, лес – моя работа. – А как насчет вас? Судя по вашим словам, в лесных духов вы не верите? – спросил Виктор. – Я такого не говорил. Это я только Шарлотте говорил, что не верю в них, но вы же знаете, я всю свою жизнь прожил в лесу, а если вы хотите жить в лесу, то должны понимать, чего лес хочет. – И чего же он хочет? – Лес – он живой. Я не имею в виду деревья, всякие там растения, животных – это всё части леса, как, скажем, руки, ноги или волосы – это части нас. Я имею в виду лес целиком. Лес – это великий всесильный ум, который охватывает всё. Он наполнен тенями и светом. И более того, он видит сны. Сновидения о всевозможных вещах. О хороших и плохих вещах. – А лесные духи? Зелены вяло кивнул, движения его замедлились из-за действия лекарств. – Духи являются частью сновидений. Видите ли, сны леса и сны людей часто переплетаются и запутываются. Знаете, как корни молодого дерева прорастают между корнями старого и переплетаются с ними. Если вы пробудете в лесу достаточно долго, то начнете видеть демонов, ангелов и духов в тенях между деревьями. Я думаю, с Шарлоттой что-то такое и начало происходить. Она, наверное, начала видеть духов, но не поняла, что к чему. – Значит, вы думаете, что у нее были галлюцинации? Я имею в виду, она видела что-то, чего на самом деле не было? – О, они-то были. С ними все в порядке. Они, духи, как будто играют с нами. «Тот, кто прячется за спиной» – есть такая игра. Может, вы знаете – кто-то наблюдает за вами, идет по вашим стопам, но прячется за деревом, как только вы поворачиваетесь. А в тех краях, где мы жили, как раз находится дом лесного великана Краконоша, которого немцы называют Рюбецаль[39], еще там обитают лесные духи-мужчины, которых называют Лески[40], и лесные ведьмы Вилы[41]. Черный демон Чор тоже там, и, конечно, сам великий Велес, дух леса… Лес – их дом, потому что они – сны леса. Только эти сны наяву. – Но вы не рассказывали жене ни о чем таком? – Она бы еще больше испугалась. Я надеялся, что она со временем привыкнет. Когда долго живешь в лесу, со временем привыкаешь к духам. Думаю, она все-таки привыкла к ним. – Зелены вздохнул. – Шарлот та изменилась. Я хочу сказать, она снова изменилась. И на этот раз очень сильно. Она перестала жаловаться на лес. Она не вылезала из леса. Все гуляла и гуляла, и детишек с собой брала. Но она перестала обращать на меня внимание. Не хотела быть со мной. – Зелены остановился, чтобы подобрать слова. – Она не хотела, чтобы я выполнял свой супружеский долг. – У нее были на то причины? – спросил Виктор. – Нет. Она говорила, что просто устала. Но я знал. Я знал правду. Она спала с другим. Кто-то другой был ей мужем. – Как такое могло произойти? Вы сказали, что жили в уединении. – Она встретила кое-кого в лесу. Я выяснил, что у нее был любовник из леса, он приходил к ней, пока я работал в лесу. У меня были и другие доказательства. – Зелены снова заторможенно кивнул. – Дети начали смотреть на меня странно. Они отказывались проводить время со мной, совсем перестали общаться. Они втроем, моя жена и дети, все чаще стали уходить куда-то в лес. А однажды близнецы играли на заднем дворе. Помню, что это было в воскресенье, так как я не работал. Они не знали, что я их слышу. А я слышал их. Я хорошо их слышал. – О чем они говорили?