– В том-то и дело, что я не знаю, о чем они говорили. Я не понял ни слова из того, что они говорили. Они разговаривали шепотом, как будто не хотели, чтобы их кто-нибудь услышал, и язык такой странный, я раньше никогда ничего подобного нигде не слышал. – Немецкий? Зелены покачал головой. – Я не говорю по-немецки, но понимаю, что это немецкий, когда кто-то говорит на нем. Нет, это был не немецкий. Это был не немецкий или чешский, и не польский, и не русский. Люди на таком языке не говорят. Слова странные, совсем не похожие на слова, а больше похожи на мурлыканье, щелчки и рычание. Это язык не нашего мира, понимаете, о чем я? В общем, я понял: надо что-то делать с этим. Мне необходимо было найти доказательства, но это было нелегко. Хозяйство, в котором я работал, заставляло меня работать все больше. У меня была норма, которую нужно было выполнять каждый день, прежде чем управляющий приходил с лошадьми за древесиной. Это означало, что на работу нужно было идти задолго до рассвета. В это время лес только начинает оживать, и у меня просто не было времени на слежку. Однажды небо потемнело перед надвигающейся грозой, стало почти черным, и управляющий сказал мне, что не приедет на погрузку, и я мог вернуться домой немного раньше обычного. Но я решил не идти домой сразу, а сошел с тропы в лес и спрятался в кустах. Оттуда я мог видеть все, что происходило. Мне было важно поймать их. И у меня все получилось. Я видел его. – Кого вы видели? – Сначала я услышал их. Они были в доме. Я слышал голос жены. Моя жена стонала, как шлюха, а в это время наши дети играли на улице. Через некоторое время он вышел. Серый Человек. Он был высокий. Он был выше и худее, чем обычный человек. И он был серым. Он вышел из дома, и я увидел, что он – не человек. У него был длинный, острый нос и огромный рот, будто он все время улыбается, но это было не так. Его рот просто перекосило, потому что у него было очень много зубов, которые не влезали в рот. Очень-очень много зубов: сто или больше длинных острых зубов, похожих на иголки. У него все было острым, не только зубы: его лицо было угловатым, а взгляд был, как бурав, и глаза блестели, как бриллианты. И вместо того чтобы пойти по тропинке, он сразу направился в лес, в непроходимую, густую и темную чащу. Он просто растворился в тени, как будто растаял. Но я смотрел на него достаточно долго, чтобы понять, кто он такой. Я знал, кто такой Серый Человек. Я знал это очень хорошо. – Так кто же он такой? – спросил Виктор. Зелены понизил голос. Он практически шептал. – Я знал, кто он такой. Это был Кощей, понимаете. Вы ведь знаете, кто он? Бессмертный демон леса. Злой демон. Я понял, что моя жена была лесной ведьмой и демонической шлюхой. Все это обрело смысл, понимаете? Шарлотта была подстилкой для демона, а может быть, даже не одного. Моя Шарлотта стала болотной демоницей, которая соблазняет мужчин и крадет детей, чтобы заменить их на своих. Вы, наверное, слышали, эту демоницу называют Дзивозона. Я понял это. Я прозрел. Я видел все так, как это было: Шарлотта, или Дзивозона, ходила в лес, чтобы искупаться в топи и потрахаться с Кощеем. А дети? Теперь я точно знал, что они не мои: мои дети были мертвы, и Шарлотта заменила их на одмианцев[42] – подменышей. Эти дети были кощеевым отродьем, а язык, на котором они говорили, был лесным языком. Они вели разговоры о древесных демонах и подземных духах. – Вы все еще верите в это, Павел? – спросил Виктор. – Конечно верю. Это все чистая правда. Почему бы я сделал то, что сделал, если бы все это не было правдой? 14 – Но этот Серый Человек, которого вы видели, – продолжил Виктор, – разве вы не понимаете, что он не мог быть Кощеем? Кощей – это всего лишь персонаж славянских сказок. Его не существует, как не существует ни одмианцев-подменышей, ни болотных демониц. Это все банальные суеверия. Старые сказки. – О да, но Кощей был настоящий. Вот поэтому я знал, что делать. Видите ли, я не мог убить Кощея, потому что он и в самом деле бессмертен. Его смерть заперта далеко-далеко, за семью печатями. Наверняка вы слышали легенду, согласно которой Кощей отправился на волшебный остров Буян, чтобы запрятать там свою смерть. Он превратил ее в серебряную булавку, булавку положил в яйцо, яйцо – в утку, утку – в зайца. Зайца запер в железный сундук, а сундук закопал под волшебным дубом зеленым. И пока булавка запрятана, никто – ни вы, ни я, ни кто-либо другой – не может убить Кощея. У него есть дар возвращать к жизни умерших: он дует в уста мертвых и заставляет их очнуться, но оживают они уже без душ. Вот почему я должен был провернуть все так, как сделал. Это было тяжело и противно, но я знал, что должен сделать это. – Вы должны были убить свою жену и детей? Зарубить их топором? – переспросил Виктор. – Да, – бесстрастно ответил Зелены. – Более того, я должен был сделать кое-что еще. И вообще, они не были моими детьми, Шарлотта не была моей женой, они не были моей семьей. Это была семейка демонов: ведьма и кощейские одмианцы-ублюдки. Зарубить их топором недостаточно, не так ли? Если бы Кощей нашел их тела, то вернул бы их к бездушной жизни. Виктор заглянул в материалы личного дела пациента. Полицейские фотографии было трудно воспринимать с профессиональным беспристрастием. На них просто невозможно было смотреть. – Вы же понимаете, почему я должен был сделать то, что я сделал, именно так? – спросил Зелены. – Я должен был порубить их тела на очень мелкие кусочки, чтобы разбросать их по лесу. Я все сделал для того, чтобы Кощей не смог их вернуть к жизни. И я, конечно же, должен был найти тайники для голов. С детьми было проще, потому что их головы были маленькими. Виктор вздохнул. Внезапно он почувствовал всю тяжесть безумия Зелены. И осознал нелепость своего стремления найти так называемый аспект дьявола. Неграмотный дровосек просто сошел с ума, жесточайшее параноидальное заблуждение привело его к расправе над женой и детьми. У него явно не было никакого расщепления личности, никакого сложного, не поддающегося объяснению нарушения психики. В его случае теория дьявольского аспекта терпела полный крах. Зелены затуманенным взором смотрел на врача, не выказывая ни малейшего раздражения. Внезапно Виктор принял решение. Он схватил шприц, наполнил его лекарством и, повернувшись к магнитофону, громко назвал дозу. – Что? – спросил Зелены. – Ничего, Павел, – ответил Виктор. – Я сказал это не вам. А вам я собираюсь сделать еще одну инъекцию. Это еще больше расслабит вас, но может вызвать сонливость, поэтому постарайтесь не засыпать. – Хорошо, – ровным голосом произнес Дровосек. Через некоторое время после укола Зелены впал в бессознательное состояние. Он не спал, но и не бодрствовал. – Я хочу поговорить с Серым Человеком, – сказал Виктор и почувствовал, как сердце забилось быстрее в груди. Введенная им дополнительная доза была на пределе допустимого, а если честно, чуть превышала ее. Он знал, что рискует жизнью пациента, преследуя свои научные интересы. – Я хочу поговорить с Кощеем, – сказал он торопливо. – Вы там? Вы дремлете внутри Павла Зелены? Ответа не последовало. – Кощей? Вы там? В комнате по-прежнему было тихо. Виктор заметил, что дыхание Зелены стало менее глубоким, интервалы между вдохами увеличились. Это были явные признаки опасной гиповентиляции от передозировки. – Павел? Павел, вы меня слышите? Зелены не отвечал. – Павел? Почувствовав, что дыхание пациента опасно угнетено, Виктор одной рукой нащупал шприц, а другой – ампулу пикротоксина. Вдруг ампула выскользнула из его пальцев и покатилась по столу. Он попытался схватить ее, но не успел. Виктор вскочил, обошел стол и увидел, что ампула разбилась, а ее содержимое растеклось блестящими каплями по серым каменным плитам пола. – Черт! Это была единственная ампула антидота, которую он принес с собой. В отчаянии он бросился к пациенту, схватил его за плечи и начал трясти. – Павел? Виктор тряс Дровосека снова и снова, но тот не реагировал. Тогда он попытался привести его в сознание при помощи болевого стимула, сильно скручивая кожу на груди пациента. Бесполезно. Зелены оставался неподвижным, его глаза были закрыты, дыхание едва заметно. Виктор бросился к столу, чтобы нажать на кнопку вызова санитаров: пусть принесут из аптеки еще пикротоксина. Вдруг за его спиной послышался глубокий вздох. Виктор обернулся и увидел, что Зелены внимательно наблюдает за ним. Взгляд его был совершенно осмысленный. Виктор на мгновение растерялся. То, что Зелены после передозировки как ни в чем не бывало пришел в себя, пусть и не сразу, выглядело фантастикой. И этот его взгляд… Такого просто не может быть. – С вами все в порядке, Павел? Зелены молчал, продолжая внимательно рассматривать Виктора ярко-зелеными проницательными умными глазами. Когда он заговорил, его голос был иным: низким, хорошо поставленным. – Вы можете звать меня мистер Хоббс, – сказал он на английском языке. 15 – Вы никогда не рассказывали мне о своем брате, доктор Бартош. – Смолак предложил доктору сигарету, и тот не отказался. – Складывается впечатление, будто бы вас совсем не волнует случившееся с ним. – Нет, это не так, – ответил Бартош. Маленький и помятый, он сидел через стол от Смолака и разглядывал обстановку в кабинете детектива. Она была исключительно рабочей: папки с документами, сборники законов и нормативных актов. И ни намека на личные вещи. В кабинете было только одно окно, но оно было огромным, и через него беспрепятственно лился свет – здание напротив – одноэтажное, а кабинет находился на третьем этаже. Получив этот кабинет, Смолак сразу же переставил стол, чтобы сидеть спиной к окну. Благодаря этому его лицо было в тени, в то время как лицо человека, сидящего напротив, ярко освещено. Это был трюк, о котором он вычитал в одной исторической книжке: Карл IV Люксембургский, король Германии, король Чехии и император Священной Римской империи, установил свой трон в зале для аудиенций в замке Карлштейн, что юго-западнее Праги, между двумя высокими, от пола до потолка, окнами. Выражения его лица невозможно было разглядеть, в то время как его вассалы на ярком свету были как на ладони. Детектив был согласен с императором, что свет лучше всего обнажает ложь. – Но я полагаю, об этом говорят все, – спокойно сказал Бартош. – О том, что я устроился на работу в полицию из-за брата. Потому что, мол, я хотел понять, что его толкнуло на преступления. – А это так? Маленький неповоротливый доктор издал горький смешок, затем затянулся сигаретой. – Мы имеем дело с убийцами каждый день, для нас факт смерти – банальность. Не мне вам говорить, что почти каждое преступление совершается в среде малообразованных и малообеспеченных групп населения, выходцами из этой среды. Разве на таком материале я могу понять мотивы моего брата? Убийства, которые совершил Доминик, – это исключение из общего правила. Знаете, в нем все было исключительным: его разум, его амбиции, его безумие. Если бы я действительно хотел разгадать его тайну, я бы стал психиатром, а не полицейским врачом. – А у вас никогда не было подозрений относительно его психического состояния? – спросил Смолак. Лицо Бартоша омрачила глубокая скорбь. – Мой брат был самым нежным человеком, которого я когда-либо знал. Для Доминика этот мир, эта вселенная была полна чудес. Чудеса, которые мы можем видеть, и чудеса, которые нам еще предстоит открыть… Вот почему он стал ученым: чтобы открывать удивительное. Как физик, он посвятил свою жизнь пониманию скрытой механики Вселенной. Это так называемая квантовая механика, где абсолютно все, что мы знаем, все, что мы принимаем как непреложную истину, перевернуто с ног на голову. Я в свое время получил неплохое образование, но не понимаю этого. Перевернутый, нелогичный мир, который требует здравого рассудка, если вы собираетесь его исследовать. Полагаю, здравомыслие Доминика было недостаточно сильным. Где-то там он нашел чудо, которое так тщательно искал, но оно оказалось страшным, темным чудом. Слишком страшным для его разума. Он искал разум и науку, но вместо этого нашел безумие и оккультизм. Смолак кивнул. – Ваш брат не несет ответственности за свои действия, не так ли? Ведь он находился во власти своего безумия. Вы понимаете это? – Я понимаю… – Бартош, казалось, засомневался на мгновение. – Да, понимаю. – Тем не менее вы до сих пор ни разу не навестили его. – Наверное, потому что я все-таки виню его. То, что он сделал, чудовищно. Я знаю, что Доминик, будь он здоров, никогда бы не нанес вреда ни одной живой душе, но… То, что он сделал, заставляет смотреть на него другими глазами. – Но сейчас вы хотите увидеться с ним?