Анджи подошла ко мне и вытянула руку. Я напряглась, ожидая в ответ чего угодно. Может быть, даже пощечины за любимого брата. Но она просто протянула мне бумажную салфетку и предложила вытереть слезы, которые, оказывается, стекали по моим щекам. – Я думаю, нам, женщинам, стоит прекратить винить друг друга, чернить, критиковать и попытаться просто понять. Протянуть руку. Подставить плечо. И тогда мир станет намного, намного лучше. Мы провели остаток дня, сидя в креслах, закутавшись в одеяла и поедая остатки торта так сосредоточенно, словно торт мог решить все проблемы. Две сироты, внезапно лишившиеся всего, что имело значение. Две разбитых тарелки, пытающиеся склеить друг друга. Две птицы, жмущиеся друг к другу под проливным дождем… – Тебе правда понравилась картина? – Очень. – Тогда я дарю ее тебе, – сказала Анджи, кивая на холст. Потом помолчала и добавила: – Где-нибудь в параллельном мире у Бога есть не Сын, а Дочь. И это Она страдала, чтобы сделать мир лучше. И это Ее распяли на кресте. – А сам Бог в этом параллельном мире – красивая чернокожая бисексуалка, – добавила я задумчиво. – А Змей соблазнил не Еву, а ее мужа, – сказала Анджи, помахивая вилкой. – Это Адам слопал яблоко и глазом не моргнул, засранец. – Именно. За что теперь все его сыновья страдают от похоти, агрессивности и волосатости. Анджи рассмеялась и продолжила: – А может, это был и не Змей вовсе. А овечка. Черная овца с красными глазами и пентаграммой во лбу выглянула из кустов и сказала: «Але, чувак, плод с Древа познания интересует? Недорого, свежее, только с огорода». – А любимица Богини – как раз змея, которую она носит на шее вместо ожерелья! – заключила я. – Да! – кивнула Анджи. – Вот как все может быть в той параллельной реальности. С ног на голову. – Или с головы на ноги, – сказала я, и мы рассмеялись. – Знаешь, что во всей это истории с грехопадением – самое гадкое? – спросила Анджи, глядя в потолок. – Что? – Поступок Адама. Когда Бог спросил у него, не ел ли он плоды с запретного дерева, Адам сразу же указал на Еву. Свалил на нее всю вину и глазом не моргнул. Вот. Наверно, я бы на месте Евы не слишком расстроилась, будучи изгнанной из рая. Чего стоит рай, если рядом с тобой – мерзавец, который не любит тебя? – Он ничего не стоит, – кивнула я, сглатывая вставший в горле ком. Торт закончился. День тоже. Я вернулась домой и долго стояла у окна, вглядываясь во мрак за окном. Ноябрь был почти на исходе. Близилась зима, а там и до Рождества рукой подать. Я отпущу домой телохранителей и встречу его с Анджи, дочкой, прыгающей в животе, и большой тарелкой картофельного салата. Дни станут короче оленьего хвоста, с океана подует ветер, киты приплывут в южную бухту. Мы с Анджи снова съедемся, украсим дом, повесим на дверь венок из остролиста, перевитый красными лентами, посадим в саду розовые цикламены, которым не страшны заморозки. Она будет рисовать картины, я буду готовить баранину с розмарином и солить лосося. Местные будут думать, что мы лесбиянки. В магазины завезут клюквенное варенье, хлопушки-крекеры и гусиный жир, на котором к Рождеству надо обязательно пожарить картошку. Я повешу картину с женщиной-Иисусом в гостиной и придумаю дочери имя. И все будет хорошо. А если не хорошо, то как-нибудь. * * * В декабре я перевела практически все деньги, которые мне когда-то вручил Сет, на счет Харта и осталась на мели. Уроки музыки, которые я начала давать местным детям, приносили копейки. Я связалась с коллегами-пианистами, с которыми когда-то вместе училась, и мы открыли небольшую онлайн-школу. Записали мастер-классы и пособия для желающих освоить игру на фортепиано. Денег стало чуть больше, но не настолько, чтобы я могла себе позволить и дальше жить у Харта. Анджи предложила мне переехать к ней и не платить Гэбриэлу вообще ничего, но мне было страшно перебираться в менее защищенное место. Мир пугал меня. Я знала, что в любой момент может случиться что угодно. Похищение, покушение, убийство. МакАлистерам точно не по нраву ни я, ни мой ребенок. Стаффорды тоже от меня не в восторге: вполне могут сделать меня разменной монетой в своей игре, если им понадобится такая монета. Дженнифер так и не была найдена. Я поддерживала связь с Сетом, и он докладывал мне кое-какие новости с «фронта». С каждым днем надежда на то, что два клана попросту забудут свои обиды, становилась все призрачней. Я не могла отделаться от тревожного чувства, что вот-вот, со дня на день, откроется что-то ужасное. Найдут ее останки, например. И тогда Дэмиен устроит кровавую расправу над теми, кого посчитает виноватым. Он не из тех, кто закроет на это глаза и простит. Маховик смерти, замедливший было свое движение, начнет снова вращаться, дробя кости и выжимая кровь. И когда это случится, мне лучше иметь четыре надежные стены, бетонный забор и двух вооруженных мужиков рядом. Анджи попросила меня поработать для нее натурщицей и предложила взамен огромные деньги. Я рассмеялась, когда узнала, что несколько часов позирования позволят мне оплатить дом Гэбриэла на месяц вперед. – Даже не думай, что я куплюсь на это, – ответила я. – А что такого? Где я еще найду такую красивую беременную девушку для портрета Богородицы? Нигде! Поэтому прекрати обесценивать себя и соглашайся на мои условия. – Я не возьму за это денег. Достаточно уже того, что мое тело будет увековечено в произведении искусства. – Не достаточно, – запротестовала она. Мы немного поприпирались и наконец сошлись на том, что за предложенную сумму я буду позировать ей неограниченное число раз. Прибавить сюда доход от музыкальных мастер-классов – и я смогу жить в доме Харта еще два месяца. А дальше… А дальше стоит ли загадывать? Может быть, моя жизнь закончится раньше, чем наступит весна. * * * Моя кроха росла. Делала смешные вещи на очередном исследовании УЗИ: прыгала внутри, отталкиваясь от стенки матки маленькими ножками, сосала палец, играла с пуповиной. Она умудрилась найти себе игрушки, даже не родившись, и почему-то это ужасно радовало меня. Я была едва ли не горда, что носила в себе эту маленькую затейницу. Все забывалось, когда я думала о ней. И страх быть застреленной на прогулке кем-нибудь из врагов. И одинокие ночи без сна, когда меня раздирали отчаяние и тревога. И разрыв с Хартом, который я до сих пор не могла полностью осмыслить и пережить. Я скучала по нему. Его отсутствие было столь же ощутимым, как боль, холод или жажда. В гардеробной осталось несколько его рубашек, иногда я приходила туда, открывала дверцу шкафа и просто стояла перед ними, уткнувшись в них лицом. Иногда я представляла его в объятиях какой-нибудь женщины, например, детектива Эммы. Или на свидании с искательницей приключений из «Тиндера». Или в баре в компании какой-нибудь случайной девчонки – и меня охватывала мучительная, бессильная ревность. Но потом я представляла, как он говорит с моим отцом, жмет ему руку, смеется с ним и по-свойски называет Джо – и ревность исчезала, уступала место злости и разочарованию. К черту. Пусть водится с кем хочет. Встречается с кем хочет. И трахает кого хочет. Мы больше ни разу не виделись с тех пор, как он уехал. Иногда он писал мне на почту и давал советы касательно работы телохранителей, интересовался, устраивают ли они меня, спрашивал о моем самочувствии, предлагал отсрочки платежей за дом и помощь с доставкой того, чего нет на острове. Однажды попросил выслать ему с курьером его черный банный халат, потому что пролил вино на тот, что был в его квартире. Я отвечала коротко и только по существу. Лишь на те вопросы, на которые считала нужным ответить. Вместе с халатом я отправила ему все его рубашки, футболки, ремни и ботинки «Лакост», в которых он прежде выбирался со мной на природу. Только это и спасло меня от почти фетишистского желания свить из его одежды гнездо и лежать в нем днями и ночами. Ближе к Рождеству судьба сделала мне небольшой подарок: у меня появилась ученица, которая купила все мои обучающие курсы игры на фортепиано, пересмотрела все мои видеоуроки и теперь жаждала узнать мои профессиональные секреты. Ее звали Джоан, она была приятной пожилой женщиной, которая давно увлекалась музыкой, но только сейчас, когда выросли и разъехались ее дети, смогла найти достаточно времени для освоения игры на пианино. Обычно мы созванивались в «Скайпе», она устанавливала телефон рядом с клавишами и показывала мне выученные аккорды. Я подсказывала ей, как лучше поставить руку, как правильно сесть, чтобы не уставала спина, насколько расслабленными и мягкими должны быть пальцы, чтобы освоить это мастерство. По видеосвязи я показывала Джоан азы. Три пальца на моей правой руке больше не работали, и Джоан заметила это. Спросила, как это приключилось. Я сказала: это был несчастный случай. Слово за слово, и мы начали говорить не только о музыке и пианино, а обо всем на свете. Джоан была милой, доброй и давала дельные советы. Я случайно обмолвилась, что из-за беременности мне сложно найти подходящую для сна позу и я плохо сплю по ночам, – и Джоан тут же посоветовала суперудобную подушку для беременных. Стоило мне заметить, что мне бывает одиноко, и она тут же решила одолжить мне оборудование для домашнего кинотеатра: экран, проектор и акустическую систему. Мол, она ими все равно не пользуется, времени на кино не хватает. Я даже рассказала ей, что недавно рассталась со своим парнем и теперь борюсь с депрессией, но не слишком успешно. – Нехорошо, – сказала Джоан и спросила, есть ли у меня кто-то, кто помогает мне или кому можно излить душу. – Не волнуйся, Джоан, – спохватилась я. – Все не так плохо, как могло показаться. Извини, что я загрузила тебя своими проблемами. На что Джоан ответила, что нам обязательно стоит как-нибудь встретиться за чашкой чая. И заодно она привезет мне подушку для беременных в форме огромной буквы «U» – таких на моем острове точно нет в продаже – и домашний кинотеатр. Я принялась отнекиваться, но потом подумала, почему нет. Моя жизнь была какой-то сплошной дымоходной трубой: темной и тесной. А такие люди, как Джоан, были солнечным светом и чистым воздухом. Я спросила у нее, в каком городе она живет, и она сказала, что в Килларни – совсем рядом. Всего полтора часа на машине – и она у меня. И на следующих выходных она совершенно свободна. Только к маникюрше с утра заглянет. – Пожалуйста, не вези кинотеатр, у меня, вообще-то, есть ноутбук, – начала было я, на что Джоан ответила: «Вот еще», «Я тебя прошу» и «Не волнуйся, взамен ты научишь меня играть “Лунную сонату”». Я рассмеялась, втайне надеясь, что она забудет хотя бы про подушку. Но Джоан явно не собиралась ничего забывать, потому что на следующий день спросила, какой цвет подушки мне больше нравится. – Желтый, – рассмеялась я. – И, раз такое дело, «Лунный свет» Дебюсси и «Лунную реку» Манчини мы выучим тоже – ту самую, что звучала в «Завтраке у Тиффани». – О боже, я люблю тебя, – улыбнулась Джоан. – Это же праздник какой-то. Жду следующего уикенда, Кристи! * * * Назначенную на субботу встречу с Джоан пришлось отменить. Случилось несколько вещей, которые совершенно выбили меня из колеи. Я узнала, что Сет начал встречаться с какой-то другой девушкой. Узнала случайно. Моя школьная подруга Маккензи увидела его в баре с какой-то горячей шатенкой и обмолвилась об этом в переписке со мной. Я еще переспросила, уверена ли она, что это был Сет. Она ответила, что могла бы спутать его только с юным Конором Макгрегором до того, как он отрастил бороду. Но у Конора вряд ли есть машина времени, так что это точно был Сет. Тоска поселилась в сердце. Я не знала, как буду смотреть Анджи в глаза после этих новостей. Она ведь сразу заподозрит неладное, сразу начнет выпытывать, что случилось. «Да ничего не случилось, Анджи, просто мой братец сейчас пустится во все тяжкие, лишь бы забыть, каково это – снова прятать в карман кольцо, которое собирался надеть тебе на палец…» Еще я опять начала видеть во сне кошмары. Смерть клана, тела Рейчел и Агнес, дымящиеся руины на том месте, где стоял наш дом. Фиолетово-красные небеса, вобравшие в себя все краски свежей гематомы, и траву, потемневшую от крови. Снился Дэмиен, который расстреливает моих родных, потом останавливается передо мной. Смотрит на мой живот и говорит: «Я подожду, пока ты не родишь мою дочь, но потом убью и тебя тоже. Никому из МакАлистеров не жить». Мне хочется ответить ему, что моя дочь – тоже МакАлистер, но я боюсь за ее жизнь и поэтому молчу. Мне снились буря, молнии и незнакомка, ведущая меня по каменному мосту, который обваливался сразу же за моими пятками. Снились вкус земли во рту и мои похороны, на которые пришли только Анджи и Гэбриэл. За плечом Харта стояла детектив Эмма в вечернем платье: сразу после моих похорон они собирались на какой-то банкет. Но окончательно добило меня другое. Как-то, измученная кошмарами, я встала ночью, чтобы попить воды. Внизу горел свет. Я привыкла к тому, что кто-то из моих телохранителей бодрствует ночью и приглядывает за порядком. Лампочка на лестнице в ту ночь перегорела, я спускалась по ступенькам очень медленно и осторожно, чтобы не упасть в темноте. И моя бесшумность была вознаграждена. Или наказана – смотря как посмотреть. Я услышала, как Оливер разговаривает по телефону. Тихо, долго, обстоятельно. Смеется, прикрывая трубку ладонью, и рассказывает обо всем-всем-всем: о том, как нам тут живется, о состоянии дома и погоде, о том, как иногда на всем острове ложится сеть и он подумывает завести голубиную почту. Но больше всего он рассказывал обо мне: что я делаю, куда хожу, сколько сплю, какое у меня обычно настроение, с кем я общаюсь и поддерживаю связь, как часто я езжу к врачу…