– Простите, Хэнк, не думала, что вы настолько терпимы. Я не обладаю этим качеством. Он молчал. – Я знаю, что вы не любите званых вечеров. Я тоже. Но иногда мне кажется, что только мы и можем по-настоящему радоваться им. – Боюсь, что у меня нет таланта к подобного рода занятиям. – Да, когда они принимают такой облик. Но неужели вы считаете, что хоть кто-нибудь из этих людей приятно проводит время? Они просто стараются стать более бестолковыми и бесцельными, чем обычно. Они хотят ощущать себя легкими и незначительными… А знаете, истинную легкость может почувствовать лишь тот, кто осознает свою важность и значимость. – Не знаю. – Эта мысль время от времени смущает меня… Она пришла мне в голову после моего первого бала… Мне казалось, званый вечер должен быть праздником, a праздник может быть только у того, кому есть что праздновать. – Я никогда не думал на эту тему. Она никак не могла приспособиться к его строго официальной манере; она просто не могла поверить себе: в его кабинете они всегда разговаривали достаточно непринужденно. Теперь он вел себя как человек в смирительной рубашке. – Хэнк, посмотрите сами. Если бы вы не знали этих людей, зрелище могло бы показаться прекрасным! Освещение, одежда и вся фантазия, потребовавшаяся, чтобы этот прием стал возможным… – Дагни смотрела на гостей. Она не замечала, что взгляд Риардена следовал своим собственным путем. Он разглядывал тени на ее обнаженном плече, неяркие, голубые тени, которые оставлял свет, проникавший сквозь пряди ее волос. – Ну почему мы все отдали этим глупцам? Праздник должен принадлежать нам. – Каким же образом? – Не знаю… Я всегда полагала, что званые вечера должны быть возбуждающими и яркими, как изысканное вино, – она рассмеялась, но к смеху примешивалась печаль. – Только я вообще не пью. Это еще один символ, который обозначает не то, что должен обозначать. Риарден молчал, и она добавила: – Быть может, в них есть нечто скрытое от нас. – Я такого не замечал. Охваченная волной внезапно прихлынувшей отчаянной пустоты, она почувствовала радость оттого, что он не понял ее или не отреагировал, зная, что открыла ему слишком многое, хотя и не вполне понимала, что именно. Дагни пожала плечами, движение это легкой судорогой пробежало по изгибу ее плеча. – Моя давняя иллюзия, – безразличным тоном произнесла она. – Настроение, которое посещает меня раз в году. Но покажите мне последний прейскурант на стальной прокат, и я сразу забуду о нем. Удаляясь от Риардена, она не знала, что глаза его неотрывно следуют за ней. Дагни неторопливо шла по комнате, не глядя ни на кого. Она заметила небольшую группу гостей, сгрудившуюся у нерастопленного камина. В комнате не было холодно, однако они сидели так, как если бы черпали уют из мысли о несуществующем огне. – Не знаю почему, но я стала бояться темноты. Нет, не сейчас, только когда остаюсь в одиночестве. Меня пугает ночь. Ночь как таковая. Говорила, очевидно, старая дева, хорошо воспитанная и утратившая всякую надежду. Составлявшие группу три женщины и двое мужчин были хорошо одеты, гладкая кожа их лиц свидетельствовала о хорошем уходе, однако держались они с полной тревоги настороженностью, заставлявшей слишком понижать голоса и стиравшей различия в возрасте, делая всех равным образом седыми, в равной мере выдохшимися. Таких людей всегда можно заметить посреди респектабельной компании. Дагни остановилась и прислушалась. – Но, дорогая моя, – спросил другой женский голос, – почему ты боишься? – Не знаю, – проговорила старая дева, – но меня беспокоят не взломщики, не воры, не грабители. Я просто не могу уснуть всю ночь. И засыпаю только после того, как начинает светать. Как странно. Каждый вечер, когда стемнеет, меня вдруг атакует чувство, говорящее, что песенка спета, что рассвет уже не вернется. – Моя кузина, живущая на побережье Мэна, писала мне о том же самом, – проговорила другая женщина. – Прошлой ночью, – продолжила старая дева, – я не моглауснуть из-за стрельбы. Всю ночь где-то у моря стреляли. Вспышек не было. Не было ничего. Только взрыв, потом длинная пауза и снова взрыв – где-то в тумане над Атлантическим океаном. – Я читала что-то об этом в утренней газете. Береговая охрана проводила учебные стрельбы. – Ну нет, – безразличным тоном проговорила старая дева. – На берегу все знают, в чем дело. Это был Рагнар Даннескьолд. И береговая охрана пыталась поймать его. – Рагнар Даннескьолд в заливе Делавэр? – охнула женщина. – Ну да. И говорят, не в первый раз. – Его поймали? – Нет. – Никто не в состоянии это сделать, – проговорил один из мужчин. – Норвегия назначила за его голову награду в миллион долларов. – Такие колоссальные деньги за голову пирата. – Но как можно добиться спокойствия и благополучия в мире, если на всех семи морях бесчинствуют пираты? – А вы не знаете, что ему удалось захватить в ту ночь? – спросила старая дева. – Крупный корабль с материальной помощью, собранной нами для Франции. – А что он делает с захваченным добром? – Aх, этого никто не знает. – Однажды я встретил матроса, который был на атакованном им корабле, и видел Рагнара Даннескьолда собственными глазами. Он рассказывал, что у него огненно-рыжие волосы и самое страшное лицо на планете, на котором не отражается ни одного чувства. Если на свете и есть не имеющий сердца человек, так это он, так говорил моряк. – Мой племянник однажды ночью видел корабль Рагнара Даннескьолда у берегов Шотландии. Он написал мне, что просто не мог поверить собственным глазам. Во всем английском флоте не найдется лучшего судна. – Рассказывают, что он прячется в одном из норвежских фьордов, где его не сыщет ни Бог, ни человек. Так в средние века поступали викинги. – Награду за его голову назначили также Португалия и Турция. – Говорят, что в Норвегии из-за него возник скандал на государственном уровне. Даннескьолд происходит из одного из лучших семейств страны. Род этот обеднел много столетий назад, но сохранил громкое имя. Руины их фамильного замка еще можно увидеть. Отец Рагнара стал епископом. Он отрекся от сына и отлучил его от церкви. Но эта мера не возымела эффекта. – А вы знаете, что Рагнар Даннескьолд учился в нашей стране? Точно. В университете Патрика Генри. – В самом деле? – Ну да. Это можно проверить. – Что меня смущает… Знаете, не нравится мне все это. Не нравится мне, что он объявился здесь, в наших прибрежных водах. Я считал, что подобные вещи могут происходить только в глуши. Только в Европе. Но чтобы бандит такого масштаба появился в Делавэре в наши дни! – Его видели и возле Нантакета. И возле Бар-Харбор. Газетчиков просили не писать об этом. – Почему? – Не хотели открыто признаваться людям, что флот не может справиться с ним. – Не нравится мне это. Забавное возникает чувство. Как будто мы живем в средние века. Дагни подняла глаза. В нескольких шагах от нее стоял Франсиско д’Анкония, рассматривавший ее с подчеркнутым любопытством; глаза его наполняла насмешка. – В странном мире мы живем, – негромко проговорила старая дева. – Я читала одну статью, – вялым голосом проговорила одна из женщин. – Там говорилось, что трудные времена полезны для нас. Это хорошо, что люди беднеют. Терпеть лишения – это моральная добродетель. – Должно быть, – проговорила вторая без особой убежденности. – Нам не следует торопиться. Кто-то говорил, что бесполезно спешить или обвинять кого-нибудь. Никто не может помочь в делах, в какой бы ситуации ты ни оказался. Мы ничего не можем сделать, ничто нельзя изменить. Нам необходимо научиться терпеть. – Какая в этом польза? И в чем заключена судьба человека? Разве не в том, чтобы надеяться, и никогда не достигать? Мудрецом следует назвать только того, кто не пытается надеяться. – Именно так и надлежит поступать. – Не знаю… Я теперь вообще не представляю, что правильно… Как мы можем узнать это? – Ну да, кто такой Джон Голт? Дагни резко повернулась и сделала шаг в сторону. За ней последовала одна из женщин. – А я знаю это, – проговорила женщина негромким и полным таинственности тоном, готовясь поделиться секретом. – Что вы знаете? – Я знаю, кто такой Джон Голт. – Кто? – переспросила Дагни напряженным голосом, застыв на месте. – Я знала человека, который был знаком с Джоном Голтом. Он был старым приятелем моей внучатой тетки. Он был там и видел, как все произошло. Помните легенду об Атлантиде, мисс Таггерт? – Что? – Легенду об Атлантиде. – Ну… смутно.