Мужчина проводил ее взглядом, полным сонного удивления, когда она вскочила с места и рванулась к двери. Снаружи задувал прохладный ветер, пустынное поле раскинулось под столь же пустынным небом. Ночная тьма шелестела травой. Далеко впереди она заметила людей, стоявших возле паровоза, – a над ними в небе повис красный глазок семафора. Она торопливо направилась к ним вдоль вереницы неподвижных колес. На нее не обратили никакого внимания. Поездная бригада вместе с несколькими пассажирами стояла под красным огоньком. Разговора не было, все застыли в безмолвном ожидании. – В чем дело? – спросила она. Машинист удивленно повернулся к ней. Слетевший с ее уст вопрос звучал, скорее, как приказ, а не как подобающее пассажиру любопытство. Она стояла, держа руки в карманах, подняв воротник пальто, ветер развевал волосы. – Красный свет, леди, – указал он пальцем на семафор. – И давно он горит? – Уже час. – Мы не на главной колее, так ведь? – Правильно. – Почему? – Не знаю. Заговорил проводник: – Не думаю, что нас специально перевели на боковой путь, просто стрелка забарахлила, как и эта штуковина. – Он указал головой на красный глазок. – Едва ли сигнал переменится. Я думаю, он просто сломался. – Тогда что вы тут делаете? – Ждем, пока свет переключится. Пока ее раздражение переходило в гнев, кочегар усмехнулся: – На прошлой неделе экстренный «Южно-атлантический» простоял на боковом пути два часа по чьей-то ошибке. – Это «Комета Таггерта», – проговорила она. – «Комета» еще никогда не опаздывала. – Только одна во всей стране, – отозвался машинист. – Все когда-то случается в первый раз, – прокомментировал кочегар. – Не знаете вы железных дорог, леди, – сказал один из пассажиров, – на всей железной дороге в этих сельских краях не найдется ни одного сто́ящего диспетчера. Словно и не замечая его, она обратилась к машинисту. – Если семафор сломан, что вы намерены предпринять? Ему не понравился ее властный тон; он не понимал, отчего эта нотка звучит в голосе простой пассажирки столь естественно. Она выглядела как юная девушка, но рот и глаза свидетельствовали, что этой женщине за тридцать. Прямой взгляд темно-серых глаз смущал, он словно бы прорезал предметы до самой сути, отбрасывая в сторону незначительные подробности. Лицо ее показалось механику странно знакомым, хотя он не мог припомнить, где именно видел эту особу. – Леди, я не желаю рисковать, – проговорил он. – Он хочет сказать, – сказал кочегар, – что наше дело – ждать приказа. – Ваше дело – вести этот поезд. – Не на красный свет. Если семафор говорит нам стоять, мы стоим. – Красный свет указывает на опасность, леди, – сказал пассажир. – Мы не вправе рисковать, – поддакнул машинист. – Кто бы ни был сейчас виноват, если мы сдвинемся с места, то станем виноватыми сами. Поэтому мы останемся на месте до получения соответствующего распоряжения. – А если такового не поступит? – Рано или поздно кто-нибудь да появится. – И как долго вы намерены ждать? Машинист пожал плечами: – А кто такой Джон Голт? – Он хочет сказать, – пояснил кочегар, – что не надо задавать бесполезных вопросов. Она посмотрела на красный свет, на рельсы, терявшиеся в черной, нетронутой дали. – Поезжайте осторожно до следующего семафора. Если он в порядке, возвращайтесь на главный путь. А там остановитесь на первой же станции. – Да ну? И кто же мне это говорит? – Я. – Кто это, вы? Последовала кратчайшая из пауз, мгновенное удивление вопросу, которого она не ожидала, но машинист внимательнее присмотрелся к ее лицу и только ахнул: – Великий боже! Она ответила без обиды, просто как человек, которому нечасто приходится слышать такой вопрос: – Дагни Таггерт. – Ну, ей-богу, – проворчал кочегар, и все сразу смолкли. Она продолжила столь же непреклонно властным тоном: – Возвращайтесь на основной путь и остановите поезд на первой же открытой станции. – Да, мисс Таггерт. – Вам придется нагнать опоздание. У вас для этого есть весь остаток ночи. «Комета» должна прийти по расписанию. – Да, мисс Таггерт. Она повернулась, чтобы уйти, когда машинист осторожно поинтересовался: – В случае любых неприятностей вы берете ответственность на себя, мисс Таггерт? – Беру. Проводник проводил ее до вагона. Он волновался и говорил: – Но… простое место в сидячем вагоне, мисс Таггерт? Как же так вышло? Почему вы не дали нам знать? Она непринужденно улыбнулась: – У меня не было времени на формальности. Мой персональный вагон был присоединен к чикагскому поезду номер 22, но я сошла в Кливленде, а двадцать второй возвращался слишком поздно, поэтому я не стала его ждать. Первой пришла «Комета», и я воспользовалась ею, а в спальных вагонах не было мест. Проводник покачал головой: – Ваш брат так не поступил бы. Она рассмеялась: – Да, вы правы. Стоявшие у паровоза люди проводили ее глазами. Среди них был и юный кондуктор, кивнувший ей вслед: – Кто это? – Хозяйка «Таггерт Трансконтинентал», – ответил машинист полным неподдельного уважения голосом, – вице-президент, руководитель производственного отдела. Поезд тронулся, звук паровозного свистка прокатился над полями и смолк. Она сидела возле окна, раскуривая новую сигарету, и думала: «Все разваливается на части, по всей стране, неприятностей можно ожидать повсюду и в любой момент». Однако она не чувствовала гнева или тревоги, у нее не было времени для этого. Это всего только один вопрос, который следует разрешить вместе со всеми остальными. Она знала, что управляющий отделением фирмы в Огайо никуда не годится, но он приятель Джеймса Таггерта. Она еще не настояла на том, чтобы управляющего выставили с работы, только потому, что ей некем было его заменить. Хороших работников трудно найти. Однако теперь придется отделаться от него, и место это она отдаст Оуэну Келлогу, молодому инженеру, блестяще проявившему себя в качестве одного из помощников управляющего вокзалом «Таггерт» в Нью-Йорке; по сути дела, он и руководил всем. Некоторое время она следила за его работой; она всегда искала проблески таланта, подобно охотнику за алмазами на ничем не примечательной пустоши. Келлог был еще слишком молод для руководителя отделом, и она хотела предложить ему новый пост через год, но времени на размышления уже не оставалось. Ей придется поговорить с ним сразу после возвращения. Едва различимая полоска земли за окном теперь бежала быстрее, превращаясь в серый ручей. За сухими вычислениями, занимавшими ее ум, Дагни отметила, что может еще что-то чувствовать: это было сильное, опьяняющее желание действовать.