Возвращаться назад, не зная языка, без проводника, было крайне опасно. Но Шелестов понимал и другое: группа должна выполнить задание. И командир группы должен быть в этот ответственный момент со своими людьми. А еще потому, что группа не станет уходить, бросив командира. Ребята захотят удостовериться, что он жив или точно погиб. И чтобы не случилось с кем-то из них беды, он должен вернуться сам, а не заставлять заниматься собственными розысками. Почти сутки назад у него не было иного выхода, кроме как уходить вместе с партизанами в Швецию. Иначе бы он неминуемо погиб. Теперь у него нет иного выхода, кроме как возвращаться назад. Но как и куда – этого он решить не мог. Собственно, у них имелась по договоренности одна явка. Это кирха пастора Боргена в Рогне-Фроне. Но сможет ли он добраться до этой деревушки? Очень сомнительно в таких условиях. – Я должен что-то предпринять, – вздохнул Шелестов. – У меня есть еще очень важные дела там, откуда мы ушли. К командиру подошел один из партизан и тихо сказал на ухо: – Юнас, за нами идут немцы. Вот уже часа четыре идут по нашему следу. Это горные егеря. От них так просто не отделаться. – Где? Покажи. – Клаусен поднялся на ноги и взял бинокль из рук товарища. Шелестов догнал норвежца на опушке, откуда была видна каменистая равнина, простирающаяся до следующего лесного массива. Это нагромождение скал, испещренное трещинами и промоинами, обойти невозможно. Только зигзагами, выбирая дорогу. Немцы шли двумя группами человек по двадцать, на лыжах, умело примеряясь к ландшафту. Белые маскировочные костюмы, обмотанные белым автоматы. В каждой группе Шелестов увидел по одному ручному пулемету на волокуше. Партизан осталось всего восемь человек. Некоторые легко раненные. – Если дать бой, то они просто окружат нас и перебьют, – сказал Шелестов. – Блокируют здесь, голодных и уставших, и перебьют. И не оторваться, они догоняют нас. – Есть один шанс, Максим, – ответил Клаусен и обернулся к скалам: – Вон там в нескольких часах ходьбы – перевал Рюйген. Он считается непроходимым, но я был здесь в прошлом году. Там можно пройти, а потом взорвать тропу. До самой границы нас уже никто не догонит. Партизаны почувствовали шанс выбраться, настроение у всех поднялось. Люди заторопились, стали поправлять снаряжение, оружие, крепление лыж. Кто-то даже предложил бросить все лишнее: продукты, патроны и уходить налегке. Но Клаусен запретил. Пока нет уверенности, что группа оторвется от преследователей, патроны бросать нельзя. Еще три часа прошли в движении. Теперь шли быстрее, даже раненые, собравшись с силами, старались не тормозить движение группы. Еще через полчаса Клаусен показал Шелестову на каменный козырек: – Вон туда нам нужно добраться. Максим кивнул. В его голове крутился вопрос: кто будет взрывать тропу? Ведь группа должна значительно отойти от места взрыва, чтобы не попасть под осыпь или обвал. Когда до тропы оставалось всего метров сто, идущий впереди партизан вдруг упал в снег и выставил вперед автомат. Вся группа, как по команде, рассыпалась среди камней, занимая позицию. Сердце сжалось. Засада, немцы, опередили! Конец! Шелестов лежал за камнем, нащупывая в кармане гранату. Но тут послышался женский голос, который кричал что-то по-норвежски. Клаусен ответил, приглядываясь и поднимая голову. И тут случилось такое, что от сердца Максима моментально отлегло. – Командир! – послышался громкий крик. – Это я, Виктор Буторин! Ты здесь? Шелестов поднялся, опираясь на приклад автомата, и махнул норвежцам рукой – все в порядке. На него смотрели, как на сумасшедшего. Но когда из-за камней поднялись трое мужчин и женщина и кинулись обнимать Шелестова, норвежцы успокоились. – Мы спешили самой короткой дорогой и успели вас здесь застать, – улыбался Буторин, когда русские уселись в кружок вместе с Клаусеном на камнях. – В северных провинциях происходит черт знает что, вас ищут. Фашисты не могут вам простить взрыв завода. Говорят, повреждение оборудования не очень страшное, его можно восстановить. Но то, что уничтожены запасы тяжелой воды, это для них беда. Новый запас придется создавать долгие месяцы. – Ну хоть так, – усмехнулся Шелестов. – Могли и этого не сделать, если бы ждали англичан. Но зря вы пошли за мной. Как Венге? – Венге в порядке, почти созрел и полон симпатии к нам, – засмеялся Сосновский. – Только почему ты считаешь, что мы зря за тобой пошли? Ты хоть знаешь, что за вами идут егеря? Бой неизбежен, а тут четыре лишних ствола и непроходимое ущелье впереди. Нам про него Мэрит рассказала. – Если оно проходимое для нас, значит, пройдут и егеря, – проворчал Коган. – А у вас раненые, и сами вы вымотались. А эти ребята обучены действиям в горах. – И что? – Шелестов посмотрел на своих бойцов, на Мэрит. – Есть решение? – Есть. – Буторин кивнул на девушку. – Маша, расскажи! – Все очень просто. – Девушка улыбнулась так, как будто обсуждался вопрос, куда пойти: на танцы или в кино. – Мы должны занять позицию у начала тропы и отпустить группу в ущелье хотя бы на час. Потом взорвем проход там, где скальный козырек. – И все? – удивился Шелестов. – А нам как выбраться. Считай, что нас прижали к скалам. Будем держаться до последнего патрона, а последнюю пулю в лоб? Я, конечно, понимаю, но вы не забыли, что у нас есть задание и мы должны его выполнить? – Есть идея. – Буторин достал из рюкзака моток бикфордова шнура. – Этого хватит, чтобы заложить взрывчатку в двух местах. Когда придет время, взрываем тропу и карниз вон там, справа. Надо просто заманить фрицев на него. Будем держаться, а потом имитируем отход вот сюда, правее скалы. Сколько-то мы перебьем во время боя, но основные потери нанесем взрывом. Думаю, даже если и останутся несколько человек, им будет не до преследования. – Их около сорока человек, и у них два пулемета, – напомнил Шелестов. – Вот что, Виктор. Возьми себе в помощницы Мэрит и зайдите немцам по тому самому козырьку в тыл. И не шевелитесь, пока они не начнут нас атаковать. Втроем мы как-нибудь продержимся несколько минут. Ваша задача проста, как баранка. Вы должны перебить пулеметчиков. И тогда мы сумеем взорвать тропу и отойти, а вы взорвете карниз. Партизаны передали русским почти все патроны и гранаты, которые у них были. Сосновский, Шелестов и Коган выбрали для себя позиции, разложив в нескольких местах автоматы и полные магазины к ним. Единственный шанс уцелеть – это обеспечить шквальный огонь по врагу, не считая патронов. И маневрировать самим, меняя почаще позиции, чтобы немцы не пристрелялись. Пусть думают, что здесь обороняется большой отряд, пусть действуют осторожно. Выигрыш времени – самое главное дело. Немцы атаковали через два часа. Наверняка и у них впереди шли разведчики, авангард или головное боевое охранение. И немцы поняли, что сколько-то человек остались прикрывать отход основной группы. Был в этом и свой плюс. Немцы засомневались, а насколько велика была группа партизан? Горные егеря, конечно, имеют хорошую подготовку, но норвежцы выросли в этих горах. Первые несколько егерей, появившиеся в пределах поражения, сразу же попали под шквальный огонь трех автоматов. Фактически огонь по ним велся с трех сторон, потому что бойцы Шелестова устроили себе позиции в форме полумесяца. Разрядив по одному магазину, каждый скрытно переместился в другое место и из другого автомата снова принялся поливать немцев, которые залегли в камнях. Фашистам стало понятно, что огонь ведется с нескольких точек. Они потеряли человек пять убитыми и ранеными, но к ним прибыло пополнение. Еще человек десять притаились в камнях, часть егерей стала обходить партизан, отсекая их от тропы. «Сейчас они подтянут пулеметы – и нам будет головы не поднять». Немецкие ручные пулеметы на фронте прозвали «косторезами» из-за их чудовищной скорострельности. И тут заговорили автоматы Буторина и Мэрит. Немцы явно опешили, не ожидая нападения с фланга. В ход пошли гранаты. Услышав стрельбу своих товарищей, Сосновский и Коган тоже начали стрелять, меняя автомат за автоматом. Такого темпа стрельбы хватит ненадолго, уже можно было взрывать проход в ущелье. Сосновский посмотрел на Шелестова, и тот махнул рукой. Можно! Коган прополз за камнями метров десять, поджег бикфордов шнур и бросился бегом назад, стреляя на ходу. Он упал в укрытие как раз в тот момент, когда его маневр заметили егеря и открыли по нему огонь. Шелестов и Сосновский, отстреливаясь, стали демонстративно отходить назад. Теперь несколько автоматов были уже никому не нужны. У каждого оставалось по пять-шесть магазинов. Потери у немцев были существенные, но не настолько, чтобы они отказались от преследования. В общей сложности, как показалось Шелестову, гитлеровцы потеряли убитыми и ранеными человек десять из сорока или сорока пяти. Да еще Буторин с Мэрит вывели из строя пулеметчиков. – Отходите, что вы медлите? – сквозь зубы цедил Максим, перебегая назад и снова падая. Немцы осмелели, теперь они двигались быстрее, прикрывая друг друга огнем. Две пули ударились возле самой головы в камни, еще одна рванула рукав куртки, чудом не задев руку. Отстреливаясь, падая и снова поднимаясь, Максим мысленно вел отсчет. Немцы уже отрезали обороняющихся от перевала. Еще пять секунд. Почему Коган не стреляет? Борис, ты что? Шелестов замер за камнями, напряженно глядя, как на перевал бегут егеря. Вот уже человек десять у самой тропы, кто-то смотрит на проход, кто-то на позиции Когана. Неужели он ранен или убит? И тут рвануло так, что половину каменной долины заволокло дымом. Задрожала земля, грохот взрыва сменился грохотом осыпающихся каменных глыб. И тогда в этой пыли и дыму Максим увидел Когана: тот, пригибаясь, бежал назад. Упал, снова побежал и снова упал. Молодец, Боря, – с удовольствием подумал Шелестов. – Дождался, теперь им не до него, теперь они в его сторону и не смотрят». Буторин стрелял короткими очередями. Пусть подходят, пусть не боятся. Им нужно, чтобы егеря кинулись сюда. Больше будет потерь. Маша! Девушка ползла. Пули иногда били в камни, взметали фонтанчики возле ее ног, но она ползла. Вот мелькнул огонек зажигалки, и между камнями побежала дымная дорожка. Засмотревшись на Мэрит, Буторин едва не проворонил двоих немцев, выскочивших слева от него. Повернувшись на бок, Виктор дал очередь, но после второго патрона автомат замолчал. Первый немец согнулся пополам, зажимая бок и локоть, второй, не поняв, откуда стреляют, присел на корточки и повел автоматом в сторону Мэрит. Буторин заорал во все горло и бросился вперед. Ударом автомата он выбил оружие из рук егеря, и они покатились по камня, хватая руками друг друга за горло, нанося удары куда только можно. В какой-то момент в руке немецкого солдата блеснул нож. Виктор успел перехватить его руку. Все его мысли были о Мэрит, которая почему-то не возвращалась. Озверев от бешенства, Буторин что есть силы дважды ударил немца кулаком, сжимавшим нож, о камень, пальцы разжались, Виктор ударил егеря головой в лицо, вывернул ему руку, перевернул противника на живот. Нож сам прыгнул Буторину в руку, короткий взмах – и немец захрипел с перерезанным горлом. И тут Буторина опрокинуло на бок страшным взрывом. Он упал, чувствуя, что не может дышать от набившейся в рот земли. В голове загудело, он ничего не слышал и мало что видел. Поднявшись на ноги, шатаясь, Буторин бессмысленно смотрел на то место, где недавно лежала норвежская девушка и поджигала шнур. Сейчас не было ни ее самой, ни того места. Взорванный козырек обрушился вместе с немцами вниз, увлекая и тех, кто был наверху. Кто-то схватил его за рукав и потащил в сторону. Он повернул голову и увидел Шелестова, тот что-то кричал и тащил его в сторону. Буторин пытался показать рукой туда, где погибла Мэрит… Они шли, шатаясь, держась друг за друга. Почти без патронов. Буторин был контужен, из его ушей текла кровь. Сигни была бледна. Она долго сидела с остановившимся взглядом, безвольно опустив руки. Шелестов заметил, что эта красивая пожилая женщина в один момент стала старухой. Венге и Кнудсен достали водку и разлили по чашкам. Одну поставили перед Сигни, но она отрицательно покачала головой. Не могу! – Знаете, я всегда гордился тем, что я немец, – заговорил Венге. – Даже когда к власти пришли нацисты, я все равно гордился. Было ощущение какой-то возвышенной ненависти. Да, это мои нацисты, немецкие, они на голову выше всяких там итальянцев. Наши хоть накормили народ, ликвидировали безработицу, стали поднимать фундаментальную науку. Мы, интеллигенты в нескольких поколениях, даже не сразу поняли, на какую кровавую тропу ступил фюрер. А когда осознали, было поздно. Стоит ли мне гордиться тем, что я немец, или мне стоит вырабатывать теперь комплекс неполноценности из-за этого, чувствовать себя изгоем? Вот погибла хорошая, умная, сильная девочка… – Вы не о том думаете, Клаус, – отозвался Сосновский. – Вам нечего стыдиться, тем более своей национальности. Вы должны думать о том, как, собрав в кулак все свои национальные достоинства и способности, восстановить Германию после этой войны. И, самое главное, сделать что-то, чтобы не допустить войны впредь. – Какая Германия? – с горечью воскликнул ученый. – Если победят противники Гитлера, нас посадят в клетки и будут показывать в зоопарке. Это немцы, которые залили кровью половину мира! – Какая чушь, – усмехнулся Сосновский. – Мы победим не немцев, а нацистов, гитлеровскую клику. А вам придется еще помогать строить новую Германию. Умную, чистую и добрую. – Вы это серьезно? – опешил Венге. – Вы не согласны? – нахмурился Сосновский. – Вы будете строить, а мы только помогать, вместо вас и за вас никто ничего делать не будет. Только вы сами! Утром, когда все собрались уходить, Сигни протянула Буторину узелок с теплым хлебом. Кнудсен тоже вышел их проводить, поглаживая перевязанную руку. Объятия были теплыми и короткими. Теперь у каждого из этих людей будет иная жизнь, ничто не проходит бесследно в душе человека, все оставляет свои следы. Сигни обняла Буторина как сына. Последнего мужчину, которого любила ее Мэрит. И который последний видел ее живой. Они уходили, эти русские. Непонятные, суровые, но в то же время добрые и беззащитные. Они готовы жертвовать собой, своей жизнью ради других. Даже если эти другие не просили их об этом. Берия вышел из-за стола и, протягивая руку, пошел навстречу немецкому ученому. Вся группа вместе с Платовым остановилась у входа. Венге смущенно улыбался, отвечая на рукопожатие. – Я рад, что вы благополучно добрались! – Берия обнял Венге за плечи и повел в сторону углового дивана в кабинете. – Советское правительство очень обеспокоено вашей судьбой, как и судьбой многих выдающихся ученых, пострадавших от нацизма. Поверьте, мы сделаем все необходимое для того, чтобы вы могли спокойно жить и работать у нас в стране. – Спасибо! – Венге вытянулся как солдат. – Но я хотел бы обратиться к вам, господин нарком, как представителю советского правительства. Ваша страна должна сделать все для того, чтобы фашизм не получил в руки страшное оружие с энергией ядра. Это разрушительная сила, которая и не снилась военным. Это испепеленные города, это выжженные страны. Это гибель человечества! – Дорогой Венге. – Пенсне Берии блеснуло. – Мы сделаем это. И правительство, и вы – все вместе. Мы не обобщаем, не считаем всех немцев фашистами. Есть великая и умная нация, а есть уголовные преступники, которые рано или поздно предстанут перед судом человечества. – Я бы хотел поблагодарить своих спасителей. – Венге посмотрел на стоящих у входа людей. – Их работа будет оценена по достоинству, – заверил Берия. – А сейчас отдыхайте, набирайтесь сил. Вас проводят в гостиницу, где вы пока будете жить. Завтра вы познакомитесь с советскими коллегами и – за работу, дорогой Венге, за работу. Мы с вами еще будем часто встречаться. Нам есть что обсудить. Когда немец ушел, Берия молча постоял у окна, а затем заговорил: – Вы хоть понимаете, что в мире возникает противостояние совсем иного уровня? Мне кажется, что не понимаете, товарищи офицеры! Берия обернулся и строго, как учитель на нашкодивших школьников, посмотрел на присутствующих. Платов напрягся, опасаясь, что кто-то из членов группы откроет рот и станет возражать. Берия подошел ближе и пристально посмотрел в глаза каждому, дольше всех – в глаза Шелестову. – Что за мальчишество? Вы что там за войну в партизан устроили? Ваша задача была найти и доставить одного-единственного человека. Что за взрывы заводов, что за бои местного значения, какие английские десантники и какое вам до них дело? Какое вам дело до норвежских партизан? Шелестов покосился на Буторина, который стоял бледный со стеклянным взглядом. «Только бы Виктор не сорвался». Но ситуацию разрядил Платов. Он чуть улыбнулся и произнес: – Мне кажется, Лаврентий Павлович, что группа в целом с заданием справилась. А многие поступки были продиктованы оперативной обстановкой. Не вступив в контакт с партизанами, они не смогли бы найти Венге. Именно партизаны его и прятали. Не их вина, что английская разведка так плотно контролирует движение Сопротивления в Норвегии. Но спасение английского разведчика будет нам на руку, когда мы будем обсуждать с союзниками некоторые вопросы. Берия строго глянул на Платова, как будто боялся, что тот скажет лишнее. Но мудрый Платов, тонко чувствуя ситуацию, промолчал.