Тут, что называется, не поспоришь: Ицкович – гость. И не просто гость Москвы, а гость ее собственного начальника, который Ицковичу племянник и на свадьбу которого тот, собственно, в Москву и приехал… * * * Они сидели в кафе, и пили, как это ни странно, кофе. Уже по третьей чашке… Олег, правда, под коньячок, и когда заказывал третий, Татьяна покосилась неодобрительно, но промолчала, естественно. Кто он ей, чтобы высказываться на этот счет? На подвешенной к потолку плазменной панели телевизора крутили какой-то сборный концерт, типа: «звезды восьмидесятых». – А… – начал было Олег. – Послушаем, – прервала его Татьяна, на экране как раз появилась женщина с популярной в те годы стрижкой «паж» и запела: Das ist der Pariser Tango, Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur… Дослушали молча, тем более что Ицковичу эта мелодия тоже, судя по всему, понравилась. – С детства люблю Мирей, – сказала Таня. – Я не совсем понял – она вроде и не по-французски пела? – уточнил Олег. – По-немецки, но со страшным акцентом, – улыбнулась Таня. – Ты говоришь по-немецки? – Практически нет. Читаю, понимаю, если не быстро говорят. Это второй язык в университете был, если еще латынь не считать… – По-немецки я тоже не понимаю… так о чем песня? – спросил Олег. – Нет, я понимаю, о любви, разумеется, но «из зала все кричат: давай подробности!». Таня рассмеялась и негромко напела: Bei einem Tango, Pariser Tango, Ich schenke dir mein Herz beim Tango, Die Nacht ist blau und süß der Wein, wir tanzen in das Glück hinein… Ее завораживала мелодия, и слова… и присутствие такого мужчины рядом не то чтобы кружило голову, но волновало – совсем чуть-чуть, но этого достаточно. В танго, в парижском танго, Я подарю вам сердце в танго, А ночь синяя и сладкое вино… – …Мне очень хорошо, я почти счастлива, и… В общем: «остановись, мгновенье!» – Здорово, – совершенно искренне прокомментировал ее тихое пение Олег. – Ты просто талант все-таки! И напрасно ты про мультики! А серьезно петь никогда не пробовала? Татьяна засмеялась. – Пробовала, в школьном хоре, и даже сольфеджио занималась, но в восьмом классе голос понизился, да и, как сказала наша учительница пения: «хороший голосок, но не сильный»… То есть бесперспективняк! – добавила Татьяна. – Как, как? – споткнулся на слове Ицкович. – Я такое и с пол-литрой не выговорю! Тут Таня совсем уж захохотала: – Это из курса актерской речи – быстроговорки! – Э?.. – Скороговорки, – сжалилась Таня. – Ну, может, помните… помнишь: «На дворе трава, на траве дрова». – А! – Ну, а это из новорусских: Карл у Клары украл доллары, а Клара у Карла – квартальный отчет; на дровах – братва, у братвы трава, вся братва – в дрова… – Понял, понял – хватит! – взмолился Олег. – У меня даже слушать – зубы сводит!.. И они продолжали пить кофе, смеяться и говорить, говорить, говорить… как старые друзья. «Кто сказал, что дружба женщины и мужчины невозможна? – подумал немолодой израильский психолог Олег Ицкович, ловя на себе взгляд Татьяны. – Тот, кто так говорит, ничего не понимает ни в женщинах, ни в мужчинах, ни уж тем более – в дружбе. Такого человека стоит от всей души пожалеть…» Олег Ицкович, Прага. 4 января 1936 года – Олег-х-х-х… – выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. – Олег?! – повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула. Глаза ее – чудные глаза, где зелень легко превращалась в синь, да еще искрило неизвестно откуда появляющимся золотом, – мгновенно заблестели, и две слезинки медленно скатились по щекам, оставляя черные следы от ресничной туши… – Пятачок! Да ты… просто… совсем… девочка теперь… девушка… – Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, почти сорокалетнюю, женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватило, и в эту минуту напрочь вышибло теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот. – Ты совсем не изменилась! – объявил он вслух и тут же устыдился. – То есть стала еще красивее! То есть… ты и была очень красивой… – и замолчал, окончательно запутавшись. Татьяна тем временем пришла в себя, аккуратно промокнув батистовым платочком глаза, и сказала ровным, чуть приосевшим голосом: – Тушь потекла, посмотри, не размазалась? – села на стул напротив, взглянула внимательно, чуть прищурившись, словно составляла физиогномическое описание для фотокомбинированного портрета. – А ты совсем другой, может, это и не ты? Волосы русые, нос прямой, глаза серые… или голубые? – перечисляла Тать яна, разглядывая незнакомого знакомца. – Я, я! – быстро ответил Олег по-русски. – Я это я… в смысле Ицкович, в смысле… А ты? Кто ты? Простите, ваше имя-отчество не Марфа Васильевна? – Буссэ, Жаннет Буссэ. Я… – Очень приятно… эээ… царь… эээ… Бонд, Джеймс… – Олег не закончил шутку, – француженка, полагаю? – Oui, monsieur. Cela ne vous plaot pas?[37] – спросила Жаннет, уловив что-то в интонации Ицковича. – J’aime bien votre nouvelle coiffure. Je suis content de vous revoir[38], – ответил невпопад Олег глупой фразой из разговорника. – Ты же знаешь: я не говорю по-французски! – в этот момент он напрочь забыл, что не говорит по-французски Ицкович, а отнюдь не Шаунбург. – Разрешите представиться, фройлен, – перешел он на немецкий, – Себастиан фон Шаунбург. – Ты бош?! – перешла на немецкий и Татьяна. – Смешно, ей-богу! – А вот по-немецки ты говоришь все с тем же нижегородским, а не с французским прононсом! – рассмеялся Олег и сделал кельнеру знак – повторить заказ для дамы. – Ну, не скажи… Das ist der Pariser Tango Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango Monsieur[39], – голосом Мирей Матье с характерным грассированием тихонько напела Жаннет. «Она что, знала?! Или совпадение?» – О-о-о… Парижское танго… Вот так?! – только и оставалось сказать Олегу. – Там… эээ… тогда… ты только наших изображала, а эту песенку пела ужасно… – А ты врал! – с веселым ехидством разоблачила Татьяна. – Я так и знала! – О, нет! Только комплименты, «Лаванда» была великолепна! – ответил Олег, прижимая руку к сердцу. Татьяна улыбнулась, что-то вспомнив… – Это Жаннет, она у меня бакалавр, специалист по Гете и совсем неплохо шпрехает…