– Нет, – покачал головой Олег. – Ее зовут Жаннет. А э… Что значит это твое «э»? – Мы познакомились в Париже. – Великолепно! – кивнул Олег. – В Париже, в танцевальном клубе. – Нет. «Так что же ты скрываешь?» По правде, Ицковичу начинали надоедать все эти тайны мадридского двора. Таня темнит, эта тоже темнит… «Эта темнит, та темнит… Та и эта…» И тут Олега «шарахнуло» нечто, похожее на озарение, но, с другой стороны, за последние две недели Ицкович стал свидетелем таких невероятных совпадений, что мозг его автоматически искал теперь подобные «чудеса» везде, где только можно. И ведь Таня… …За неделю до Нового года неожиданно позвонила Таня. Голос был веселый, настроение, судя по всему, более чем приподнятое и, скорее всего, несколько разогретое алкоголем. «Вы что, в Москве уже гуляете?» – поинтересовался Ицкович. «А я не в Москве уже». «А где?» – опешил он, пытаясь понять, что там – где-то там – происходит. «Я в поезде», – рассмеялась Таня. «Так ты что, по трубке говоришь? – Олег был весь в мыле, Грейси сунула трубку чуть не в воду и на номер абонента на дисплее мобильника он не посмотрел. – Разбогатела разом?» «Никак нет! Я на минутку. Я в Прагу еду. С Ольгой договорились встретить в Праге католическое Рождество». «С какой Ольгой?» – не сразу врубился Олег. «С Ремизовой! Ну, помнишь, я тебе рассказывала?» И точно рассказывала. «Ольга…» – впрочем, сейчас Олег помнил только то, что Таня и Ольга жили в одной комнате в общежитии, когда учились в университете. Только Ольга, похоже, была историком… И… Да! У нее же сестра замужем в Австрии. Могла поехать к сестре и договориться с Таней встретиться на нейтральной территории. А Прага как раз… «И выходит…» Выходило странно и даже вычурно. Он договорился с Витькой и Степой встретить Новый год в Амстердаме, и вот они здесь. Все трое. А Таня договорилась с Ольгой, и… Почему бы и нет? И «родственница» что-то не то про Эдуарда ляпнула: «Не быть ему королем»?! «Ты-то, мать твою, откуда это знать можешь при живом еще Георге?» Но, с другой стороны, девицы-то вроде бы договаривались не на Новый год, а на Рождество. Неувязочка получается. Таня однозначно перешла в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое, то есть как раз в католическое Рождество, когда, если верить истории про Скруджа происходят очень разные чудеса. «А не едет ли у вас, дорогой товарищ, ваша фашистская крыша? Или теперь вместо мальчиков вас на девочек потянуло, причем сразу на всех?» – А хочешь, Кисси, я тебе анекдот расскажу? – Олег вдруг обнаружил, что уже минут десять крутит в пальцах незажженную сигаретку, отчего та совсем уже потеряла товарный вид. – Какой анекдот? – подняла бровь удивленная резкой сменой темы разговора Кайзерина. – И не называй меня, пожалуйста, Кисси. Зови меня Кейт, если тебе не сложно. – Сложно, – «широко» улыбнулся Ицкович. – А анекдот хороший. Как назло, в голову лезли какие-то убогие шутки, которые вполне могли оказаться на поверку старыми и бородатыми, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс. А ему требовался знаковый анекдот из того – будущего – времени, который ни с чем не спутаешь и неправильно не поймешь. – Ну, рассказывай, коль приспичило, – пожала плечами Кайзерина. Очевидно, анекдот – последнее, в чем она сейчас нуждалась. – Да, так вот, – Олег бросил в пепельницу измятые останки так и не зажженной сигареты и, достав из пачки другую, неторопливо закурил. – Сидит в Москве народный комиссар… – Кто? – удивленно подняла бровь Кайзерина. – Народный комиссар, – повторил Олег. – Министр… – А! – Я могу продолжать? – Да. – Сидит, значит, в своем кабинете министр, то есть народный комиссар Путин… – Кто? – поперхнулась сигаретным дымом Кайзерина. – Народный комиссар Путин, – объяснил Олег, внимательно следивший за реакциями своей дальней родственницы. – Фамилию я, разумеется, придумал. Я не помню, как там его звали на самом деле. Какая-то еврейская фамилия. Ведь ты же знаешь, Кисси, все комиссары евреи. – А Путин это еврейская фамилия? – Не знаю, – пожал плечами Олег, изображая полного дебила, но не просто дебила, а качественного, то есть национал-социалистического. – А! – кивнула уже порядком дезориентированная Кайзерина. – Да. Я поняла. – Хорошо! – улыбнулся Олег. – И вот сидит этот Путин в своем кабинете, а к нему другой комиссар приходит. М-н… Как бы его назвать? Ну, пусть будет Березовский. – Как ты сказал? – она побледнела. Нет, это слабо сказано. У нее кровь от лица отлила. Или как говорят? Ни кровинки в лице? – Ну, не знаю я их еврейских фамилий! – взмолился Баст. – Гусинский, Абрамович, Березовский, Черномырдин, Ходорковский… Олег перечислял все фамилии, которые знал, из тех, что на слуху, и которые что-то могли сказать тому, кто знает, о чем, собственно, речь. – Ты… – Кайзерина внезапно охрипла, а в зеленых – все-таки они были зелеными – глазах… Ну, пожалуй, Олег мог бы описать это выражение одним словом – безумие. – Я… – кивнул он. – А ты… Ольга? Только без истерики! Черт! Кто же знал, что ее так проберет, но, слава богу, оклемалась она довольно быстро, и Ицкович – от греха подальше – увел ее из кондитерской на воздух. * * * «Любопытная ситуация…» Любопытная? Ну, вы и скажете, сударь! Ведь это, положа руку на сердце, никакая и не ситуация вовсе, а сплошное безобразие. Фантасмагория и сон разума, вот что это такое! Однако же факт: как минимум дважды на протяжении очень короткого времени: в католическое Рождество и в Новогоднюю ночь в Европе случилось что-то такое, что, как говаривали русские народные сказочники, ни в сказке рассказать, ни пером описать! Или, может быть, случилось это не там и тогда, а здесь и сейчас: в смысле, при переходе 1935-го в 1936-й? «Нет, это глупость и дебилизм! – Ицкович выбросил окурок и потянулся за новой сигаретой. – Все это ведь совершенно условно. Вон в России старый новый год вообще десятого января отмечают… или тринадцатого? – не важно…» И потом, дело ведь не в дате, а в сути происшедшего. И почему именно они? Чем таким заслужил это приключение доктор Ицкович из Израиля или профессор Матвеев из России? Почему Таня и почему Ольга? И почему именно русские, хотя он-то как раз русский лишь условно и в кавычках, но все-таки почему? А что если и в январе – в православное Рождество – тоже кто-то?.. И, может быть, не в одной Европе… В Израиле вообще Новый год в октябре! Вот будет весело, когда все мы начнем раскачивать лодку… каждый в свою сторону. Он взглянул на Ольгу и мысленно вздохнул. «Кажется, пронесло…» Ну отчего именно у таких ярких женщин, как Кейт, случаются такие вот постыдные срывы? Или истерику следует приписать Ольге? Или все дело в том, что они слишком разные, тихая и славная, бесконфликтная «белая мышь» Ольга Ремизова – библиотекарь из Питера и яркая, пожалуй, даже экзотичная Кайзерина Кински, жадная до удовольствий, циничная и шумная нимфоманка? Все может быть, но одно совершенно очевидно. Когда Ольга ехала в Вену, где жила ее более успешная младшая сестра, удачно вышедшая замуж за итальянца, работающего в аппарате Евросоюза, ей и в голову не могло прийти, что встреча со старой подругой под Новый год в Праге закончится таким вот кунштюком. На самом деле, как подозревал Олег, Ольге новое амплуа поначалу даже понравилось, не могло не понравиться! Во всяком случае, все, что он знал о ее прошлой жизни со слов Татьяны, говорило в пользу такого предположения. Таня несколько раз упоминала свою старую подругу – они жили в одной комнате в университетском общежитии – и, хотя у нее не было повода подробно рассказывать Ицковичу об Ольге, рассказала все-таки достаточно, чтобы составить представление об этой совершенно незнакомой женщине. «Ольга хорошая», – вот главное, что запомнил Олег. Остроумная и симпатичная – даже в команде КВН играла, – но при этом мягкая, интеллигентная, сначала просто спокойная и неконфликтная, а позже – робкая уже, тихая. Такое случается иногда с людьми, у которых жизнь не задалась. Вот вроде бы все стартовые условия имеются, а не пошло. Почему так? Кто же знает. Ицкович и сам таких людей немало повидал. И даже то, что в связи с несчастным кратковременным браком Ольга попала в Питер, где у нее ни родных, ни знакомых, даже это было, что называется «в струю». Если уж не заладилось, так во всем. – Еще кофе? – спросил он, увидев, как, промокнув глаза кружевным платочком, Кейт тянется за очередной сигаретой. – Или лучше коньяк? – А это смотря, кого ты спрашиваешь… – грустно улыбнулась Кейт, но глаза уже ожили, засветились. – Если Ольгу, то лучше чай, а если эту твою Кисси, то заказывай коньяк, не ошибешься. – Значит, коньяк, – и властным движением кисти Олег подозвал кельнера. – Повторить! – Сей минут! – А ты, Кейт, запомни, – сказал он тихо, когда кельнер оставил их наедине. – Никаких Ольг, Тань и прочих Маргарит больше нет. – Да знаю, я! – отмахнулась Кайзерина Кински. – Ты лучше скажи, милый кузен… у вас с Жаннет?.. – А у нас в квартире газ! – Ну и что он должен был ей сказать? – У нас… Мы этот вопрос пока не выясняли. – Понятно, – казалось, его ответ ее ничуть не удивил. – А что это был за концерт на публике? – Слышала? – удивился Олег. – Нет, к сожалению, – она благосклонно приняла предложенный огонь и прикурила. – Только видела. Но впечатление, – она коротко затянулась и снова выпустила дым через нос. – Впечатление вы там произвели. Знать бы зачем! – А низачем! – усмехнулся Олег. – Зачем люди целуются? – Ты не знаешь?! – фыркнула раздосадованная ответом Кисси.