Вслед за Тилли я прошла в коридор. Она открыла дверь и направилась в гостиную к секретеру. Стекла на дверцах были выбиты, так что Тилли не понадобилось отпирать какие-нибудь замочки, однако она вдруг в нерешительности остановилась и поднесла указательный палец к щеке, словно готовясь позировать для фотографа. – Странно, – пробормотала она. – Что? – Я подошла к секретеру и заглянула внутрь. Ночью мы убрали книги, которые прежде стояли в секретере на полках, и теперь там ничего не было, если не считать бронзовой фигурки слоника и забранной в рамку фотографии щенка с палкой в зубах. – Счета Элейн... они пропали, – пролепетала Тилли, поворачиваясь ко мне, затем еще раз взглянула на полки и принялась выдвигать ящики. – Все это очень странно. Она пошла на кухню и стала рыться в черном полиэтиленовом мешке, куда мы свалили мусор и битое стекло. Но ничего не нашла. – Кинси, вчера счета лежали в секретере. Я собственными глазами видела. Куда они могли деться? Она явно была озадачена. Впрочем, не требовалось большого ума, чтобы предположить очевидное – что она и сделала: – Может, это она их взяла? Та женщина? Может, именно за этим она и приходила? – Не знаю, Тилли, – сказала я. – Хотя мне с самого начала показалось, что в этой истории не все так просто. Вряд ли кто-то будет врываться в дом только за тем, чтобы перевернуть все вверх дном. Вы уверены, что счета были здесь? – Разумеется. Там лежали ее старые счета, и я положила туда же те, что пришли недавно. Они были там, точно. Но не помню, чтобы они попадались мне на глаза, когда мы убирались. А вы? Я припомнила, что видела злополучные счета только однажды – когда впервые попала в квартиру Тилли. Но зачем кому-то могло понадобиться воровать их? Чертовщина какая-то. – Может, она хотела до смерти перепугать вас, чтобы вы не путались под ногами и дали ей возможность обыскать дом? – размышляла я вслух. – Что ж, в таком случае это была гениальная мысль. Я ни за что не рискнула бы высунуть нос из комнаты. Но зачем ей это нужно? Не понимаю. – Я тоже. Можно достать копии счетов, просто это страшная головная боль, и мне, разумеется, не хотелось бы с этим возиться. – Интересно, у кого же все-таки есть ключ от моей квартиры. От ужаса у меня просто кровь стынет в жилах. – Я вас понимаю. Послушайте, Тилли. В этом деле слишком много непонятного. Просто голова идет кругом. Я хочу разобраться с убийством Марта. Оно должно иметь какое-то отношение к исчезновению Элейн. Вы давно разговаривали с Леонардом Грай-сом? – О-о... Он не показывался с тех пор, как все это произошло, – ответила она. – Я его вообще не видела. – А что скажете насчет Снайдеров? Может, они что-то знают? – Вероятно. Хотите, я поговорю с ними? – Нет-нет, не беспокойтесь. Я сама этим займусь. И еще одно. Кажется, у Леонарда Грайса есть племянник... знаете, стриженный под индейца? – Майк. – Вот-вот. Что, если это был он – ночью? Я только что встретила его на улице. Сложение у него не очень. В темноте его вполне можно принять за женщину. – Вряд ли. – Она скептически покачала головой. – Не могу утверждать наверняка, но, по-моему, это был не он. – Да, наверное, я ошибаюсь. Не люблю строить догадки относительно половой принадлежности. В самом деле, это мог быть кто угодно. Схожу к Снайдерам. Может, они что-то скажут. До встречи. * * * Дом 2093 во многом напоминал тот, что сгорел... такого же размера участок, та же каркасная конструкция, выкрашенная белой краской, тот же грубый красный кирпич, напоминающий огнеупорную глину. Я заметила вывеску "Продается", поверх которой была наклеена свежая, гласившая: "Продано". У меня возникло такое ощущение, будто я опоздала на аукцион. Во дворе под сенью огромного вяза царила сумрачная прохлада; ствол дерева был увит плющом, который стлался повсюду, практически заглушив дорожку. Я поднялась по ступенькам веранды и постучала в дверь-сетку в алюминиевой раме. Окошко на входной двери было забрано белоснежной занавеской. Прошло около минуты, наконец занавеска шелохнулась – кто-то рассматривал меня в образовавшуюся щелку. – Мистер Снайдер? Занавеска вернулась на место, дверь открылась, и передо мной предстала благообразная фигура старика лет семидесяти с лишним. Видимо, с возрастом к нему вернулась свойственная здоровым младенцам склонность к полноте, а в глазах появилось по-детски непосредственное выражение сосредоточенного любопытства. Я достала свою визитную карточку. – Мое имя Кинси Милхоун. Вы не уделите мне несколько минут? Я ищу Элейн Болдт, она живет в том кондоминиуме. Ее соседка, Тилли Алберг, посоветовала мне поговорить с вами. Вы не возражаете? Мистер Снайдер отодвинул задвижку на двери-сетке. – Помогу, чем смогу. Проходите. – С этими словами он открыл дверь, и я проследовала за ним. В доме было темно, как в чулане, и пахло вареным сельдереем. Откуда-то донесся резкий, надтреснутый крик: – Что там, Оррис? Кто там такие? – Это пришли от Тилли! – Кто? – Подождите минуточку, – обратился он ко мне. – Она глухая как пень. Посидите пока. С этими словами он шаркая двинулся в глубь дома. Я опасливо примостилась на краешке мягкого кресла с деревянными подлокотниками. Кресло было обито темно-бордовым плюшем с набивным узором из листьев диковинной формы. Обивка обветшала, и из нее торчали пружины; пахло пылью. Напротив стоял такой же диван, заваленный газетами, и низкий журнальный столик красного дерева, в крышку которого был вставлен овальный кусок стекла. Стекло, впрочем, едва угадывалось, поскольку на столике чего только не было: кипа старых книг в драных бумажных переплетах; пластмассовые цветы в керамической вазе, выполненной в форме двух мышей, которые обнимаются, стоя на задних лапках; две воздетые к небу бронзовые ладони; шесть карандашей со стертыми ластиками; пузырьки с лекарствами; стакан с горячим – судя по влажному следу на стекле – молоком и, наконец, нечто напоминавшее горку бог весть как попавших сюда блинчиков, завернутых в целлофан. Я подалась вперед и прищурилась – оказалось, это оплывшая свеча в подсвечнике. Стол можно было смело вытаскивать во двор и объявлять распродажу. Было слышно, как где-то в глубине дома мистер Снайдер досадливо объясняет жене суть происходящего: – Никто ничего не продает. Это женщина, которую прислала Тилли. Она говорит, что ищет миссис Болдт! Болдт!!! Вдова из квартиры, что над Тилли, она еще играла в карты с Марта и Леонардом. Возникла пауза, затем до меня снова донесся сердитый голос мистера Снайдера: – Нет! Тебе не надо никуда идти! Сиди здесь. Я сам разберусь. Когда он вновь появился передо мной, лицо у него было багровое. У мистера Снайдера оказалась тщедушная впалая грудь, что было особенно заметно на фоне отличавшегося внушительными размерами живота. Ремень ему приходилось застегивать под животом, и он то и дело раздраженно поддергивал штаны, словно боялся потерять их. На нем были шлепанцы на босу ногу, из-под коротковатых брюк торчали бледные, начисто лишенные растительности лодыжки, похожие на вываренные в бульоне кости. – Зажгите там свет, – сказал он. – Она страсть как любит экономить электроэнергию. Я даже днем хожу как слепой. Я протянула руку к торшеру и дернула шнурок выключателя. С каким-то жужжанием загорелась единственная лампочка – ватт на сорок, не больше, – и толку от нее было мало. Я услышала доносившееся из коридора шарканье. Толкая перед собой ходунок, появилась миссис Снайдер, маленькая дряхлая старушонка с подрагивающей нижней челюстью. Она не сводила глаз с пола, а переставляя ноги, производила ими чмокающий звук, словно ей приходилось отрывать ступни от липких, натертых лаком половиц. Наконец она остановилась, вцепившись дрожащими руками в перекладину ходунка. Я встала, решив, что пора дать о себе знать, и спросила: – Не хотите ли присесть? Подслеповато щурясь, она скользнула взглядом по стенам, пытаясь обнаружить источник звука. У нее была крохотная головка, похожая на сморщенную тыкву, которую так давно сняли с бахчи, что она сопрела изнутри. Маленькие, домиком, глазки, выпирающий, словно свечной фитиль, нижний зуб. Она, казалось, была не совсем в себе. – Что? – спросила она упавшим голосом, явно не рассчитывая услышать ответ, которым ее, по всей видимости, давно никто не удостаивал. Снайдер нетерпеливо махнул мне рукой: – Оставьте ее, с ней все в порядке. Да и врач советует ей больше двигаться. Мне было неловко. Миссис Снайдер выглядела беспомощным и озадаченным ребенком, который уже научился вставать в кроватке, но еще не знает, как ему снова сесть. Не обращая на нее внимания, мистер Снайдер сел на диван, широко расставив при этом ноги, пустое пространство между которыми занял его живот, похожий на набитую хозяйственную сумку и выглядевший таким же нелепым, как накладная манишка у клоуна. Он уперся руками в колени и подался вперед, давая понять, что весь внимание, словно я собиралась записать полную историю его жизни для цикла передач "Жизнь и судьба". – Вот уж сорок лет, как мы живем в этом доме, – начал он. – Приобрели его аж в сорок третьем году за четыре тыщи долларов. Бьюсь об заклад – вы и не слышали о таких ценах. Сегодня это стоит никак не меньше ста пятнадцати тыщ. И это только участок, на котором мы сидим. Дом в счет не берем. Они там могут все здесь снести и построить чего пожелают. А эта – черт ее побери! – не может даже в отхожее место со своим ходунком заползти. Леонард, наш то есть сосед, почти уже продал свой дом за сто тридцать пять тыщ, он и бумаги все справил, а тут все возьми да и лопни. Это его доконало. Жаль его, ей-богу. Дом сгорел. Жену убили. Знаете, как теперь говорят... слишком многого хотел. Слушая его разглагольствования, я подумала, что мне, пожалуй, здорово повезло. Я-то была готова даже немного приврать, чтобы выудить у него все, что ему известно и об Элейн Болдт, и об убийстве Марти Грайс. Но Оррис Снайдер избавил меня от необходимости идти на какие бы то ни было ухищрения. Он охотно давал показания, словно предвосхищая возможные вопросы. Тут до меня дошло, что он замолчал и выжидающе смотрит на меня. – Так вы продали свой дом? – торопливо спросила я. – Я видела табличку... – Точно, продали, – с гордостью в голосе отвечал он. – Когда нам здесь все соберут, мы можем переезжать в дом для престарелых. Нам там положено место. Мы у них в списке, и все такое. Она совсем плоха. То и дело забывает, где находится. Случись пожар – она и не заметит. Я посмотрела на его жену. Она стояла, сжав негнущиеся колени, и, казалось, вот-вот рухнет замертво. Но Снайдер вроде бы совсем не замечал ее – с таким же успехом это могла быть вешалка. Он продолжал, словно подстегиваемый вопросами, которые задавали ему из невидимого глазом зала: – Так-то. Продал. На нее, бывает, находит, но дом записан на мое имя, я единоличный владелец. Купил всего за четыре тыщи, а? Выгодное дельце, верно? – Да, неплохо, – машинально согласилась я и снова посмотрела на его жену. Ноги у нее дрожали. – Почему бы тебе не лечь в постель, Мэй? – перехватив мой взгляд, гаркнул Снайдер и удрученно покачал головой. – Она плохо слышит. То слышит, то не слышит. Ей даже снимки уха делали. А все, что видит, – это живые тени. На прошлой неделе ножка этого ее ходунка застряла в двери чулана, так она сорок шесть минут не могла отцепиться. Старая карга. – Хотите, помогу уложить ее в постель? – спросила я. Снайдер поерзал, потом оперся рукой о диван и медленно поднялся. Приблизившись вплотную к жене, он прокричал ей на ухо: – Мэй, иди полежи. Потом принесу тебе кусок пирога. Она буравила непонимающим взглядом его шею, но я готова была поклясться, что она точно знала, чего от нее добиваются, и что на нее просто нашло.