– Надо уточнить у Тилли. Можно от вас позвонить в Калифорнию? Может быть, если мы найдем манто, то выйдем и на Элейн. Джулия указала палкой в сторону телефона. Я тотчас связалась с Тилли и изложила ей свою просьбу. – Вы знаете, – сказала Тилли, – тот чек исчез вместе с остальными, но пришел еще один. Потерпите минуточку, я сейчас проверю. Не прошло и минуты, как Тилли снова взяла трубку: – Это напоминание об уплате. Повторное. Меховое ателье Жака – семьдесят шесть долларов за хранение и двести долларов за перекрой. Интересно, зачем ей понадобилось его перекраивать? Тут еще от руки нарисована веселая рожица, под ней приписка "Спасибо за заказ", а ниже – грустная физиономия с таким текстом: "Надеемся, задержка с оплатой – простое недоразумение". Здесь еще несколько счетов. Сейчас я посмотрю. Я услышала, как Тилли вскрывает конверты. – Ага. Все просрочены. Похоже, она здорово потратилась. Секундочку. Ого. "Виза", "Мастеркард". Последняя покупка совершена... всего дней десять назад. Но это, похоже, все. Ее просят больше не пользоваться карточками, пока она не покроет разницу. – Там указано, где произведены покупки? Где-нибудь во Флориде или нет? – Да, вроде. В основном это... Бока-Рейтон и Майами, да вы можете сами взглянуть, когда вернетесь. Я поменяла замки, так что теперь не о чем беспокоиться. – Спасибо, Тилли. Продиктуйте, пожалуйста, адрес мехового ателье. Я записала адрес, а Джулия объяснила, как туда доехать. Я оставила ее и спустилась к машине. Зловещее стальное небо не предвещало ничего хорошего, слышались далекие раскаты грома – точно где-то по дощатому настилу грузчики катили пианино. В неподвижном воздухе было разлито туманное марево, свет, пронзительно белый, резал глаз, зелень травы призрачно фосфоресцировала. Оставалось надеяться, что я обернусь до того, как разразится гроза. * * * Ателье Жака находилось в недрах торгового комплекса. Элегантная площадь раскинулась под ажурным решетчатым сводом, вокруг в больших голубых вазонах росли хрупкие березки, на ветках висели разноцветные гирлянды, и в предгрозовых сумерках их мерцание напоминало о Рождестве. Фасады магазинов были отделаны гранитом какого-то сизого, голубиного, цвета, так что я даже решила, что важно расхаживавших по мостовой живых голубей завезли сюда специально, для пущего декоративного эффекта. Они и ворковали-то как-то изысканно, словно шуршали новенькими купюрами. Витрина ателье Жака была оформлена со вкусом. На фоне лазурного неба на белой песчаной дюне чьей-то небрежной рукой скинутое с плеч манто из золотистой куницы, на гребне пучки метельчатой униолы, а по песку тянется похожий на вышивку след, оставленный раком-отшельником. Словно остановленное мгновение: женщина – должно быть, глупая и богатая – спустилась на берег и, сбросив роскошные меха, обнаженная вошла в море – а может, она за дюной предается любви. Я готова была поклясться, что вижу, как колышется трава от несуществующего ветра, и чувствую разлитый в воздухе аромат духов незнакомки. Я толкнула дверь и вошла в ателье. Если бы я имела деньги и могла представить себя облаченной в шкурки этих несчастных созданий, то не задумываясь оставила бы здесь не одну тысячу баксов. 20 Интерьер был выдержан в голубых пастельных тонах. В центре зала под высоким потолком висела красивая люстра. Лилась негромкая камерная музыка, как будто где-то пиликал не видимый глазу струнный квартет. Обращенные друг к другу, стояли элегантные кресла в стиле чиппендейл. На стенах висели массивные зеркала в золотых рамах. Единственной деталью, которая портила идеальную в остальном атмосферу салона восемнадцатого века, была миниатюрная видеокамера в углу, следившая за каждым моим шагом. По правде говоря, я не понимала, зачем это нужно. Никаких мехов поблизости не оказалось, а мебель скорее всего была привинчена к полу. Я сунула руки в задние карманы – просто чтобы показать, что знаю, как себя вести. В зеркале я увидела свое отражение. Вылинявшие джинсы, фуфайка-безрукавка – словно машина времени по ошибке забросила меня в эпоху рококо. Я поиграла мускулами и подумала, что неплохо было бы снова заняться атлетической гимнастикой. Рука моя походила на змею, которая недавно съела что-то очень маленькое, вроде скомканных носков. – Слушаю вас. Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял мужчина, который выглядел так же нелепо, как и я сама. Огромный, тучный – наверное, весил все триста фунтов, – в широченной блузе, он смахивал на палатку, натянутую на алюминиевый каркас. Ему, должно быть, перевалило за шестьдесят. Лицо его явно нуждалось в подтяжке: обвисшие веки, дряблые губы, двойной подбородок. То, что осталось от его шевелюры, в основном группировалось в районе ушей. Мне послышалось – хотя ручаться не могу, – что он издал очень неприличный звук. – Я хотела бы поговорить об одном просроченном счете, – сказала я. – Этим занимается бухгалтер. Сейчас ее нет. – Одна женщина оставила у вас манто из рыси – почистить и перекроить. Она так и не заплатила по счету. – И что? Да, видимо, мои внешние данные не произвели на него никакого впечатления. Сама любезность. – А Жак здесь? – спросила я. – С ним вы и разговариваете. Жак – это я. А вы кто такая? – Мое имя Кинси Милхоун. – Я протянула ему свою визитную карточку. – Частный детектив из Калифорнии. – Без дураков? – Он подозрительно посмотрел на карточку, потом на меня, наконец покосился по сторонам, точно опасаясь, не подстроила ли я какой-нибудь хохмы со скрытой камерой. – И что вам от меня нужно? – Хочу спросить вас о той женщине, которая принесла манто. – У вас есть ордер? – Нет. – Вы принесли деньги, которые она задолжала? – Нет. – Так что же вы от меня хотите? У меня нет времени. Меня ждет работа. – Что, если мы поговорим, пока вы будете работать? Набычившись, Жак уставился на меня. При этом он сопел, как умеют сопеть только толстые люди. – Ладно. Как вам будет угодно. Я прошла за ним в заднюю комнату – там царил хаос. Меня преследовал какой-то странный запах. От месье Жака пахло так, как будто он перезимовал в пещере. – Давно работаете меховщиком? – спросила я. Жак посмотрел на меня так, словно я его оскорбила. – С десяти лет, – наконец изрек он. – Этим занимались еще мои отец и дед. Он указал на стул, и я села, положив свою матерчатую сумку на пол. Справа от меня находился длинный рабочий стол, на котором были разложены бумажные выкройки. Там же лежала уже сшитая правая передняя половина норковой шубы, над которой он, очевидно, еще работал. Слева на стене висели разрозненные выкройки, справа стояли допотопного вида швейные машины. Повсюду валялись шкурки, какие-то обрезки, незаконченные шубы, книги, журналы, коробочки, каталоги. Два манекена-близнеца стояли бок о бок с важным видом, словно позируя для фотографа. Запахом кожи и какой-то особой, ремесленной, атмосферой это место напоминало обувную мастерскую. Жак смерил взглядом незаконченную шубку и взял в руки резак со страшным кривым лезвием. Тут он посмотрел на меня, и я заметила, что глаза у него в точности такого же цвета, как мех норки. – Так что вы хотели узнать? – спросил он. – Вы помните ту женщину? – Я прекрасно помню ее манто. Разумеется, помню и ее саму. Миссис Болдт, кажется. – Совершенно верно. Скажите, когда вы видели ее последний раз? Он снова принялся разглядывать мех. Сделав разрез, подошел к одной из машин и жестом показал мне, чтобы я подошла ближе. Сел на стул и начал шить. Теперь мне стало понятно, что агрегат, который я вначале приняла за допотопный "Зингер", на самом деле представляет собой специальную машину для сшивания меха. Жак сложил вместе два куска меха и заправил край в отверстие между металлическими дисками, похожими на серебряные доллары. Машина застрекотала, обметывая края, а Жак ловкими движениями пальцев убирал мех, чтобы он не попал в шов. На всю операцию ушло секунд десять. Затем он разгладил шов, проведя по нему большим пальцем. Мне показалось, что на шкурках не меньше шестидесяти таких швов, отстоявших друг от друга на каких-нибудь четверть дюйма. Меня так и подмывало спросить, что это он делает, но не хотелось его отвлекать. – Она пришла где-то в марте, сказала, что хочет продать манто. – А откуда вам известно, что это было ее манто? – Потому что я спросил документы и чек. – В его голосе вновь послышалось раздражение. – Она не сказала, почему хочет продать его? – Сказала, что оно ей надоело. Она хотела норку, возможно, светлую. Я предложил ей выбрать из имевшихся в продаже, но она сказала, что предпочитает получить наличными. Мне не хотелось платить наличными за поношенную вещь. Как правило, я не имею дела с подержанным товаром. Его не берут, так что это сплошная головная боль. – Судя по всему, вы все же сделали для нее исключение. – Да, знаете ли. Дело в том, что рысь была в превосходном состоянии, а моя жена уже давно ко мне приставала, чтобы я сделал ей такую. У нее, правда, и так пять штук, но когда эта подвернулась, я подумал... почему не порадовать старуху? Мне же нетрудно. Мы с миссис Болдт немного поторговались, наконец договорились на пять тысяч долларов. Нас обоих это устраивало, тем более что у меня и шляпка была подходящая. Я только сказал, что ей придется заплатить за чистку и перекрой. – Зачем было перекраивать? – Моя жена недотягивает до пяти футов. Если быть до конца точным, в ней четыре фута одиннадцать дюймов. Только не вздумайте ей сказать, что я проболтался. Она считает, что у нее чуть ли не врожденный дефект. Да вы, наверное, сами знаете – коротышки с детства начинают носить обувь на высоких каблуках, стараются казаться выше, чем они есть на самом деле. Знаете, что она в итоге сделала? Научилась кататься на роликовых коньках. Говорила, что только так чувствует себя полноценным человеком. Словом, я подумал – а подарю-ка ей эту рысью шубу. Отличная вещь. Вы сами-то ее видели? Я покачала головой: – Ни разу. – Да ну! Идемте. Вы должны обязательно посмотреть. Она у меня здесь. Я еще не успел перешить ее. Жак направился в глубь комнаты, и я покорно поплелась за ним. Он открыл массивную металлическую дверь, которая вела в подвал. Пахнуло холодом, как из морозильной камеры. Шубы висели на вешалках в два ряда – словно построившиеся в шеренги женщины. Жак шел по проходу, попутно проверяя каждую, и пыхтел от напряжения. Ему в самом деле не помешало бы немного похудеть. Когда он дышал, мне казалось, кто-то с шумом плюхается в кожаное кресло. Едва ли это могло свидетельствовать об отменном здоровье. Наконец он нашел манто, снял его с вешалки, и мы двинулись в обратный путь, вон из холодного, точно склеп, склада. Дверь, лязгнув, захлопнулась. Так вот оно, пресловутое манто Элейн Болдт. Мех был богатый, бело-серых тонов, скроенный таким образом, что каждая полоска к подолу сужалась наподобие клина. Должно быть, по выражению моего лица Жак понял, что я никогда в жизни не держала в руках такой дорогой вещи. – Примерьте-ка, – небрежно бросил он. Мгновение помешкав, я облачилась в манто. Запахнула полы и посмотрела на себя в зеркало. Манто доходило мне почти до щиколоток, плечи выпирали, точно защитные щитки для неизвестного доселе вида спорта. – Я выгляжу в нем как снежный человек. – Вы шикарно выглядите. – Он смерил меня взглядом, затем посмотрел на мое отражение в зеркале. – Здесь немного подобрать, укоротить рукава. Или предпочитаете лису – если это вас не устраивает.