Я взял телефон. – Надо спросить у Насти, как ее паспорт оказался у Оксаны. Кстати, деньги при ней нашли? Ей выдали зарплату за весь период работы. – Ни копейки не было, – отрезал батлер, – ключа от дома тоже не нашли, карманы были пусты. Странная история. – Согласен, – пробормотал я, – алло, Татьяна, надеюсь, я не оторвал вас от важных дел. Настя дома? Можете попросить ее подойти к трубке? Я повернулся к Боре и включил громкую связь. – Сейчас поговорим. Алло, Настя? Это Иван Павлович. – Здрассти, – ответила девочка. Я решил не затягивать беседу. – Ты знаешь Оксану? – Никитину? Да, она в храме на свечном ящике стоит, – спокойно ответила девочка. – Нет, твою одноклассницу, – уточнил я, – Маросееву. – Конечно, – подтвердила Настя, – только она насмерть расшиблась, в овраг упала. И опять в ее голосе не слышалось волнения. Я тут же задал вопрос дня: – Объясни, каким образом девочка по твоему паспорту оформилась на работу? – Паспорт? – повторила собеседница. – А-а-а! Вот оно что! Я понять не могла, почему его не заметила. Ясно! Я жестом попросил Бориса налить мне еще чаю. – С твоим удостоверением личности случилась какая-то история? Настя затараторила: – Малоимущим велели в школу принести паспорта, а у кого их нет, свидетельства о рождении. К нам приехал какой-то фонд и всем бедным раздавал подарки. За них просили расписаться, данные записывали из документов. Мне достались конфеты, плюшевый мишка, печенье и шерстяная шапочка. Когда я вернулась домой, отец обедал, велел мне паспорт вернуть. Я весь рюкзак перетряхнула – нету его! Куда он подевался? Хорошо помню, что спрятала паспорт в карман на молнии. Влетело мне не по-детски! На следующий день я пришла из школы поздно, бросила сумку в сенях. Папа за мной появился, опять вломил за то, что не берегу вещи. Приказал отнести сумку на место, вынуть учебники, тетради, разложить их на полке. Я стала книги вытаскивать… и вдруг вижу паспорт! Показала его отцу: – Вот, смотри! А ты меня вчера отругал и ужина лишил. Он разозлился: – И правильно сделал. Наверное, уборщица полы мыла, паспорт увидела и тебе отдала. Вчера я сам весь твой рюкзак на кровать вытряхнул, ксивы в нем не было! Обязательно я бы его увидел. И опять я без ужина осталась. – За что теперь? – спросил Боря. – Папа не поверил, что паспорт в рюкзачке был, – пояснила Настя. – Решил, что я получила его в гимназии от человека, который обнаружил потерю. И вместо того, чтобы честно сказать: «Я посеяла паспорт, а его вернули», я начала врать. Теперь все ясно! Его Оксанка сперла, зачем-то он ей понадобился, а на следующий день она украденное назад вернула. Наверное, она с Колькой удрать решила, но он передумал. Глава тридцатая – С Колькой удрать решила? – повторил я. – Ага, – ухмыльнулась девочка. – Оксанка некрасивая, толстая, с ней никто не дружил. Но мы с ней на одной парте сидели, поэтому я кое-что знаю. Маросеевой постоянно в Телеграм писал Бахоров. Изображал любовь-морковь. Но об этом никто не знал, Кольке было девятнадцать. Знаете, как это называется? – Растление малолетних, – вздохнул я. – Оксанка телефон на парту положит, звук уберет, а экран мигает, текст появляется. Я его вижу, – развеселилась собеседница, – не всю переписку, конечно, но и того, что заметила, хватило. Оксанка из-за любви есть перестала, Колька ее обозвал один раз жирной кабанихой. Маросеева так расстроилась, плакала, потом жрать вообще бросила. Ей нянька давала коробку с едой, там всякое вкусное было. Бутербродики с сыром, фрукты, печенье. Оксанка крышку поднимет, посмотрит и мне протягивает: – Ешь! В первый раз я удивилась: – С какой радости ты меня угощаешь? Она объяснила: – Хочу стать худой, как ты. Я от ее еды не отказывалась, но мы не подруги, я просто ее жалела. Когда Оксанку мертвой нашли, я сказала участковому: «Она договорилась с Николаем встретиться в одиннадцать вечера в лесу у оврага». Виктор Иванович велел фамилию назвать. Только я ее произнесла, полицейский такую морду скорчил и пообещал: «Если продолжишь врать, в колонии окажешься за клевету». Тогда я сообразила, что не стоит ему правду говорить. Я успел сделать глоток чая. – Почему? – Колька его родня, – пояснила девочка, – сын двоюродной сестры. Николай Федоскин. – Отчество его не помнишь? – присоединился к беседе Боря. – Отец его, Сергей Данилович, работает в… ну, я забыла, как место называется, – призналась Настя. – Раньше он всем квитанции всякие выписывал, справки выдавал, а сейчас пособия оформляет. Типа он депутат, но не депутат. – Николай Сергеевич Федоскин, – пробормотал Борис, когда мы завершили беседу с Настей. – На момент смерти Оксаны ему, если верить нашей информаторше, было девятнадцать лет. Сейчас поищу. Иван Павлович, еще чаю? – С удовольствием, – согласился я, – что-то я никак не согреюсь. Боря встал, взял небольшую кастрюлю с ручкой. – Почему вы не кипятите воду в новом чайнике? – удивился я. Борис поставил ковшик на горелку. – Ну… понимаете… он… – Говорите прямо, – велел я. Батлер открыл один из шафчиков. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. С этими словами Боря вынул на свет божий нечто странное и водрузил его на стол. – Что это? – обомлел я. А вы бы как среагировали, увидев короткий женский сапог с длинным изогнутым каблуком. Он стоял на широком тупом носке, «шпилька» торчала сбоку. Ручкой служил якобы шнурок, согнутый петлей. Боря нажал на «пятку». Верхняя часть сапога открылась. – Туда наливается вода, – объяснил мой помощник. Потом он подошел к мойке, подставил «сапог» под кран, вода потекла внутрь. – Слов нет, – только и смог произнести я. – Сейчас покажу, как кипяток выливается, – пообещал мой помощник, поместил эту жуть на подставку, нажал на ручку, потом сказал: – Ждем-с. Я подошел поближе к странному чайнику. – Мне не очень приятно использовать воду, которая вскипела внутри сапога. Хотя гусары любили пить шампанское из туфелек своих дам. Странный цвет для сапога, голубой с пронзительно-зеленым. Борис оперся о столешницу. – На коробке написано: «Чайник-туфелька для мальчиков». Поэтому он выполнен в такой гамме. Есть вариант для девочек, розовый с перламутром. Смотрите. Батлер взял электроприбор и наклонил «каблук» над мойкой. Из него потекла струйка кипятка. – Мда. Носик прямо… прямо… Слов не подберу. Упакуйте его в коробку, я пойду поменяю.