– О, боже! Зачем тебе понадобилась Липа? Она давно скончалась! – Я работаю по просьбе ее сына, – слегка приврал я. Мавра прищурилась. – Которого? Вопрос меня удивил. У Олимпиады был один ребенок. Наверное, возраст все же повлиял на память дамы. Я сказал: – Ко мне обратился Вениамин Андреевич, мы с ним учились какое-то время в одном классе, дружили, в школе его звали Гога. Олимпиада была редактором моего отца. – Плесни мне еще коньяку на донышко, – велела Мавра. – Думаешь, я не знаю, чем занималась Липа? Миша упросил Павла согласиться на сотрудничество с моей сестрой, безмозглой дурой! Так! Значит, Вениамин жив! – Мы с ним одногодки, – уточнил я. – И что? – махнула рукой Мавра. – Встретить старуху с косой можно в любом возрасте. Чем парень занимается? Я вкратце рассказал о бизнесе Гоги. – Смотри-ка, – удивилась Ильина, – значит, мальчику не достался мозг мамаши-идиотки, он пошел в отца! Держись от него подальше, он определенно мерзавец! – Почему вы так думаете? – удивился я. – С тех пор как один монах[7] доказал, что горошины получаются разными по четкой, никогда не изменяемой схеме, люди перестали поражаться тому, что у писателя рождается сын или внук с литературными способностями. А у вора непременно кто-то из детей станет преступником! – Генетика, безусловно, играет огромную роль, – согласился я, – но очень многое зависит от воспитания. – Не спорь со мной, – нахмурилась Мавра, – яйца курицу не учат! И что он хочет от тебя, мой ангел? Я пару секунд колебался, но потом рассказал про Якова Димкина, Вадима, Боброва… – Значит, я права, мальчишка уродился в своего отца-мерзавца! Андрей Алексеевич отличался хитростью и изворотливостью, – воскликнула Мавра. – О, боже! Моя сестра никогда не отличалась умом… Мавра замолчала, потом продолжила: – Зря я разгорячилась. Можно ли обвинять медведя в том, что он не способен исполнить партию Одетты-Одиллии в балете «Лебединое озеро»? А? Отвечай, Ванечка. – Это животное не создано для танцев, – улыбнулся я, – максимум, на что способен Топтыгин, это покружиться на месте на задних лапах. – Никто не злится на Михаила Потаповича за неумение исполнить гранд батман, – уже спокойным голосом продолжала пожилая дама. – И мне не стоит кипеть из-за давно покойной сестры. Головой она пользовалась исключительно для того, чтобы в нее есть. Ванечка, тебя интересует личная жизнь Олимпиады? – Да, очень, – признался я. – При жизни Липы еще не было интернета, соцсетей. Сейчас граждане с энтузиазмом сообщают всем, как ведут себя их соседи, друзья, коллеги. Да и про себя пишут что надо и не надо. Во времена моего детства тоже было в достатке сплетников, но ареал их деятельности ограничивался коммунальной квартирой, двором, местом работы. По всей стране весть о том, что Марию Ивановну в отсутствие мужа посещает Петр Петрович, не разносилась. Поэтому о вашей сестре во Всемирной паутине сведений нет, она человек из доайфоновой эры. – И слава богу, – обрадовалась Мавра, – я все тебе расскажу. Понимаю, конечно, что ты сообщишь информацию для Вениамина. Так вот, если он запоет песню о том, что хочет помочь своей нищей, немощной, престарелой тетке, то объясни ему, что я ни в чем не нуждаюсь, прекрасно обеспечена, у меня есть мальчик, которого я воспитала, он добился успеха. Не родной ребенок по крови, но родной по духу, мой настоящий сын. А Вениамина Олимпиада мне не показывала по причине отсутствия ума. Она боялась, что я открою ему всю правду о его матери. Понимаешь, дружок, каждый меряет всех по себе. На что сам способен, в том и других уличает. Мавра приподняла бровь. – Итак! Думаю, Вениамину нужно знать правду о своей матери, брате и об отце. Я единственный человек, который в курсе всех событий. Остальные, кто владел информацией, умерли. Ты, мальчик мой, сын Павла, нашего с Мишей друга, и Николетты, а дитя таких родителей не может быть подлым. Павел – святой человек. А Ники… Ну, она капризная, взбалмошная, жадная, любит быть в центре внимания, терпеть не может детей любого возраста, обожает хвастаться богатством, считает себя лучше всех. Но! Ванечка, когда Ники забеременела от Павла, они уже состояли в браке. Не ловила она мужика на ребенка. Если кто тебе говорил другое, не верь. Понимаешь, Николетту от младенцев корежит, она тщательно предохранялась. И вдруг ошибка! Аборт Ники могла сделать без проблем, денег у нее на обезболивание хватало. Но ты жив. Почему? Мне она сказала: «Не могу убить живого человека». Мать из нее получилась фиговая, но она к тебе относилась хорошо, насколько умела. И у них с Павлом поначалу горела любовь, потом Николетта становилась все вздорнее, глупее, объелась денег и внимания, которое ей, как супруге обожаемого народом писателя, уделяли. Она задрала нос и стала такой, какой ты ее знаешь. Ники окружила себя подругами, создала свой мирок, в котором царствует. Твоя мать счастлива и убеждена: все, что она имела и имеет, дано ей по справедливости из-за ее красоты и ума. Я тоже посещала ее суаре и журфиксы. Нравилось ли мне там? Одно время очень, потом твой отец умер, затем Миша ушел, мы с сыном остались вдвоем. Ну, да это уже не интересно. Речь идет о твоих родителях. Павел терпел жену, не уходил. Почему? Отец тебя обожал, ты его в этой семье держал. Вот так. Ты зарабатываешь ремеслом детектива, поэтому я все сейчас тебе сообщу, чтобы Паша на том свете порадовался – помогла Ильина его Ванечке. Ну, слушай. Включай диктофон, который в карман спрятал. Я открыл сумку и положил на стол свой айфон. – Вы правы, иногда я держу диктофон тайно, но только в исключительных случаях. Обычно спрашиваю разрешения у собеседника на запись. Частный детектив не имеет права возбуждать дело, передавать его в суд. Все собранные сведения передаются клиенту. Я не стану использовать ваш рассказ в корыстных целях. – Ваня, – усмехнулась Мавра, – ты сын Павла, а он классический образец абсолютной честности. Не сомневаюсь в твоей порядочности. Ну, слушай. Я включил диктофон. Глава тридцать шестая Мавра всего на полтора года старше Олимпиады, но родители всегда говорили ей: «Следи за малышкой». Лет в десять Мавра вдруг сообразила, что она делает почти всю домашнюю работу, а сестра от своих обязанностей ловко отлынивает. Липа вела себя хитро. Велит ей мама принести из подпола овощи, и через секунду оттуда доносятся крик и плач. Что случилось? Липа забыла, что в погребе надо стоять полусогнутой, потолок низкий, и резко выпрямилась. – Вот дура, – кричал отец, который тогда был совсем молодым. Андрей Алексеевич женился, как говорится, по залету, и ему, и невесте едва семнадцать исполнилось, в загс девушка пришла с животом. Дело было в конце тридцатых годов, тогда в СССР никто не говорил о совращении малолетних. Старшие члены семьи просто женили детей. Книг по психологии ребенка в магазинах не было, ребят воспитывали просто: если помогаешь родителям, не врешь, вежлив со старшими, не куришь, не пьешь, то хвалить тебя не станут, потому что так и надо себя вести. Если же безобразничаешь, воды из колодца не принес, огород не прополол, тогда отец выдернет ремень из брюк и наподдаст тебе так, что мигом забудешь про лень. Замуж тогда выходили рано, двадцатитрехлетняя девушка, которая не завела семьи и не имеет детей, считалась старой девой, и у нее, определенно, есть серьезные проблемы со здоровьем. Мавра появилась на свет, когда родителям еще восемнадцати не исполнилось. Олимпиада была не намного младше сестры, но ей достались невероятная хитрость и явный талант актрисы. Отправят Липу за водой – ведро утопит, велят грядки прополоть – огурцы выдернет, а сорняки оставит, прикажут яйца в курятнике собрать – упадет и раздавит все, что несла. И давай причитать и стонать: – Простите, простите, простите, я это не напрочно, я такая глупая, мне так стыдно. Сначала Липе доставались затрещины, потом родители стали смеяться, когда младшенькая, идя от молочницы, разбивала кувшин. И закончилось все так: Мавра старательно помогала матери, Олимпиада делала, что хотела. Отец больше не наказывал косорукую дочь, он махнул на нее рукой, мать не поручала ей даже белье повесить, знала: Липа непременно уронит чистые вещи в грязь. Мавра жалела младшую сестричку, вот какая она неудачливая, ее замуж не возьмут. А потом летом, когда Мавра катила от колодца здоровенную баклажку с водой (хорошо, что к ей приделали колеса), Олимпиада, которая сидела на скамейке у ворот и грызла семечки, осведомилась: – Тяжело? – Ага, – выдохнула Мавра, – устала я что-то. – Не могу тебе помочь, – весело сказала неуклюжая сестричка, – еще воду разолью, потому что косорукая, а ты все умеешь. Сейчас пойду на речку купаться, а тебе придется огород полоть, свинье жрачку давать, двор мести… Ой, как плохо быть неаккуратной неумехой, ой, какая я глупая. Липа рассмеялась и убежала. Мавра осталась у ворот с разинутым ртом. Она сообразила, что младшая сестра нарочно прикидывалась глупой неумехой, терпела наказания, насмешки, упреки и добилась своего: ее оставили в покое. Дед девочек служил дьяконом в храме Грунска. В советское время священники были не в почете, церкви жгли, батюшек и матушек убивали, отправляли в ссылку, расстреливали, а детям их меняли фамилии и отправляли в интернаты. Но всего этого Мавра и Липа в детстве не знали. Никаких разговоров о гонениях ни дед, ни бабушка, ни родители при девочках не вели. Детство сестер выпало на время Великой Отечественной войны, крестьяне в то голодное время спасались огородами, держали скотину. Грунску повезло, немцы, наступая на Москву, обошли его стороной, поэтому жители выжили, дома не разграбили, коровы, козы, куры остались целы. Мавра то время помнит смутно, Липа о нем вообще забыла. Удивительно, но отца Алексея и всю семью Ильиных никто не тронул и в пятидесятые-шестидесятые годы. Его сын Андрей, отец девочек, стал алтарником. Мавра прервала рассказ. – Знаете, кто такой алтарник? Я покосился на присутствующих, хотел ответить, но меня опередил Борис: – Это пономарь, мужчина мирянин, не имеющий сана, который помогает священнику в алтаре. Отсюда и второе наименование пономаря – алтарник. Человек этот должен быть благочестивым, не пить, не курить. Но на него не распространяются запреты для священников. Если у батюшки умирает жена, он остается вдовцом до конца своих дней. Алтарник же может вступить во второй брак и работать может везде, где хочет. Мавра допила чай и опять заговорила о своем детстве. Жизнь вроде налаживалась. А потом дед и бабушка поехали на рыбалку и пропали. Их тела нашли через неделю. Место старшего в семье занял Андрей. Время шло, однажды родитель сказал: – Получите документ об окончании школы и пойдете работать в колхоз. Там на свиноферме нужны руки. В те годы на селе дети обязательно учились семь лет. Но родители старались их подольше на занятия не пускать. Дома нужны были помощники. Обе сестры пошли в первый класс, когда им исполнилось девять лет. Получив аттестат, Мавра, слава богу, не попала в свинарник. Новый настоятель храма взял внучку покойного коллеги и дочь алтарника на работу. Девушка стояла при свечном ящике, мыла полы, чистила подсвечники, потом помогала матери по хозяйству. Олимпиада же ухитрилась поступить в швейное училище. Отец сначала рассвирепел, надавал Липе пощечин, но потом успокоился и сказал: – Ладно! Учись! Портнихи хорошо зарабатывают. Вроде жизнь повернулась светлой стороной, и тут умерла мать. У нее заболел живот, она заваривала себе ромашку, положила на больное место грелку… Когда Андрей привез супругу, потерявшую сознание, в местную больницу, ей уже не смогли помочь. У нее на фоне аппендицита развился перитонит. Алтарник стал вдовцом. А потом он лишился и младшей дочки, Липа сбежала из Грунска. Куда она делась, ни Мавра, ни отец не знали. Просто однажды утром кровать младшей сестры оказалась пустой, а из шкафа пропали все деньги. Их было мало, но для Андрея Алексеевича и его старшей дочери это серьезная сумма. Жила семья на копейки. Отец и дочь работали в храме, именно работали, Мавра в Бога не верила. Но бегать по церкви со шваброй казалось ей намного приятнее, чем возиться со свиньями. Андрей Алексеевич тоже вроде усердно помогал священнику, но дочь никогда не видела его дома молящимся. Отец постоянно по вечерам куда-то уезжал. Мобильных телефонов тогда не существовало, а городской аппарат был в Грунске у председателя колхоза в конторе и дома, у местного врача и в храме. В церковь часто звонили незнакомые Мавре люди и говорили: – Скажите Андрею Алексеевичу номер моего телефона, мне надо о крещении на дому договориться. Контакт этот Маша Круглова дала. Дочь не удивлялась этим просьбам. Жизнь девушки походила на день сурка, ничего интересного не происходило. Потом Мавре повезло, прихожанка Анна устроила ее в санаторий неподалеку от Грунска. Там отдыхали и восстанавливали здоровье сотрудники и рабочие одного из самых крупных заводов столицы. – Авось найдешь себе хорошего мужа, – бесхитростно сказала Аня. – Я там постояльцев оформляю, паспорта их вижу, подскажу, у кого штампа нет. Мавра была молодой, но она уже знала: жить в нищете ей совершенно не хочется. Провести в убогом Грунске всю свою жизнь она тоже не собиралась. А как вырваться из Грунска? Сбежать? Где и на что жить? Оставался один путь: найти богатого супруга. Девушка твердо решила: если ей попадется мужик с толстым кошельком, то она сделает все, чтобы пойти с ним в загс. Возраст, внешность, наличие жен и детей от других браков, свекровь-змея, свекор-кровопийца – все это в расчет не принимается. Главное – деньги, чем их больше, тем лучше. Ради переезда в Москву Мавра согласна была любить безумного деда или пьяницу, или развратника, или черта лысого, главное – сбежать из убогого Грунска подальше и никогда в него не возвращаться. Да только в село не приезжали женихи, о которых мечтала Мавра, поэтому ей будущее рисовалось в черных тонах. И вдруг предложение Анны. Дочь алтарника мигом ответила: – Да. Когда начинать работать? Она подумала, что в санаторий, наверное, приезжают не только простые работяги, но и начальство. Совсем неплохо стать женой директора. Понятно, что в доме отдыха бегать с трепкой и веником не весело. Но это шанс выбраться из болота, в котором она живет. Через неделю Мавре стала нравиться ее дополнительная работа. В пансионате отдыхало много молодежи, а общаться со сверстниками намного интереснее, чем с бабками в храме, которые постоянно говорят о грядущей смерти. Работу в церкви девушка бросить не могла, полы там она мыла исправно и только ждала момента, когда наконец появится он, тот самый, богатый. Но денежных мешков на горизонте не мелькало. Как-то раз в субботу после всенощной Ильина зашла в правый придел, стала чистить подсвечник у иконы Пантелеймона-целителя и услышала голос: – А исповедь уже была? – Опоздала ты, Нина, – ответил Андрей Алексеевич, – но батюшка в алтаре, могу его попросить выйти. – Век тебе благодарна буду, – ответила женщина, которую Мавра сразу узнала по голосу, да и Ниной звали только одну прихожанку, Короткову, медсестру из местной больницы. Там лечились жители близлежащих деревень. Через некоторое время до Мавры донесся бас священника: – Что ж ты, голубушка, на службу-то не явилась?