— А то, говорят, натравил на нее какого-то пса злобного, он ей прохода не дает, все допытывается, домогается, все что-то узнать от нее хочет. — Да ну, какой там пес… Дворняга! — Однако пришлось предпринимать нечто срочное, а? Значит, не такая уж и дворняга? — Это не его заслуга. Парень слабаком оказался. Ты посмотришь на него и сам успокоишься. Он ведь и с тобой повидаться хочет. — А это зачем? — нахмурился Голдобов. — Положено. Тут я не могу ему помешать. Не переживай, все обойдется. И потом, мы тоже не дремлем. Кое-что сделано. Я же знаю, что у него есть… Пустая папка. — Ну, смотри… Он на тебе висит. — Да я только что с него стружку снимал. — А я что? Я — ничего. Как у тебя завтра? Повидаться бы, а? Посидим, попаримся, про баб поговорим… Давно про баб не говорили. — А что, пора? — Давно пора, — серьезно ответил Голдобов, а знающий человек, услышав их разговор, мог бы догадаться, что за предложением поговорить про баб может стоять что-то другое, более важное. — До завтра, старина. Положив трубку, Голдобов вынул из чемоданчика небольшой блокнотик и записал: «20 августа 15 часов 30 минут. Разговор с Коловым и Анцыферовым. Пригласил в баньку поговорить про бабки». Спрятав блокнот в чемоданчик и сдвинув цифровой набор, он налил себе водки, уже успевшей нагреться, медленно выпил и методично доел все, что еще оставалось на подносе. Потом откинулся в кресле, заложив руки за голову, и произнес с тяжелым вздохом: — Вот ты и приехал, Илья… * * * Добираясь в автоинспекцию, Пафнутьев вымок насквозь. Но это его не слишком огорчило. Свежие струи дождя после изнурительной жары были приятны, и он не стремился спрятаться от них. Шагая под дождем, он поднимал вверх голову, подставляя лицо под удары капель. Волосы его намокли, прилипли ко лбу, но его узнали, дали полотенце вытереть лицо. — Ребята, — начал Пафнутьев, — вопрос на засыпку… Кому принадлежит зеленый «Мерседес», который совершенно безнаказанно разъезжает по городу, под номером 54–78? — Хозяин… Александр Владимирович Заварзин, — ответил лысоватый и добродушный лейтенант, покопавшись несколько минут в своих папках. — Адрес нужен? — Конечно! — Записывай!.. Вокзальная, семнадцать, квартира шестьдесят пять. Председатель кооператива «Автолюбитель». Ничего кооператив, пока не жалуются, — улыбнулся гаишник. — Но и у него, и у нас все впереди. — Думаешь, пожалуются? — недоверчиво спросил Пафнутьев. — А на что именно? — Могу спорить… начнут халтурить, деньгу зашибать, попадутся на скупке ворованных запчастей, потом похищенную машину постараются разобрать… Ну и так далее. Все это уже было, — он усмехнулся виновато, будто от него зависело, как скоро попадутся кооператоры. — А где этот кооператив расположился? — Скажу… Если по южному шоссе выехать из города, то примерно через семь километров с правой стороны увидишь железные ворота из арматурной проволоки, знаешь, рубчатая такая проволока… Над ними надпись «Автолюбитель». Тоже из проволоки, только выкрашена какой-то краской, чуть ли не красной, не помню. Чтобы не проскочить мимо, запомни — слева корпуса недостроенного завода. Там собирались кирпичи выпускать, но что-то помешало нашим строителям. Теперь в цехах деревья растут, кустарники, бездомные юноши и девушки занимаются любовью. Поэтому корпуса завода имеют подпольную кличку «бардак». — А «Мерседес» зеленого цвета… — начал было Пафнутьев, но лысый лейтенант его перебил: — В прошлом году Заварзин пригнал его из Германии. Утверждает, что купил за пятьсот марок. Хотя я отлично знаю, что отдал он за него не менее пяти тысяч. Или около того. — Это… слухи? — Какие слухи, Павел Николаевич! Все, кто перегоняет оттуда машины, указывают одну и ту же стоимость — пятьсот марок. Как думаешь, почему? А потому, что за границу разрешено вывозить именно пятьсот марок. На самом деле они еще здесь прикупают валюту и едут гораздо увереннее в себе. Машина в таком состоянии — семь лет возраста и сто тысяч пробега по их дорогам — стоит примерно пять тысяч. А пятьсот марок — это для дураков. Там продавец вписывает в купчую ту сумму, которую назовешь. Попросишь, чтоб он вписал стоимость десять марок, впишет десять. — Ясно. Этот Заварзин по вашей линии никак не проходил? — Вроде нет… Водит осторожно, машину бережет, знает, что починить в наших условиях не сможет. Зарегистрировали мы ее быстро, в тот же день он и номер получил. Помню, был какой-то звонок сверху, кто-то ему помогает. Есть у Заварзина мощная мохнатая лапа. Ты это имей в виду, не нарвись. Мне никто не звонил, выходили прямо на майора. Если хочешь, уточни у него. — Да нет, не стоит… Я знаю, откуда был звонок. — Точно? — по-детски удивился лейтенант. — Откуда? — Управление торговли. — Очень может быть… По нынешним временам это посильнее Комитета госбезопасности. Те сами в торговле пасутся. — Голдобов у них заправляет, — мимолетом обронил Пафнутьев, надеясь, что лейтенант как-то откликнется на эту фамилию. И не ошибся — тот с интересом вскинул брови. — Да? Как-то я прихватил его на дороге… Пьяный, с бабой. Хамоватый мужик. — И водитель был? — Нет, двое. Сам сидел за рулем. Не успел я протокол закончить, входит майор, спокойно берет у меня листочки, на моих глазах рвет их на четыре части и бросает в корзину. «Вы свободны», — говорит. И, не добавив ни одного слова, вышел. Голдобов тоже поднялся… «Заходите, в случае чего, — приглашает. — Всегда буду рад». А майор наутро сам извинялся. Прости, мол, но уж больно высокий звонок был. — Кто звонил? — Да ладно, Павел Николаевич. Кто звонил, откуда… Замнем для ясности. — Володя, ты же знаешь, если спрашиваю, значит, по делу. Завяз я маленько, а кто помогает Голдобову, для меня важно. — Колов, — сказал лейтенант, понизив голос и оглянувшись на инспектора, который никак не мог что-то найти в журнале регистрации. — Тебе помочь? — с раздражением спросил у него лейтенант. — Домой возьми, завтра у тебя выходной, за день-то найдешь то, что нужно? Ничего не ответив, тот закрыл журнал, положил его на полку и вышел. — Любопытство вообще-то не порок, — пробормотал Пафнутьев, — но качество часто неуместное. — Свинское качество, — уточнил лейтенант. — Опять Колов, — вздохнул Пафнутьев. По жестяному карнизу звонко и часто стучали капли дождя, шумела листва тополя, стоявшего у самого окна, в кабинете установились серые влажные сумерки. Но ни лейтенант, ни Пафнутьев не включали настольную лампу и некоторое время сидели молча, и лица их время от времени вспыхивали от голубоватых отблесков молний. — Я смотрю, ты не очень удивился? — спросил лейтенант. — Скорее огорчился. — Ухватил ниточку? — Мне так кажется. — Будь осторожен. — В каком смысле? — В самом прямом. Житейском, обывательском смысле слова. В городе происходит много загадочных событий, далеко не все из них поддаются объяснению, не по всем с нас требуют объяснений, а иногда задача сводится к тому, чтобы вообще уклониться от каких бы то ни было объяснений. — Значит, какие-то отголоски и до вас докатываются? — А как же, Павел Николаевич! Мы на дорогах. Мимо нас не проедешь. Все видим, обладаем странной способностью запоминать номера, знать машины, их хозяев… Ну и так далее. И опять они помолчали, вслушиваясь во влажный перезвон капель. Машины за окном включили подфарники, над прохожими распахнулись разноцветные зонтики, с грохотом, в облаках водяной пыли проносились тяжелые грузовики. Лейтенант встал, открыл окно пошире. В кабинете сразу пахнуло свежестью. Мокрые листья тополя оказались совсем рядом и засверкали в свете фонаря, вспыхнувшего над дорогой. — Вроде стихает, — Пафнутьев поднялся, ощутив влажность своей одежды. — Дома обсохну. — Уже просветы появились. Завтра опять будет жара. — Засиделся я у тебя… — Но не зря? — Нет… Все в одну масть, все в одну масть, Володя. Теперь у меня на повестке дня Заварзин. — В случае чего — звони. Подсоблю… В пределах возможного, — лейтенант улыбнулся. — А ты смотри бдительности не теряй. — Авось, — улыбнулся Пафнутьев не столько словам инспектора, сколько собственным мыслям. — Авось, — повторил он уже на крыльце. И наступил момент, которого Пафнутьев более всего боялся, — он не знал куда податься. Впереди был долгий вечер, совершенно пустой, не заполненный ни людьми, ни делами. В походке Пафнутьева появилась расслабленность, если не беспомощность. Перебрав мысленно знакомых, друзей-приятелей, он всех их забраковал, для этого вечера они не годились, встреча с каждым требовала водки и неизбежно превратилась бы в пьянку. Это становилось нормой, ему одинаково обрадовался бы и профессор-хирург, и актер из местного театра, и сосед, и Аркашка Халандовский. Правда, у Халандовского есть водка, и приди Пафнутьев со своей бутылкой, тот мог бы оскорбиться, сам постарался бы выставить три, и, конечно, все три они бы, не торопясь, выпили за приятной вечерней беседой. «Может, так и поступить? — подумал Пафнутьев. — Нет, Халандовский будет попозже. Хорошо бы Фырнина к нему сводить, но тут нужно позволение Аркаши, он не с каждым пожелает разговаривать, а тем более пить». Пафнутьев зашел в телефонную будку, потом во вторую, поскольку телефон не работал, в третью… И только в пятой раздались обнадеживающие гудки. — Таня? — спросил он. — Рад слышать твой голос! Он, как всегда, полон жизни! — А, Паша, — протянула женщина, и привычное разочарование прозвучало в ее тоне. — Как поживаешь? — Прекрасно! А у тебя, наверно, стирка в разгаре?