— Да вот вчера познакомились. — Очень полезное знакомство, — одобрил Заварзин. — Такие встречи ценить надо. Люди платят большие деньги, чтобы обзавестись связями, а тебе даром дается. Андрей отошел в гараж, занялся какими-то делами, а Заварзин бухнулся на сиденье «Мерседеса», захлопнул дверцу, но так и не сдвинулся с места. Вынув скомканный листок бумаги, еще раз вчитался во все предупреждения, пояснения, потом вышел из машины и поднялся в контору. — Что ты думаешь по этому поводу? — спросил он Подгайцева, протянув повестку. Тот бегло взглянул на нее, пожал плечами. — Надо идти. — Думаешь, надо? — Зачем светиться, доводить дело до скандала. — Может, протянуть время? — Лучше сходить, поговорить, узнать, чего он хочет, чем интересуется… А уж потом можно и слинять, если что-то серьезное. — Тоже верно… А вдруг возьмет подписку о невыезде? — Ну и что? Возьмет и пусть тешится. Если нет ничего серьезного, можно и не уезжать, а если что-то вынюхал, все равно придется когти рвать. — Михей, уже вынюхал! Они засняли все рубчики на колесах Андрея. Он уже у них на крючке! Ты понял?! — Саша… Послушай меня… — Подгайцев сидел, ссутулившись, в углу. — Я не хочу ничего советовать. Это опасно — советовать. Тем более тебе. Но если ты спросил мое мнение, то скажу. Если Андрей действительно влип, то влип Андрей, а не мы с тобой. Ему отвечать, какие у него колеса, где эти колеса побывали, где следы оставили… А Андрей будет молчать. — Ты уверен? — Ему только нужно шепнуть пару слов о его девочке. И все. Дескать, в случае чего девочка наша будет, общая. Кольнем ее раз-другой, и отвыкнуть уже не сможет. Сама за нами бегать станет. И он будет молчать, как могила. Больше скажу — он на себя все возьмет и отсиживать пойдет, сколько бы ему ни дали. — Что-то в этом есть, — с сомнением проговорил Заварзин. — Что-то есть… — Единственный человек, на которого можно положиться, — это Андрей. Другие могут дрогнуть, потому что у них есть возможность вывернуться, хотя и они… Но Андрею уже не выбраться. Ему сейчас что угодно поручи, и он выполнит. Но с ним надо поговорить. — И задание ему нужно подобрать, — сказал Заварзин. — Можно подобрать, — согласился Подгайцев. — Можно и повременить… Это уже не имеет слишком большого значения. — Имеет. Но об этом я еще подумаю. А по повестке схожу, так и быть. Схожу. И, говоря это, Заварзин уже знал, когда пойдет, что скажет и во что будет одет. Он полагал, что знает категорию людей, к которой относил следователя, и был уверен, что за их силой, возможностями, властью стоит самая обыкновенная завистливость — они не могли пить, что хотели, спать, с кем хотелось, надеть на себя то, о чем мечтали. Но все это мог Заварзин. И когда он сидел перед Пафнутьевым, на нем был просторный великоватый пиджак, создававший ощущение легкости, свободы, удобства, просторные брюки, мягкие кроссовки. А на Пафнутьеве все выглядело тяжеловато, ему было жарко, неуютно в кабинете, за этим маленьким поскрипывающим столом. — Мне передали вашу повестку, — Заварзин положил на стол скомканный листок бумаги. — И вот я здесь. — Очень рад. — Честно говоря, я не совсем понимаю, чем привлек ваше внимание, зачем вообще понадобился. — Сейчас объясню. — Пафнутьев достал бланк протокола, аккуратно расправил его, вписал анкетные данные Заварзина. Тот охотно отвечал на все вопросы — о дате рождения, месте работы, семейном положении, и постепенно настороженность все более охватывала его, а от того превосходства, с которым зашел пятнадцать минут назад, не осталось и следа. Заварзин с опаской поглядывал на зловещие несуразные предметы, торчавшие из-под шкафа, разложенные на полках, валявшиеся прямо под ногами. А Пафнутьев, о, этот лукавый Пафнутьев прекрасно знал, какое впечатление производят на нового человека все эти вещдоки, и не стремился очистить от них свой кабинетик. — Ну что, Александр… Вот мы с вами и встретились, — проговорил он удовлетворенно. — Да я, в общем-то, и не скрывался. — Да? — удивился Пафнутьев. — Надо же… Интересно. — Он произносил слова, которые не значили ровно ничего для человека невиновного, но того, кто в чем-то замешан, они явно нервировали. — Скажите, в каких отношениях вы находились с убитым? — Пафнутьев склонил голову, приготовившись слушать. — Каким убитым? — отпрянул от неожиданности Заварзин. — С Пахомовым, которого застрелили на прошлой неделе. — А я его и знать не знаю. — Странно… Весь город знает, а вы не знаете. Весь город об этом гудит, а вы слыхом не слыхивали. Люди про колбасу забыли, про мыло, про водку — только и трепу об этом убийстве, а вы будто с Луны свалились! — Ну, я слышал, конечно, что кого-то стрельнули… — Ага, все-таки слышали. Это меняет дело. Так и запишем. Значит, решили отказаться от первоначальных своих показаний. — Послушайте… Не надо мне пудрить мозги! — взъярился Заварзин. — Получается, что я вроде бы одно говорю, потом другое… Не надо. — Значит, об убийстве вам известно? — Да. Но никакого Пахомова не знаю. — Очень хорошо. Так и запишем. Вы не возражаете, если я так запишу? — Ради бога! Пишите что хотите! — Подпишите, пожалуйста, ваше заявление. Вот здесь… Что Николая Константиновича Пахомова вы знать не знаете. А о том, что кого-то убили в городе на прошлой неделе — слышали. Я правильно изложил ваши слова? — Более или менее, — сказал Заварзин и небрежно расписался на рыхловатой бумаге протокола. Но была в его движениях и нервозность. Он насторожился, поняв, что ухо нужно держать востро. А Пафнутьев был, казалось, беззаботен. — Значит, с Пахомовым незнакомы и о его существовании никогда не слышали? — Да. Именно так. — Прекрасно. Скажите тогда, в каких вы отношениях с его женой? — Не понял? — Заварзин откинулся на спинку стула. — Повторяю… В каких отношениях вы находитесь с Ларисой Пахомовой, женой человека, застреленного на прошлой неделе? — Вы что, путаете меня, ловите, никак не пойму? — А мне непонятно, что вас настораживает? Если вы не знали мужа, если впервые услышали его фамилию… То как быть с женой? Как нам быть с Ларисой? — Пафнутьев склонился над столом, стараясь заглянуть Заварзину в глаза. — Не пойму, что вы хотите? — Хорошо. Разобью вопрос на несколько, чтобы он был более доступен, — пустил Пафнутьев первую шпильку. — Знакомы ли вы с Ларисой Пахомовой? — Нет. — Слышали ли когда-нибудь это имя? — Нет. — Знали ли вы о ее существовании на белом свете? — Нет. — Подпишите вот здесь… Благодарю. Из всего этого следует, что вы не знаете, где она работает, где живет, с кем общается? — Я ее вообще не знаю! — заорал Заварзин. — Распишитесь. — Слушайте, что-то много подписей… Так не бывает! — А откуда вы знаете, как бывает? Вы уже сталкивались со следователем? Привлекались к уголовной ответственности? Были в конфликте с правосудием? — Никогда. Ни разу. И не собираюсь! — Почему же вас смущает, что приходится подписывать свои собственные заявления? Обычная практика. Правда, чаще она применяется во время очных ставок, когда требуется устранить противоречия в показаниях нескольких свидетелей или подозреваемых. Но поскольку вы делаете очень важные заявления, а они находятся в противоречии с данными, которыми располагает следствие, то я, чтобы устранить эти противоречия, и прошу подтвердить сказанное. Что же в этом плохого? Ведь таким образом вы полностью устраняете мою предвзятость, если она каким-то образом проявится. И ваша позиция на суде будет неуязвима, разве нет? — Что-то вы рановато о суде заговорили, — растерянно пробормотал Заварзин. — Ничуть. По-моему, в самый раз. Да и зачем вам-то об этом думать? Это мои проблемы. — А о каких противоречиях вы говорили? — А! — Пафнутьев махнул рукой. — Дело в том, что некоторые люди утверждают, будто вы не единожды катали на своем роскошном «Мерседесе» вышеупомянутую Ларису Пахомову. — Мало ли кого я мог подвезти! Сотня на бензин никогда не помешает. — Дело в том, что свидетели утверждают, будто вы заезжали за Пахомовой к ней домой, где она проживала вместе со своим мужем Николаем, тем самым, который был застрелен на прошлой неделе, о чем вы ничего не слышали, хотя весь город… — Хватит! — не выдержал Заварзин. — Хватит надо мной издеваться! — Простите, — Пафнутьев виновато склонил голову. — Если у меня невзначай сорвалось какое слово непотребное, если нечто неуважительное сорвалось… Прошу меня извинить. Я старался следить за своей речью, потому что знаю — некоторые свидетели очень болезненно относятся к словам следователя и могут истолковать их превратно, поскольку сама обстановка…