— Прошу вас, хватит, — простонал Заварзин. — Ничего обидного вы не произнесли. Нет у меня на вас обиды! Нет! — А как же нам быть с Ларисой? — Тут какое-то недоразумение. — Ну что ж, давайте разберемся… Скажите, в каких отношениях вы находитесь с Голдобовым? — Это кто? — Заварзин не смог так быстро переключиться, ему требовалось время. — Тот самый, который оплатил вашу роскошную покупку. — Какую покупку?! — «Мерседес». — Что вы несете?! — А разве нет? Тогда извините, прошу великодушного прощения. Скажите тогда, за какие деньги вы купили «Мерседес»? Я бы не стал задавать этот вопрос, но дело в том, что этот злополучный «Мерседес» постоянно участвует в наших беседах, его поминают свидетели, на нем раскатывает Лариса Пахомова, а ее муж падает, сраженный кабаньей картечью, в то время, как Голдобов… Впрочем, я увлекся. Голдобова вы, оказывается, тоже не знаете. — Я этого не говорил! — Значит, знаете? — Слушайте, как же я устал от вас! — искренне воскликнул Заварзин. — Это обычная манера допроса? — Какого допроса?! Мы просто беседуем, но дело в том, что мои вопросы вы воспринимаете как-то настороженно. Совершенно напрасно. Вам незачем меня опасаться. Все мои устремления направлены лишь на то, чтобы узнать правду. И больше ничего. Так что у вас с Голдобовым? Вы что-то хотели сказать, но я вас перебил… Слушаю, — Пафнутьев приготовил ручку, чтобы вписать слова Заварзина в протокол. — Ничего у меня с Голдобовым… — Но вы с ним знакомы? — Слегка. — Это как? — Ну как… Здрасьте-здрасьте… Вот и все. — То есть отношения чисто приятельские? — Вы знаете, кто такой Голдобов? — со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку. — Какая-то шишка из торговли… Он тоже пользовался вашим «Мерседесом»? — С чего вы взяли? — Сам видел, — широко улыбнулся Пафнутьев. — Вы видели, как Голдобов ехал в моем «Мерседесе»?! — Ага, — кивнул Пафнутьев. — Не помню. У него своих машин хватает. — Если вы отрицаете, я так и запишу. — Я сказал, что не помню. — И Ларису не помните? — Не помню. — И мужа ее? — И мужа не помню. — Так и запишем. — Да подождите вы писать! Давайте выясним… Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось! — Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов? — Жехов? — Да, тот самый, который однажды, перепившись, неосторожно вывалился с балкона… Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху его. В каких отношениях вы с Николаевым? — А это еще кто такой?! — Как же! Ваш работник, член кооператива… — А, Андрей… Господи! Я же говорю — все перемешалось. А какие отношения… Он у нас работает недавно, я его толком еще не знаю. Вроде ничего парень. У нас зарплата хорошая, многие рвутся, но выдерживают требования не все. Отвыкли работать за годы Советской власти, — Заварзин улыбнулся, словно извиняясь за политическую дерзость. — А чем он-то вас заинтересовал? — Да вот подвез меня на мотоцикле… Хорошо водит, этого у него не отнять. — Рокер. Бывший, правда. — Вон оно что… Тогда ясно. Он механик? — В моторах разбирается. — Сколько ему платите? — Десять тысяч, — ответил Заварзин, поколебавшись. — Неплохие деньги. Мне таких не платят. Меня возьмете? Я ведь тоже неплохой механик, а? — С испытательным сроком. — В чем же вы хотите меня испытывать? Заварзин усмехнулся, достал из кармана сигареты, вопросительно посмотрел на Пафнутьева. Тот согласно кивнул — кури, дескать, не возражаю. И допрос продолжался. И чем больше он длился, тем более успокаивался Заварзин. Если раньше у него были какие-то сомнения, надежда отвертеться и уйти чистым, то теперь он понимал, что выход у него один — спасаться надо немедленно. Если этот увалень выпустит сегодня, уже никакие силы не заставят его снова прийти в этот кабинет. И больше всего угнетало — Пафнутьеву каким-то образом удалось связать в один узел погибшего Пахомова, его шалопутную бабу Ларису, Голдобова, этого недотепу Андрея, мелькнула даже фамилия Жехова… Пафнутьев почувствовал перелом в настроении Заварзина. Если в начале допроса тот пытался все представить каким-то недоразумением, то теперь его поведение изменилось. Он часто задумывался, уточнял вопросы, интересовался, в какой связи и для какой такой надобности это необходимо знать следователю. Свои показания подписывать не торопился, ссылаясь на плохую память — дескать, насколько помню, если не ошибаюсь, боюсь ввести в заблуждение. Пафнутьев понял, что перелом произошел не только в настроении Заварзина, но и в ходе следствия. Можно сказать, что он раскрыл некоторые свои карты и показал, что намерения его достаточно серьезны. Теперь он наверняка столкнется с круговым молчанием, его будет подстерегать опасность куда бо́льшая, чем до сих пор. Но он и противника заставит подняться из окопов. Несколько раз Пафнутьев поймал выражение Заварзина не то чтобы угрожающее, а приглядывающееся. Да, он, похоже, успокоился. Он просто пережидал этот допрос. Выйдя от следователя, Заварзин не увидел ни роскошного цвета своей машины, ни ее форм и даже звука захлопывающейся дверцы, которым всегда наслаждался, не услышал. И момента, когда заработал мотор, не почувствовал, хотя прежде это было одно из самых радостных его ощущений. Посмотрев в зеркало, Заварзин увидел сзади отвратительного типа, того самого, который недавно ползал вокруг мотоцикла Андрея. Теперь он совершенно откровенно, расставив тощие кривоватые ноги, фотографировал его, Заварзина. — Во дурак-то! — воскликнул Заварзин и не удержался, подъехал к Худолею. — Слушай, как тебя там… Если нужны мои портреты, поехали ко мне домой — дам сколько унесешь! — Нет, мне важнее мои любительские фотки. Они более подходят для уголовного дела, — Худолей тоже мог при случае произнести несколько слов из прокурорского набора. — Для какого уголовного дела?! — Которые находятся в производстве, — не задумываясь, ответил Худолей и щелкнул Заварзина, выглядывающего из машины. После этого тому оставалось только чертыхнуться. Мощный мотор в секунду вынес машину со двора прокуратуры. Заварзин продолжал материться про себя, когда через десять минут входил к Голдобову. Он не спросил разрешения у секретарши, а на человека, который сидел в кабинете, даже не взглянул. Подошел к приставному столу, сел и положил на него тяжелые руки. — Ну? — произнес Голдобов. — Похоже, папаша, мы на крючке. — У кого? — У Пафнутьева, этого гада! — А кто это? — Следователь! — Разве он еще жив? Заварзин медленно повернул голову и встретился со спокойным, почти безмятежным взглядом Голдобова. — Вы говорили, что его отстранят от дела? — Его отстранили. Он просто хулиганит. Дело уже поручено другому.