На нас уже посматривали. Пришлось сказать, что задумал. Я всё рассчитал. От кафе, где мы сидим, до квартиры четыре квартала. Это две минуты бега трусцой. Сколько нужно времени, чтобы подняться на четвертый этаж и забрать наши вещи? Еще три минуты. Значит, через семь, максимум, десять минут я должен вернуться. Но даже если Пряхин меня возьмёт, ничего страшного. – Как это? – удивилась Клава. – Очень просто. Зачем я ему нужен без денег? – Ты, наверно, просто не знаешь, как они умеют выбивать признания. Они увезут тебя в укромное место и начнут пытать. Я понял, что напрасно теряю время. Я еще раз сказал, чтобы ждала меня здесь, и выбежал из кафе. Мне надоело делать всё так, как задумала Клава. Я решил показать, что тоже умеет просчитывать ситуации. Ваня Я произвожу впечатление человека, простого, как ситцевые трусы. Иногда это меня злит, и я пытаюсь доказать, что это не так. Сейчас я хотел доказать Клаве. Я позвонил Гультяеву и попросил телефон Пряхина. – Зачем тебе? – спросил подонок. – Если не дашь, Пряхину это не понравится, – пригрозил я. Гультяев продиктовал цифры. Я набрал Пряхина и назвал себя. Долгое молчание. – Чего тебе? – грубо спросил опер. Я сказал, что предлагаю договориться. Пряхин хмыкнул: – Запахло жареным? – Да, в Марусину квартиру мы больше не войдем. Снова молчание. Наконец: – Ну, и что ты хочешь предложить? Я за эти дни заметно прибурел – без заминки перешёл на «ты» – Мы отдаем всё, что взяли – ты оставляешь нас в покое. Пряхин снова хмыкнул: – Нет, солдат Смирнов, обратного хода быть не может, дело уже заведено. – За девятьсот тысяч долларов можно прекратить. Пряхин молчал. Кажется, этой цифрой я его огорошил. – Завтра в двенадцать жду тебя у входа в метро «Охотный ряд» со стороны Манежа. Только учти, если придешь не один, я не подойду. – Зачем тогда вы взяли деньги, если хотите отдать? – спросил Пряхин. – Деньги – заложники, неужели не ясно? Только не забудь заранее написать расписку. Иначе ничего не получится. Опер возмутился: – Какая ещё расписка? Ты что, Смирнов, совсем потерял чувство реальности? – А как мы потом докажем, что вернули деньги? Пряхин нехорошо рассмеялся: – Когда потом? Одного этого вопроса было достаточно, чтобы понять: Пряхин ищет нас только для того, чтобы отнять деньги. – Ну, как знаешь, – по моей интонации было ясно, что я сейчас отключу мобильник. – Погоди! – чуть не заорал Пряхин. Дальше наш разговор протекал вполне мирно. Я сел на скамейку на другом конце двора и стал наблюдать за подъездом, в котором мы жили. Пряхин не появлялся. Никто не появлялся. Я вошел в квартиру, забрал вещи и неторопливо, проверяясь, вернулся в кафе. Клава смотрела на меня так, будто уже не надеялась снова увидеть. У меня ушло втрое больше времени, чем планировал. – А где ночевать будем? Загримируемся под бомжей? – пошутила Клава Я ответил в том же духе: – Можно одну ночь и не поспать. Посмотрим ночную Москву. – Можно подремать в машине. – Ну, уж нет! Я люблю спать в постели. Клава заплакала. Это был ее первый, пока несильный нервный срыв. Я сказал, что позвоню сейчас одному человеку. Скорее всего, он нас приютит. Пряхин Когда Ваня позвонил мне, мы с Герой были на пути к Марусиной квартире, но попали в небольшую пробку. Закончив этот странный разговор, я стал прокручивать его в голове. Кидок Гультяева на фоне лимона, который обещал принести Ваня, выглядел детской проказой. Но и предложение Вани похоже на обманку. Зачем откупаться от меня, если можно договориться с Гусаковым? Тем не менее, нужно было подготовиться к завтрашней встрече, а главное – определиться, что делать с Ваней. То ли паковать его и сдавать в СИЗО, то ли гасить. Гасить на Охотном ряду, где тусуется молодняк и болтаются фэсэошники в штатском, полное безумие. Но как там у Горького? Безумству храбрых поём мы песню? В тайнике у Геры лежит изъятая у бандюганов глухая тетка с маслинами, ждет своего часа. Сидя в машине, я искоса смотрел на Гошу. Срезанный подбородок, большой рот, редкие волосы, нос уточкой, узкие плечи, небольшой росточек. Еще лет двадцать назад такого дистрофана не взяли бы в нашу систему. Гера на двенадцать лет моложе меня. Ему всего двадцать четыре года. Но выглядит постарше. Сказалась, видно, работа в СИЗО. Склонность к садизму старит. А то, что Гера жесток, я не раз убеждался. Но в данном случае в его психологическом портрете важно только то, что он знает, каково париться на нарах. Для начала я просто передал разговор с Ваней. Гоша закурил, по привычке анашиста, глубоко, с легким свистом затянулся. – А он деньги просто так возвращает? – Расписку хочет получить. – Значит, расписку надо как-то изъять? – Правильно мыслишь. – Так ведь просто так он не отдаст. – Просто так не отдаст. Гера не выдерживает: – Что от меня требуется? – Ты не даёшь ему уйти. Я спросил, в каком состоянии глушак.